— Ты больше не сердишься на меня, нет? умоляюще спросила она и, внезапно нагнувшись, поцеловала меня в губы.
— Честно говоря, не знаю, — признался я, отклонив голову. — У меня не было опыта общения с молодыми женщинами, сначала хладнокровно готовящимися убить меня, а на другой день признающимися в любви.
Она рассмеялась.
Тогда, радость моя, ты ничего не знаешь о настоящей любви. Твой опыт, вероятно, ограничивается чопорными англичанками. Я же совсем другая. Когда я считала тебя врагом, я могла пойти на все, чтобы убить тебя. Но теперь, когда люблю, я принадлежу тебе душой и телом.
— Как тебе удалось определить, кто я? — спросил я. — Неужели ты сразу же узнала во мне человека, который в наряде краснокожего индейца приходил к тебе в Александрии?
Она покачала головой, и концы ее темных кудрей заплясали вокруг шеи:
— Нет, я не узнала тебя. Но ты оказался не слишком-то сообразительным, дорогой. Ты не представился мне в Саккаре, и, встретившись со столь привлекательным молодым человеком, я, естественно, поинтересовалась, кто он. Оказалось, что его зовут Джулиан Дэй, а поскольку человек с таким именем в последние дни был главной темой разговоров моих друзей в Александрии, этого было для меня достаточно. Конечно, взглянув затем в его глаза, я узнала в нем незнакомца, выдававшего себя за Лемминга.
Теперь настал мой черед смеяться. Как же я мог совершить такую вопиющую оплошность и зарегистрироваться на корабле под своим именем? Находясь на борту, я все время тешил себя иллюзией, что Уна не подозревает, кто я такой, хотя с таким же успехом мог бы повесить на своей груди бирку, подробно рассказывающую обо мне.
— Ну, ладно, — сказал я, — что мы сейчас будем делать?
— К сожалению, здесь нет шампанского, — прошептала она, — но, по крайней мере, можно выключить свет.
Я взял ее маленькое сердцевидное лицо в свои ладони и посмотрел прямо в ее изумительные глаза.
— Уна, — сказал я, — готова ли ты доказать свое расположение ко мне и рассказать все, что ты знаешь об О`Киве, Закри-бее и об их организации?
— Да, просто ответила она. — Завтра утром я отвечу на любые твои вопросы. А теперь нельзя ли погасить этот жуткий свет?
Но утром все сложилось несколько иначе.
Она ушла к себе, когда за окном уже забрезжил рассвет, и до ланча не выходила из своего номера.
Едва я приступил к ланчу, как в ресторан царственной походкой вошла Уна. Перед ней низко склонился официант, но она, не удостоив его вниманием, подошла прямо ко мне.
Я с улыбкой подставил ей стул, но в глубине сознания шевельнулась мысль: не дурачу ли я себя?
Не подозревая о моих дурных предчувствиях, Уна оживленно болтала, и мне показалось, что ее интерес к египтологии вполне искренен. Она была раздосадована, что, прервав поездку по Нилу, не посетила Абидос — древний центр культа Осириса — и Дендеру, где находится храм времен правления Птолемеев.
Теперь она намеревалась наверстать упущенное в Луксоре и, даже не посоветовавшись со мной, заказала нам на вечер машину для поездки в Карнак.
— Превосходно, — сказал я, — но, знаешь, нам надо серьезно поговорить, и чем скорее, тем лучше.
— Конечно, дорогой, — согласилась она, будто и не подозревая, о чем пойдет речь, — но мы можем поговорить, пока будем бродить около храма.
Я был вынужден согласиться.
Туристы приезжают в Луксор, чтобы взглянуть на развалины стовратных Фив — величайшего города древнего мира. Он моложе Мемфиса, но приобрел свою значимость раньше него, в эпоху Среднего царства, в 2100 году до нашей эры, когда фараоны XII династии избрали его своей столицей.
В период правления «пастушьих» царей город на несколько сот лет пришел в упадок, но вновь возродился — в почти немыслимом великолепии — во времена Новой империи, когда фараоны XVIII династии управляли отсюда огромной территорией, простирающейся от Абиссинии до Персидского залива. В отличие от полностью исчезнувшего с лица земли Мемфиса, в Фивах сохранились бесчисленные храмы, красноречиво свидетельствующие о величии их строителей.
Сам город, в котором жителей было больше, чем в современном Париже, Берлине или Риме, стоял на во сточном берегу реки, где теперь находится Луксор и храмы Карнака. На западном берегу на много миль тянется некрополь, представляющий еще больший интерес. Именно там находятся знаменитые Долина Царей, Долина Цариц и Долина Знати.
