При этом слабым звеном, как мы надеемся показать, тут представляется как раз идеологема трех классов. Ее изменение не требует существенных ни материальных, ни временных затрат, тогда как в результате следует ожидать положительных сдвигов в социально-политической обстановке. Но чтобы найти конструктивное направление подобного изменения, необходимо продолжить исследование на конкретном материале России.
Прежде всего, какова основная политическая структура современного российского социума? Как отмечалось в наших предыдущих работах, для России характерна четырехкомпонентность партийно-идеологической системы, что отвечает значению m = 4.
На парламентских выборах 1995 г. в Думу прошли КПРФ, "Наш дом – Россия", ЛДПР и "Яблоко"; на выборах 2003 г. – "Единая Россия", КПРФ, "Родина", ЛДПР. Ввиду последствий кризиса 1998 г. и широкомасштабного применения грязных политических технологий на электоральной сцене возник определенный хаос, и на думских выборах 1999 г. преодолеть 5%-ный барьер удалось не четырем, а шести партиям и избирательным объединениям: КПРФ, "Единству", "Отечеству – Всей России", Союзу правых сил, ЛДПР и "Яблоку". Однако несмотря на это, конституирующая логическая четырехчастность, как показал анализ [1, с.714], оказалась ненарушенной, и избирательная борьба протекала согласно сценарию "три против одного". Во-первых, тут следует говорить о тройке позиционировавшихся в качестве оппозиции левых сил (КПРФ, ОВР, "Яблоко"), выступавших против консолидированного прокремлевского альянса (при этом активно разрабатывалась тема борьбы за социальную справедливость, попранной "антинародным режимом", кремлевской "Семьей"). Во-вторых, тройка сил правых ("Единство", СПС, ЛДПР) выражала поддержку Кремлю и видела в политических противниках объединение прокоммунистических сил, неспособных к конструктивной работе и даже зовущих страну в кровавое прошлое. Каждая из сторон, таким образом, воспользовалась в своей предвыборной риторике, сознательно или нет, по-прежнему кватерниорной конструкцией. А исторические предпосылки политической, идеологической четырехчастности сложились в России значительно раньше, еще в начале ХХ в. [7].
Осознание значения политически четырехсоставного модуля, о котором мы писали начиная с конца 1980-х гг., постепенно проникает в головы и самих политиков. Так, один из руководителей "Яблока" С.Иваненко на заседании клуба "Открытый форум" в канун последних думских выборов утверждал, что не так важно, как будут называться партии, преодолевшие 5%-ный барьер, в любом случае в парламенте будут представлены четыре политические силы [8].
Величине параметра m = 4 соответствует значение n = 5 – с учетом "неприсоединившейся" группы (n = m + 1). При этом, согласно нашей модели, в стабильной социально-политической системе необходимо соблюдение равенства количеств главных партий (вернее, партийно-идеологических позиций), с одной стороны, и основных социальных классов, с другой, т.е. должно выполняться условие (4). Тогда и количество социально-идеологических классов в стране в "нормальном" случае должно составлять, в свою очередь, r = 5.
О каких пяти классах тут следует говорить? Напомним, по-прежнему речь идет о классовых идеологемах, т.е. широких общественных представлениях о строении социума. Массовые же представления отличаются заметной инерционностью, а их радикальное изменение сопровождается социальными и политическими потрясениями (достаточно вспомнить о революциях 1917 г. или недавнем переходе от системы советских классов к тройке "капиталистических"). Поэтому, чтобы не наступать вновь на грабли, в процессе социально-идеологического конструирования целесообразно бережно относиться к уже наличному идеологическому достоянию, ибо общественные стереотипы суть столь же драгоценный ресурс, как и материальные ресурсы.
Кроме того, Россию относят к числу образованных стран, а значит, возможные кандидаты на новый классовый стереотип должны обладать той имплицитной логичностью внутреннего строения, которая отвечает большинству современных стереотипов вообще. Наконец, не вполне желательно, чтобы новая классовая идеологема была действительно новой по своей структуре, поскольку процесс распространения общественных штампов обычно осуществляется не столько через понимание массами логических аргументов и выкладок, сколько через обыкновенное подражание. Если нечто является давно привычным, в таком случае только полезно: процесс мышления по аналогии запускает механизм самовоспроизводства и трансляции штампа. Вооружившись подобными правилами, попробуем поискать наиболее приемлемых кандидатов.
