— Они безо всяких помех сделают это и в открытом море, — пожал плечами Николсон. — У нас нет выбора, сэр.
— Конечно. Простите за глупое замечание. Файндхорн откинулся и закрыл глаза.
— Самолетов нам опасаться нечего, — раздался до странности уверенный голос Ван Эффена. Он улыбнулся Николсону. — Вы и я могли умереть уже дважды. Они или не могут, или не желают стрелять в нас. Есть также и другие причины, но время не терпит, мистер Николсон.
Глухой протяжный рокот прокатился по судну. Затем «Вирому» охватила тяжелая беспрерывная дрожь от носа до кормы, и почти мгновенно от резкого головокружительного крена палуба ушла из-под ног куда-то в сторону кормы. Николсон ухватился за дверь и слабо улыбнулся Ван Эффену.
— Время на самом деле не терпит, Ван Эффен. Не могли бы вы всегда столь масштабно иллюстрировать свои мысли? — Он повысил голос: — Так, всем в шлюпки!
Спешить, однако, следовало ранее — положение стало отчаянным. Перегородки цистерны номер два были прорваны, и нефть уже полилась в море, так как «Вирома» здорово осела на корму. Николсон ясно понимал, что чрезмерная суматоха и напряжение могли лишь вогнать пассажиров в панику. Маккиннон и Ван Эффен распределяли пассажиров по местам, перенося больных и укладывая их между банками, обмениваясь при этом спокойными, бодрыми репликами. Сквозь гул пожара пробивался какой-то странный звук, сочетавший пронзительное, заставлявшее леденеть кровь шипение и глухой треск, похожий на звук рвущегося ситца, только интенсивнее в тысячу раз.
Пекло теперь было просто невыносимым. Две огромные стены огня стали неуклонно сходиться друг с другом — бледно-голубая полупрозрачная завеса, поблескивавшая и полуреальная, наступавшая с носовой части танкера, и подернутая дымом, кроваво-красная — с кормы. Дыхание теперь раздирало горло. Дженкинс страдал, наверное, более всех, ибо раскаленный воздух постоянно запускал свои когти в обожженную кожу и кровоточащую плоть его рук. Маленький Питер Тэллон, наоборот, испытывал минимальные неудобства, о чем позаботился боцман, смочивший в раковине кладовой большое шерстяное одеяло и завернувший мальчика с ног до головы.
Через три минуты после приказа Николсона, обе шлюпки были спущены на воду. Левобортная, управляемая только Сайреном и его людьми, коснулась морской поверхности первой, что не удивительно, так как людей в ней было меньше, к тому же, почти не пострадавших. Однако, бросив на нее прощальный взгляд, Николсон понял, что пройдет много времени, пока Сайрену и компании удастся отойти от танкера на безопасное расстояние. Они предпочли заняться выяснением отношений, на почве управления такелажем, и двое из них уже наносили друг другу увесистые удары под общий гвалт и бурную жестикуляцию. Николсон безразлично отвернулся. И менее чем через минуту последним спускался по узловатому спасательному лееру в спущенную шлюпку номер один. Только увидев под собой набитую пассажирами и оснащением лодку, Николсон осознал, сколь трудно будет на одних веслах отплыть от борта, тем более, что только трое или четверо умели или хотя бы могли грести. Однако, когда его нога коснулась банки, двигатель закашлял, зафыркал и наконец завелся, перейдя на ровное урчание, едва слышимое в гуле пожара.
Через минуту они уже порядочно отошли от борта «Виромы» и огибали нос танкера. Несмотря на две сотни футов воды, отделявшие их теперь от объятого пламенем бака «Виромы», от жара по-прежнему слезились глаза и першило в горле. Николсон, тем не менее, старался держаться пока в относительной близости от судна и обходить нос без потери дистанции. Вскоре левый борт танкера предстал перед ними, как и шлюпка номер два. Сайрену, видимо, удалось наконец восстановить порядок угрозами и беспрерывным и беспорядочным использованием отпорного крюка. Вследствие чего двое лежали на дне шлюпки, еще один занимался своей повисшей плетью рукой, и у Сайрена, в итоге, осталось только трое для борьбы с волнами и течением. Николсон сжал губы и посмотрел на капитана. Файндхорн истолковал этот взгляд правильно и тяжело и неохотно кивнул.
Спустя полминуты Маккиннон швырнул кольцо веревки, аккуратно приземлившееся на борт второй шлюпки. Сайрен быстро обвязал веревку вокруг мачтовой банки, и почти одновременно моторная шлюпка двинулась прочь от танкера. На этот раз Николсон не делал попыток обогнуть судно и направился прямо в море, намереваясь покрыть максимально возможное расстояние за минимально короткое время.
Истребители все еще кружили в небе, но совершенно бесцельно: раз уж они не атаковали их во время погрузки в шлюпки, значит, не ставили это целью вообще.
