А вот Наполеон, его старая гвардия и кадровый офицерский костяк армии через Березину перешли и вернулись во Францию, где вокруг этого ядра корсиканец быстро создал новую многотысячную силу, с которой и пришлось иметь дело антинаполеоновской коалиции в тяжелейшую кампанию 1813 года.
Таким образом, план Александра – окончательно разгромить Наполеона на русской земле, зажав, остатки Великой армии между силами Кутузова и войсками Чичагова, провалился. Правда, как увидим дальше, не по его вине. Война 1812 года закончилась, а вот война 1813-14 годов только начиналась.
Официальная история вину за исход сражения на Березине, как правило, возлагает на Чичагова, хотя, конечно же, этот исторический эпизод был во многом предопределен кутузовской стратегией «все развалится и без меня». И здесь на помощь Кутузов не поспешил. Тем не менее после окончания войны 1812 года Чичагова буквально затравили. Из видных фигур той войны в знаменитой галерее Эрмитажа нет только его портрета, а в 1814 году адмиралу и вовсе пришлось эмигрировать из России.
О том, насколько прав был Кутузов, спорят и сегодня. С точки зрения одних, Кутузов все делал верно, сберегая силы для будущих баталий с Наполеоном. Но есть и иная точка зрения. Историк Сергей Цветков пишет:
Медлительность Михаила Илларионовича, ставившего себе в заслугу сбережение людей, «чтобы было с чем явиться на границу», не оправдывается цифрами потерь, которые понесла русская армия: из 100 тысяч человек, вышедших из Тарутина, в Смоленск пришла только половина, причем лишь 10 тысяч из них выбыло в сражениях, остальных скосили голод, холод и болезни… Вряд ли генеральное сражение нанесло бы русской армии больший ущерб.
Если в такой степени голод, холод и болезни преследовали русскую армию, прекрасно экипированную в Тарутине, то можно представить себе, каким адом стало отступление для французов.
Данные о том, сколько из них сумели выбраться из России, разнятся. По некоторым сведениям, из полумиллионной армии вернулось домой лишь 18 тысяч человек. Сто тридцать тысяч солдат сдались в плен, остальные, следовательно, погибли. «Всемирная история войн» дает приблизительно те же цифры: в ней сообщается, что в ходе военной компании 1812 года Великая армия убитыми и ранеными потеряла 370 тысяч человек, причем приблизительно 300 тысяч из них французы. И это несмотря на то, что Наполеон не проиграл в России ни одного крупного сражения!
Ни один год эпохи наполеоновских войн не был столь трагическим по числу потерь для Франции. Наполеон, однако, в отличие от Александра I, никаких душевных потрясений в связи с этим не пережил, и к Библии его не потянуло.
Говорят, что в 1805 году, беседуя с Меттернихом, Наполеон хладнокровно заявил, что «может позволить себе расходовать 30 тысяч человек в месяц». В 1812 году эту «квоту» он явно перебрал, но не отчаивался. Покинув отступающую армию и в двенадцать дней домчавшись до Парижа, император тут же начал деятельно набирать новые войска.
«Я ошибся, но не в цели и не в политической уместности этой войны, а в способе ее ведения», – сделал для себя ошибочный вывод Наполеон. Он признавал, что в России получил тяжелую рану, но еще не осознал, что на самом деле она смертельна. Провал московского похода дал сигнал всей Европе, что наполеоновской эпохе приходит конец.
Европейское будущее. Кутузов против Александра
Если на первом этапе в 1812 году политическая и военная задачи полностью совпадали – главным было спасти Россию, то на втором этапе, когда в войне обозначился перелом и Великая армия покатилась по Старой Смоленской дороге назад к Березине и Неману, политика о себе тут же напомнила и стала пробиваться на первый план. На вопросы о том, какой должна быть послевоенная Европа и в чем здесь состоят интересы России, Александр I и Кутузов отвечали по-разному, что и влияло едва ли не в решающей степени на действия русской армии.
Для историков это не секрет, а вот остальные просто не знают, что в описываемый нами период в России существовала, организационно, разумеется, никак не оформленная, так называемая «русская партия», куда помимо Кутузова входили, например, тогдашний министр иностранных дел Николай Румянцев и председатель Государственного совета адмирал Александр Шишков.
