Непростая ситуация, с другой стороны, и с классом бедным. А.Тихонов в газете "Известия" цитирует из доклада Отдела по борьбе с бедностью и управлению экономикой Всемирного банка: "Россия – уникальная страна, потому что подавляющее количество бедных в ней – это нормальные люди, которые имеют образование, семью, детей и (что самое поразительное) место работы" [6]. Хотя непосредственно к бедным по состоянию на 2004 г. относят 20% населения (в 1999 г. было 40%), но огромное количество людей просто балансирует на грани бедности. "По расчетам Всемирного банка, при падении доходов граждан в национальном масштабе на 10% количество бедных увеличится сразу на 50%. Российская бедность чрезвычайно чувствительна к любым шокам" [там же]. Отмечается также угроза пауперизации: "Если ситуация не изменится, необеспеченные люди могут превратиться в профессиональных бедняков – люмпенов", лишенных каких бы то ни было социальных перспектив и окончательно утративших даже малейшее желание заняться чем-то полезным.
В докладе "Богатые и бедные в современной России" Института комплексных социальных исследований (ИКСИ РАН), в свою очередь, отмечается, что бедными зачастую считают себя и те, кто не относится к таковым по официальной статистике. При этом "две трети бедных постоянно испытывают ощущение несправедливости от всего происходящего вокруг, более половины полагают что так жить нельзя" [6а]. А согласно данным "Левада-центра", "личная материальная недостаточность служит основной причиной того, что 67% россиян не чувствуют уверенности в завтрашнем дне, а 56% считают, что дела в стране 'идут по неверному пути'" [там же].
Если же дополнительно вспомнить о том, что доходы значительной части российских бедных находятся за порогом прожиточного минимума, а также об отношении доходов 10% самых богатых и 10% самых бедных (около 15, и это отношение, несмотря на усилия правительства, продолжает расти), трудно не заключить, что наша страна, если исходить из лекала трех классов, выглядит явно "ненормальной". Такие оценки (и намного более резкие) – общее место в России, но при этом страна все же сохраняет относительную социальную и политическую стабильность. Тогда напрашивается вопрос о причинах.
Расхожие ссылки на национальную терпеливость (сюда же бисмарковское "русские долго запрягают") не в состоянии послужить, на наш взгляд, удовлетворительным объяснением. Если страну считают настолько специфичной, то почему полагают, что для нее аутентичны те же, что и на Западе, формы социального сознания (богатый, средний и бедный классы)? Эти формы создавались Западом (прежде всего Америкой) под себя, на вполне определенном этапе исторического и экономического развития. Там всегда почитали собственные страны в целом "нормальными", и нормы формулировали исходя из собственных условий. Возможно, в России просто складывается другое лекало, по крайней мере на настоящем этапе развития? Попробуем более детально рассмотреть данный вопрос, попутно глубже заглянув в основания, на которых зиждутся различные классовые идеологемы.
Итак, на данном этапе экономического развития российский средний класс недостаточно многочислен, чтобы служить гарантом стабильности. Мало того, преимущественно сырьевая ориентация отечественной экономики обусловливает уязвимость к неблагоприятным переменам мировой конъюнктуры цен на эти продукты, и в случае рецессии средний класс еще более "похудеет". Тогда крайне немногочисленный класс богатых окажется по сути лицом к лицу (уже без "прокладки") с обнищавшими массами. Хорошо известны сценарии, по которым в таких случаях обычно разворачиваются события – всем памятны примеры как из отечественной истории, так и, скажем, латиноамериканской: хаос и/или диктатура. Неужели целесообразно ставить отечественную демократию и социально-политическую стабильность в подобную зависимость от внешних, неконтролируемых изнутри факторов?
Нелишне также заметить, что идеологема богатого, среднего и бедного классов, как и все идеологемы, содержит очевидную аксиологическую оценку: "чем богаче, тем лучше" (чем выше доход, тем более высокая социальная ступень). Таким образом, вопрос социального престижа здесь жестко завязан на материальное благосостояние. При этом обедневшие в наличных российских условиях многомиллионные группы вполне дееспособных и квалифицированных людей (преподаватели, врачи, ученые, ряд чиновников, бывшие квалифицированные рабочие и др.) подвергаются в рамках данной идеологемы по сути двойной дискриминации: не только материальной, но и социально-моральной. Сопутствующая фрустрация не служит, конечно, социальной стабильности, утверждению классового мира. Собственно экономическая составляющая этого явления выходит за рамки настоящего исследования, посвященного механизмам общественной идеологии. Но с такой точки зрения целесообразность сливания вопросов дохода и социально-идеологического престижа "в один флакон" выглядит тем более сомнительной.