В двадцати минутах езды от Луксора расположен Карнак, где воздвигнут величайший храм всех времен. Его площадь настолько велика, что внутри уместился бы римский собор Святого Петра и весь Ватикан. Он представляет собой не один, а множество храмов, которые строили или реконструировали бесчисленные фараоны, начиная с XI династии и кончая династией Птолемеев, так что строительство растянулось на срок более длительный, чем период от рождения Христа до наших дней.
В самом центре стоит храм Амона-Ра со своими ста пятьюдесятью шестью огромными колоннами, возвышающимися, подобно каменному лесу, в его главном зале. Колонны так велики, что на площади основания каждой могут свободно разместиться двенадцать человек. В древности вся поверхность храма была ярко расписана, огромные флаги развевались на высоте в сотню футов над его пилонами, массивные двери были из меди и бронзы, а священные изображения — из чистого золота с драгоценными камнями. Сейчас от этого великолепия не осталось и следа, но храм все еще поражает своим величием.
Чтобы целиком осмотреть Карнак требуется несколько дней, но мы с Уной провели там не более часа, побывав лишь в запомнившихся нам от прошлых посещений местах. После чего уселись на огромном каменном скарабее около священного озера и начали беседовать.
Уна оказалась более откровенной, чем я предполагал. Она мало знала об О`Киве и никогда не слышала о Большой Семерке, зато многое рассказала мне о Закри. Она сообщила все, что ей было известно о торговле наркотиками, назвала адреса складов, где их хранили, и пути их доставки сюда. Того, что она сказала, было вполне достаточно, чтобы упрятать Закри за решетку, но моя радость была преждевременной.
— Как жаль, дорогой, что ты не воспользуешься всем этим, — неожиданно сказала она.
— Что?! — воскликнул я. — Почему бы нет?
Она удивленно взглянула на меня.
— Но, Джулиан, ведь им известно, что я бросила их и стала твоей любовницей. Если ты сообщишь в полицию то, о чем я рассказала, и она примет меры, Закри сразу догадается, кто их предал, и меня наверняка убьют.
— Мы можем попросить полицию защитить тебя, — пробормотал я.
Она презрительно пожала плечами.
Единственной защитой будут десять лет тюрьмы. Я сама сильно замешана в их деятельности, и первым делом полиция арестует меня. Нет, Джулиан. Ты ничего не сможешь сделать, если не хочешь увидеть меня мертвой или за решеткой.
С горьким разочарованием я был вынужден признать ее правоту. Даже став свидетелем обвинения, она сможет рассчитывать лишь на смягчение приговора. И хотя я горячо желал, чтобы она порвала со своим преступным прошлым, я не мог своими действиями ставить под угрозу ее жизнь или свободу. Однако в глубине сознания шевелилась мысль, что она с самого начала знала, как повернуть дело так, чтобы я не смог воспользоваться ее информацией.
— Что же мне тогда остается, как ты думаешь? — довольно мрачно спросил я.
— Ну-у, все очень просто, — улыбнулась она, — если Закри твой враг, нам надо позаботиться, чтобы его убили.
— Мне надо подумать об этом, — сказал я, поспешно вставая. — А сейчас давай пойдем к тому маленькому храму, где находится изумительная статуя львиноголовой богини Сехмет.
Она несколько цинично улыбнулась, соглашаясь, и в этот вечер больше не упоминала о Закри.
За обедом Уна была само очарование, и опасения, терзавшие меня днем, вновь отодвинулись на задний план.
Я знал, что Гарри, Кларисса и Сильвия этой ночью выезжают из Каира и их прибытие в Луксор означает для меня бесчисленные осложнения, но сейчас я отказывался размышлять об этом.
Меня нисколько не заботило, что они под умают или скажут, — я полностью отдался удовольствиям этой ночи с Уной.
И эта временная, безумная погруженность в нее заставила меня забыть, что каирский экспресс прибывает в Луксор в семь утра. Элементарная предусмотрительность должна была подсказать мне, что швейцар наверняка сообщит им о моем появлении, и они поспешат узнать, что заставило меня так рано объявиться в Луксоре, поскольку нильский пароход должен был приплыть только вечером.
С характерной для нее небрежностью Уна забыла на ночь запереть дверь моей комнаты, и мы еще дремали рядом, когда внезапно раздался резкий стук, повернулась ручка двери и на пороге появился улыбающийся Гарри.
— Привет, Джулиан, старина! — воскликнул он. — Подумать только, ты оказался здесь раньше нас!