Члены этой партии существенно расходились с императором во взглядах на внешнюю политику России в этот период, хотя и были, говоря современным языком, «системной оппозицией», то есть выражали свою точку зрения Александру I открыто, а он их вежливо выслушивал. Снимать во время войны со своих должностей Румянцева и Шишкова император не стал, но их влияние на внешнюю политику, которой занимался лично, максимально ограничил.
Другое дело – главнокомандующий всеми русскими армиями, да еще в разгар боевых действий, светлейший князь Голенищев-Кутузов, чей авторитет в общественном мнении после начала отхода Наполеона вырос до уровня национального героя. С этим приходилось считаться и императору.
Чем же отличались взгляды членов «русской партии» от взглядов государя?
С точки зрения «русской партии», больше всего интересам России отвечало бы серьезное ослабление позиций Франции при сохранении у власти Наполеона, что позволило бы добиться в Европе равновесия. Такой баланс сил, по мнению этой партии, мог бы гарантировать относительную стабильность в Европе, не позволил бы чрезмерно возвыситься Великобритании и дал бы возможность России проводить на европейском континенте гибкую политику.
Поэтому Кутузов на втором этапе войны радовался тому, как постепенно таяли силы французов, но вовсе не стремился Наполеона добить. Шишков также был убежден, что, поскольку Наполеону в России крепко досталось, он не будет в дальнейшем представлять угрозу для русских, тихо отсиживаясь в Париже. Румянцев, в свою очередь, в разговорах с царем выступал против дальнейшего преследования Наполеона: с его точки зрения, достаточно было того, чтобы французы покинули пределы России.
И наконец, вся «русская партия» полагала, что, если России и придется в будущем вмешаться в борьбу против Наполеона на европейском театре военных действий, ее участие в операциях против французов должно быть ограниченным, а основная тяжесть новых столкновений с корсиканцем должна лечь на плечи пруссаков и австрийцев.
Позиция Александра была иной. Во-первых, он не верил, что Наполеон, даже потерпев серьезное поражение в России, станет в будущем тихо отсиживаться в Париже, – не тот характер. Во-вторых, если все остальные страны, обиженные Наполеоном, мечтали лишь вернуть потерянные земли и политический вес, то в голове Александра уже витала, правда еще не вполне оформленная мысль, каким образом установить в Европе такой порядок, который бы обеспечил континенту длительный мир. Что отвечало, с его точки зрения, интересам России. Однако без устранения с политической сцены Наполеона это было невозможно.
Наконец, Александр не верил в способность пруссаков, австрийцев и англичан без поддержки русской армии справиться с Наполеоном. Отсюда и его настойчивые требования к Кутузову – вести против отступающих французов самые активные наступательные действия и сделать все возможное, чтобы не пропустить Наполеона через Березину. Однако Кутузов, исходя из своего понимания европейского будущего, все эти призывы под разными вежливыми предлогами (все-таки государь!) торпедировал.
Кто же был прав?
Конечно, некоторые аргументы «русской партии» были весомыми: скажем, уверенность в том, что главные выгоды из поражения наполеоновской Франции извлекут не русские, а англичане. С другой стороны, мечты Александра о некоем европейском союзе, который бы обеспечил прочную и длительную стабильность на континенте, хотя и были благородными, но определенно утопичными.
Однако в целом, как показали дальнейшие события, Александр был ближе к реальной оценке общеевропейской ситуации, чем «русская партия». Наполеон, удрав из России, тут же собрал новую армию, и война продолжилась, причем тяжелая кампания 1813–1814 годов убедительно доказала, что без помощи русских австрийцы, пруссаки и англичане с Наполеоном действительно справиться не могут.
А если учесть, каких жертв от русских потребовало дальнейшее противостояние с наполеоновской Францией, начинаешь сильно сомневаться в правильности действий Кутузова на втором этапе войны 1812 года. Добили бы обессиленных к тому моменту французов на русской земле, как требовал Александр, не пришлось бы нашему солдату с таким трудом и ценой такой крови добираться потом до Парижа.
Во главе антинаполеоновской коалиции встал император Александр I. Как верно подмечено многими, царь сам провозгласил себя предводителем, не спрашивая на то согласия у других монархов. Обратившись после всех бед, обрушившихся на Россию, к Библии, царь действительно ощущал себя неким орудием Божьего Промысла.