Естественно, что правительство ставит задачу повышения среднего уровня доходов населения, включая и наиболее проблемные слои. Однако ощутимые сдвиги в выполнении этой задачи, согласно прогнозам, – дело не совсем близкого будущего, а с учетом неисключенной рецессии, возможно, и совсем не близкого. Тогда ради чего продолжать идеологическое унижение значительных кругов населения, исключительно из-за присяги на верность стереотипу богатого, среднего и бедного классов? Традиция принесения общественных жертв ради высокой идеи, казалось бы, уже достояние прошлого. Вдобавок идет ли речь в данном случае о действительно высокой идее, которая стоит жертв? Является ли идеологема трех классов "Святой Троицей", которой надлежит поклоняться и которая действительно неотрывна от нового исторического пути, включающего и признание частной собственности? При этом наблюдаемое сегодня морально-идеологическое унижение, как сказано, не способствует ни классовой солидарности, ни политической стабильности, а это, в свою очередь, оказывает негативное влияние на характер и темпы экономического развития. Порочный круг.
При этом слабым звеном, как мы надеемся показать, тут представляется как раз идеологема трех классов. Ее изменение не требует существенных ни материальных, ни временных затрат, тогда как в результате следует ожидать положительных сдвигов в социально-политической обстановке. Но чтобы найти конструктивное направление подобного изменения, необходимо продолжить исследование на конкретном материале России.
Прежде всего, какова основная политическая структура современного российского социума? Как отмечалось в наших предыдущих работах, для России характерна четырехкомпонентность партийно-идеологической системы, что отвечает значению m = 4.
На парламентских выборах 1995 г. в Думу прошли КПРФ, "Наш дом – Россия", ЛДПР и "Яблоко"; на выборах 2003 г. – "Единая Россия", КПРФ, "Родина", ЛДПР. Ввиду последствий кризиса 1998 г. и широкомасштабного применения грязных политических технологий на электоральной сцене возник определенный хаос, и на думских выборах 1999 г. преодолеть 5%-ный барьер удалось не четырем, а шести партиям и избирательным объединениям: КПРФ, "Единству", "Отечеству – Всей России", Союзу правых сил, ЛДПР и "Яблоку". Однако несмотря на это, конституирующая логическая четырехчастность, как показал анализ [1, с.714], оказалась ненарушенной, и избирательная борьба протекала согласно сценарию "три против одного". Во-первых, тут следует говорить о тройке позиционировавшихся в качестве оппозиции левых сил (КПРФ, ОВР, "Яблоко"), выступавших против консолидированного прокремлевского альянса (при этом активно разрабатывалась тема борьбы за социальную справедливость, попранной "антинародным режимом", кремлевской "Семьей"). Во-вторых, тройка сил правых ("Единство", СПС, ЛДПР) выражала поддержку Кремлю и видела в политических противниках объединение прокоммунистических сил, неспособных к конструктивной работе и даже зовущих страну в кровавое прошлое. Каждая из сторон, таким образом, воспользовалась в своей предвыборной риторике, сознательно или нет, по-прежнему кватерниорной конструкцией. А исторические предпосылки политической, идеологической четырехчастности сложились в России значительно раньше, еще в начале ХХ в. [7].
Осознание значения политически четырехсоставного модуля, о котором мы писали начиная с конца 1980-х гг., постепенно проникает в головы и самих политиков. Так, один из руководителей "Яблока" С.Иваненко на заседании клуба "Открытый форум" в канун последних думских выборов утверждал, что не так важно, как будут называться партии, преодолевшие 5%-ный барьер, в любом случае в парламенте будут представлены четыре политические силы [8].
Величине параметра m = 4 соответствует значение n = 5 – с учетом "неприсоединившейся" группы (n = m + 1). При этом, согласно нашей модели, в стабильной социально-политической системе необходимо соблюдение равенства количеств главных партий (вернее, партийно-идеологических позиций), с одной стороны, и основных социальных классов, с другой, т.е. должно выполняться условие (4). Тогда и количество социально-идеологических классов в стране в "нормальном" случае должно составлять, в свою очередь, r = 5.