Прошло минут пять, и «Вирома» заполыхала сильнее, чем прежде. Языки бушевавшего на баке пламени были теперь отчетливо видны на фоне густого облака дыма, валившего из двух кормовых топливных цистерн и распространившегося над морем на полмили. Под темным его балдахином два громадных огненных столба сходились все ближе и ближе, поражая почти инфернальным великолепием этого неукротимого сближения. И Файндхорн наблюдая за агонией своего судна, вдруг почувствовал неизъяснимую уверенность, что, когда они сольются воедино, конец не заставит себя ждать. Так и случилось.
Столб белого пламени взметнулся вверх откуда-то из-за мостика, взбираясь на сто, двести, триста, четыреста футов, и вдруг исчез. Сразу после этого до шлюпок донесся глухой протяжный рокот, постепенно сошедший на нет, оставив после себя лишь пустое безмолвие. Конец был быстрым, спокойным и несуетливым: «Вирома» с достоинством, грациозно и плавно ушла под воду своим ровным прямым килем вверх, подобно уставшему от бесконечных передряг, израненному судну, отжившему свой век и радующемуся возможности уйти на вечный покой. Наблюдатели на шлюпках услышали мягкое кратковременное шипение залившейся в раскаленные трюмы воды, увидели концы двух стройных мачт, грациозно ускользавших в пучину, несколько поднявшихся на поверхность пузырей, а затем — ничего. Ни плавающего на пропитанной нефтью воде дерева, ни обрывков такелажа, — совсем ничего. Будто бы и не существовало никогда «Виромы».
Капитан Файндхорн повернулся к Николсону. Его похожее на маску лицо было лишено какого-либо выражения, поблекшие глаза — пусты. Почти каждый в шлюпке смотрел на него, открыто или украдкой, но капитан, казалось, даже не замечал этого.
— Курс прежний, мистер Николсон, будьте добры. — Его голос был хриплым и глухим, — но лишь от слабости и заливавшей горло крови. — Двести, насколько я помню. Наша цель также остается прежней. Мы должны достичь Мэклсфилдского пролива за двенадцать часов.
Продолжение следует
Алистер Маклин, английский писатель Перевод И. Алчеева и Н. Непомнящяго Рисунок Ю. Николаева
В тот зимний день хляби небесные разверзлись над Центральной Англией. Проливной дождь и туман накрыли автострады непроницаемой пеленой. Дорожное радио непрерывно передавало сообщения о «пробках» и авариях на шоссе. У нас срывалась деловая встреча в клубе Ост-Индской компании, но жизнь, как говорится, дороже. И мы, так и не доехав до Лондона, свернули к Сайон-парку. Потом я буду благодарить небесную канцелярию за то, что она позволила мне заглянуть в это волшебное место.
...Ярко освещенные домики, заполненные яркой зеленью, манили к себе, обещая необыкновенное зрелище. Я знал, куда иду и кто мне там встретится. Но все равно сердце радостно замирало в ожидании встречи с прошлым и, может быть, будущим.
Много лет назад, когда природа наша была намного чище и богаче, я собирал бабочек. То было не просто коллекционирование ради красивых крылышек: меня интересовало их поведение, способы добывания пищи, ареалы, то, как они ориентируются в пространстве. Я ходил в московский Зоологический музей и занимался в кружке энтомологии, словом, мне было интересно просто наблюдать за чешуекрылыми.
Однажды в Крыму, увлекшись погоней за редким экземпляром парусника-подалирия, я съехал на животе по довольно крутому склону холма под Судаком, на котором расположена Генуэзская крепость, и собрал все колючки с кактусов-опунций — с тех пор эта бабочка красуется на стене у меня дома, да едва заметные шрамики напоминают о той «тихой охоте». В другой раз я самозабвенно преследовал редкостного антимаха в джунглях Мозамбика и чуть не угодил в реку, в гости к крокодилу.
Об этих и некоторых других фактах своей «натуралистической» биографии я кратко поведал Клайву Фарреллу, создателю и директору «Дома бабочек», и он, сокрушенно покачав головой, сказал:
— Нет, Ник, я в жизни своей ни одной бабочки не лишил жизни ради коллекционирования. Конечно, если не считать тех, что погибли при перевозке живьем из Юго-Восточной Азии. Тут уж, как говорится, всякое может случиться... Жаль, что вы не видели наше хозяйство летом. Здесь, где мы стоим, — цветущий луг, трава прямо шевелится от трепещущих крылышек. — И он обвел рукой окрестные лужайки. — Бывает, люди проходят мимо и только недоверчиво усмехаются, когда им предлагают раскошелиться на созерцание такой пустяковины. На самом же деле пестрая лужайка тщательно подобранная композиция из шестидесяти видов растений, которые предпочитают наши бабочки. С весны до осени здесь кто-нибудь о да порхает — мы подбираем насекомых так, чтобы виды и поколения чешуекрылых сменяли друг друга без перерыва. А если мы войдем в павильоны, то и сейчас, зимой, окажемся под сенью влажного тропического леса, в чаще банановых кустов, гибискусов и диземм. Особенно везет первым посетителям — утром мы делаем искусственный ветерок или дождик.
