в личной безответственности были лишь своего рода отвлекающим маневром, как это часто бывает в сообществах, переживающих атаки климатического террора. Вместо контроля личного потребления мы часто выбираем возмущение, отчасти потому, что это проще всего, и отчасти потому, что возмущение сегодня стало модной формой проявления добродетельности. Но такой выбор в большинстве случаев ничего не решает и часто ослепляет нас перед лицом более реальных опасностей. Что касается питьевой воды, то здесь дело вот в чем: ее потребление обычными людьми составляет столь ничтожную часть, что внимание на это обращают лишь при наступлении сильной засухи. Согласно одному исследованию, в Южной Африке еще до начала засухи девять миллионов человек вообще не имели доступа к воде для личных нужд; а объем воды, необходимый для покрытия потребностей миллионов людей, составляет лишь одну треть от всей воды, используемой ежегодно для производства урожаев винограда (255). В Калифорнии, где засухи сопровождаются негодованием в адрес владельцев бассейнов и вечнозеленых лужаек, общее городское потребление составляет только 10%.
Южноафриканский кризис в итоге прошел – из-за сочетания жестких норм водопотребления и окончания засушливого сезона. С учетом того, как мало о Кейптауне говорили в СМИ, вполне простительно думать, что этот южноафриканский город был первым, где настал «нулевой день». Но, к примеру, в Сан-Паулу такое уже происходило в 2015 году, после двухлетней засухи, когда в некоторых жилых районах воду давали по 12 часов в сутки (256); столь агрессивные ограничения разорили многие компании и привели к массовым увольнениям (257). В 2008 году в Барселоне наступила сильнейшая за всю историю наблюдений засуха, и питьевую воду пришлось везти баржами из Франции (258). На юге Австралии «засуха тысячелетия» (259) началась с уменьшения количества осадков в 1996 году, затем с 2001 года в течение восьми лет ситуация напоминала обстановку в Долине смерти, и период засухи закончился только в 2010 году, когда принесенные «Ла-Нинья» ливни наконец пролились на землю. Производство риса и хлопка в регионе снизилось на 99 и 84% соответственно (260). Реки и озера пересохли, а в заболоченных землях повысилась кислотность (261). В 2018 году в индийском городе Шимла, бывшей столице Британской Индии, большую часть мая и июня в кранах не было воды (262).
И хотя от этих сбоев больше всего страдает сельское хозяйство, проблема с водой не является чисто сельской. В настоящее время 14 из 20 крупнейших городов мира испытывают нехватку воды или засуху. По некоторым оценкам, четыре миллиарда человек уже проживают в регионах, где нехватка воды в течение года длится как минимум месяц, – это примерно две трети населения планеты. Полмиллиарда живет в местах с постоянной нехваткой воды. Сегодня всего при одном градусе потепления к регионам, в которых нехватка воды длится не меньше месяца в году, можно отнести почти все Соединенные Штаты к западу от Техаса, где для удовлетворения спроса истощают озера и водоносные слои, вплоть до границы с Канадой на севере и с Мексикой на юге (263); почти всю Северную Африку и Ближний Восток; существенную часть Индии; почти всю Австралию; значительные части Аргентины и Чили и всю Африку к югу от Замбии.
* * *
Алармисты всегда преподносят изменения климата как процессы, связанные с соленой водой, – таяние морских льдов в Арктике, подъем уровня моря, отступание морских берегов. Нехватка пресной воды на самом деле пугает больше, поскольку мы в большей степени зависим от нее и этот кризис происходит рядом с нами. И хотя сегодня на планете есть все необходимые ресурсы для обеспечения питьевой и хозяйственной водой всего населения мира, для реализации этого не всегда хватает политической воли, а иногда даже просто желания.
Ожидается, что за следующие 30 лет спрос на воду в глобальной системе продовольствия вырастет на 50%, в городах и промзонах – от 50 до 70%, в энергетике – на 85% (264). А изменение климата с его грядущими сверхзасухами серьезно угрожает запасам воды. Эксперты Всемирного банка в своем исследовании, посвященном воде и климату, пришли к выводу, что «воздействия климатических изменений будут происходить в основном через круговорот воды» (265). Эксперты Банка предупредили: когда дело дойдет до безжалостных каскадных эффектов изменений климата, остро встанет проблема дефицита воды, которая является не менее значимым элементом уравнения, чем энергетическая эффективность. Без значительной оптимизации распределения водных ресурсов, по оценкам Всемирного банка, региональный ВВП только из-за проблем с водой может снизиться на 14% на Ближнем Востоке, на 12% в Африке к югу от Сахары, на 11% в Центральной Азии и на 7% в Восточной Азии (266).
Разумеется, ВВП – это лишь грубый показатель климатических издержек. Более наглядную картину представил Питер Глейк из Института тихоокеанских исследований: простой список всех вооруженных конфликтов, связанных с водными ресурсами, начиная с 3000 года до нашей эры, с древней шумерской легенды о подземном океане Эа. Список Глейка содержит почти 500 связанных с водой конфликтов, произошедших с 1900 года (267); почти половина из них произошли после 2010 года. Отчасти, признаёт Глейк, это отражает относительную избыточность данных и отчасти – меняющийся характер войны: раньше конфликты происходили почти исключительно между странами, а в наш новый век, когда во многих странах государственная власть ослабла, конфликты чаще возникают внутри государств между различными группами. Пятилетняя сирийская засуха длилась с 2006 по 2011 год, что привело к потерям урожаев, вызвало политическую нестабильность и способствовало развязыванию гражданской войны, породившей глобальный кризис с беженцами, – вот лишь один живой пример. Сам Глейк больше сфокусирован на войне в Йемене – официально это гражданская война, но на самом деле это региональный марионеточный конфликт между Ираном и Саудовской Аравией, концептуально – нечто вроде мировой войны в миниатюре с участием США и России. Там гуманитарные издержки измеряются не только кровью, но и водой; отчасти из-за целевых ударов по объектам водной инфраструктуры число случаев холеры выросло до одного миллиона в 2017 году, а это означает, что около 4% населения страны оказались поражены болезнью (268).
«В кругу специалистов по водным вопросам есть выражение, – сказал мне Глейк. – Если глобальное потепление – это акула, то водные ресурсы – ее зубы».
Погибающие океаны
Мы склонны воспринимать океаны как нечто непостижимое, это наша самая близкая аналогия с открытым