Прежде всего, мы не намерены отрицать, что идеологема богатого, среднего и бедного классов сама по себе обладает неподдельными достоинствами: как простотой, так и имплицитной логичностью (см. выше: и заложенный в нее элементарный критерий уровня доходов, и производная троичность строения). Кроме того, эта идеологема отвечает, как сказано, модели общества потребления, консюмеристской идеологии, и, по-видимому, показалось бы эксцентричным, если бы вдруг в настоящей работе была выдвинута задача вступить в решительную идеологическую борьбу с "психологией потребительства и стяжательства": в сфере классовых стереотипов эксцентричность малоуместна. К достоинствам "американской" идеологемы, несомненно, относится и ее исторический стаж – как на Западе, так и, что особенно важно, уже и в России. Полтора десятка лет пропаганды – то достояние, с которым стоит считаться. Таким образом, данную идеологему было бы целесообразно использовать в качестве отправной, а затем, если удастся, внести в нее подобающие изменения.
На фоне упомянутых "плюсов" у схемы богатого, среднего и бедного классов присутствуют и кардинальные недостатки, о которых частично уже сказано: она, по-первых, не очень удачно ложится на современную диспозицию классов в России и, во-вторых, отличается тройственностью строения (r = 3), а, как только что установлено, сложившаяся политическая структура требует пятеричности (r = 5). Это серьезные недостатки, ставящие под вопрос саму возможность ее адаптации на отечественной почве. Однако ситуация отнюдь не выглядит тупиком; попробуем поискать прецеденты в культуре, когда тройственные структуры превращаются в пятеричные. Поиск прецедентов тем более плодотворен, поскольку на искомую идеологему выше было наложено требование ее подобия вполне привычным структурам.
То, что сразу бросается в глаза, – это пример из языка, вернее, всем известной грамматики. Личные местоимения делятся на три грамматические лица, однако при этом третье лицо (в единственном числе) дополнительно подразделяется по признаку грамматического рода. В итоге пять местоимений "я, ты, он, она, оно" взрастают на троичной логической почве, но при этом как бы "дважды троичной" (подробнее об этом см. [1, с.75-82]). Для того чтобы из тройки получить пятерку, один из элементов необходимо представить в виде совокупности также трех. Для наших целей это удача, поскольку подобный опыт входит в культурное достояние образованных масс, и хотя не все отдают себе ясный отчет в присутствии подобной структуры, но на подсознательном, интуитивном уровне для всех тут всё совершенно прозрачно.
Аналогичное строение встречается в ряде сказок. Царь с царицей (вар.: купец, крестьянин, мельник с их женами) и три их сына или дочери – одна из привычнейших фольклорных конструкций. В данном случае также исходно троичная структура моногамной семьи ("муж-жена-дети") трансформируется в пятеричную за счет дополнительного деления одной из позиций ("дети") на три элемента. С такими сказками мы все познакомились в детстве, и даже если кое-что подзабылось, то в подсознании они прочно закреплены. Не менее полезен для нас и факт, что речь тут о сказках. При выводе формулы (4) уже отмечалась коренная особенность классовых идеологий современного типа – то, что было названо вмонтированной в них "авантюристичностью", верой в возможность "чуда" (см. "из чистильщиков сапог в миллионеры" или "кухарка у руля государства"). Сюжет сказок данного цикла, кстати, тоже включает огромный бонус для героя в конце: несметное богатство, пол-царства, рука прекрасной принцессы. Поэтому применительно и к искомой классовой идеологеме мифологические коннотации не вредят.
Возможно, целесообразно вспомнить и о реальном историческом опыте нашей страны, причем как раз в области социального конструирования. Во второй половине XVIII в. в России, уже тогда развивавшейся по сценарию догоняющей модернизации, учреждается система сословий. Если в Европе с XIV – XV вв. была принята схема трех сословий: дворянство, духовенство и неоднородное так называемое третье /2/, – то в России вместо трех вводится пять: дворянство, духовенство, купечество, мещанство, крестьянство (речь тут идет только об общенациональных, т.е. значимых для социума в целом, сословиях). Нетрудно заметить, что названная пятичастная схема оказалась логически производной от европейской трехчастной, поскольку совокупность "купечество, мещанство, крестьянство" выступала в качестве группового репрезентанта и заместителя "третьего сословия". Такой системе удалось просуществать в России вплоть до 1917 г.
