Сэмюэль Хантингтон назвал конфликт между исламом и Западом «столкновением цивилизаций». Ханггингтон заметил, что когда мусульманская страна граничит с немусульманской, между ними часто происходят вооруженные конфликты. Он нашел удачную фразу для описания злосчастного факта, когда написал о «кровавых границах ислама»[143]. Многие ученые подвергли Хантингтона резкой критике. Эдвард Саид написал по этому поводу, что только «великая демагогия и откровенное невежество позволяют Хантингтону самонадеянно говорить обо всей религии или цивилизации»[144]. Сам же Саид утверждал, что члены Аль-Каиды — это просто «безумные фанатики», которых, вопреки мнению Хантингтона, следует отнести к таким же людям, как последователи Джима Джонса, основателя секты «Ветвь Давидова» в Гайане[145], или сторонники культа Аум Сенрикё: «Хантингтон пишет, что миллиард мусульман, живущих в мире, «убежден в превосходстве своей культуры и страдает от унижения из-за того, что имеет мало власти». Спросил ли он, что об этом думают хотя бы сотня жителей Индонезии, 200 марокканцев, 500 египтян и 50 боснийцев? А если бы даже и спросил, разве можно было бы делать столь глобальные выводы?» Нетрудно понять, что такого рода критика страдает недобросовестностью. Разумеется, не все обобщения относительно культуры правомочны, однако слова о том, что Осама бен Ладен - это просто мусульманский эквивалент преподобного Джима Джонса, смехотворны. Саид считает, что бен Ладен стал «неким обобщенным символом всего того, чего боится и ненавидит Америка»[146], но это не так. Достаточно открыть Коран, чтобы понять правоту слов Хантингтона: подлинно верующий мусульманин действительно «убежден в превосходстве своей культуры и страдает от унижения из-за того, что имеет мало власти», и он просто обязан быть именно таковым. А этого достаточно для доказательства его тезиса.
Нравится кому-либо формулировка Хантингтона или нет, одно совершенно ясно: то зло, которое уже напрямую коснулось нашей страны, не сводится к одному лишь терроризму. Это зло религии, которая в данный момент обретает политическую власть. Разумеется, в истории подобная ужасающая трансформация происходила и с другими религиями, однако на данный момент это происходит именно с исламом[147]. Западные лидеры, которые говорят, что у нас нет никакого конфликта с исламом, ошибаются; однако, как я не забываю повторять на протяжении всей книги, христианство и иудаизм также представляют для нас проблему. Нам пора понять, что у всех разумных людей существует один общий враг. Этот враг рядом с нами, и он умело прячется, так что мы делаем ему уступки, несмотря на то, что он может разрушить саму возможность человеческого счастья. И этот враг — вера.
Нас утешает надежда на то, что диалог с мусульманским миром в будущем приведет нас к взаимной терпимости, однако ничто не гарантирует подобного исхода, и особенно ему препятствует само вероучение ислама. Если мы вспомним об узких рамках мусульманской ортодоксии и о том, как жестко наказывает ислам за радикальную (и разумную) адаптацию к современности, мы поймем, что в этом случае исламу придется решительным образом — будет это мирный процесс или нет — пересмотреть свое вероучение. Что из этого выйдет, мы не можем сказать. Однако нам очевидно другое: если Запад не победит в споре, ему придется побеждать в войне. Все другие варианты только приведут к его порабощению.
Загадка «мусульманского унижения»
Томас Фридмен, который неутомимо анализирует все проблемы нашего мира в газете New York Times, утверждает, что корень мусульманского терроризма — это «унижение» мусульман. Это повторяют многие другие люди, а сами мусульмане постоянно обвиняют западный империализм в том, что он оскорбляет их достоинство, их гордость и честь. Насколько это справедливо? Кто может сильнее унизить достоинство мусульманина, нежели сам закон ислама? Чтобы в этом убедиться на примере из свежей истории, достаточно вспомнить о жизни в Афганистане под управлением Талибана. Кому же приходилось в панике спасаться бегством, завернувшись в покрывала, и кого избивали за то, что человек выставил свою лодыжку? Достойных (и неграмотных) женщин, принадлежавших к дому ислама.
Закария и многие другие авторы отмечали, что хотя арабские диктаторы суровы, их подданные обычно строже своих повелителей. Так, например, король Саудовской Аравии Абдулла, которого трудно назвать либералом, — недавно предложил разрешить женщинам управлять автомобилями в стране. Как выяснилось, его угнетенные подданные не пожелали согласиться с такого рода духовным гнетом, так что королю пришлось взять назад свое предложение. Если на данный момент истории дать мусульманам право голоса, они сами проголосуют за решительный отказ от своей политической свободы. И нам не надо забывать о том, что они ограничили бы и нашу свободу, если бы только имели власть это сделать.
Наши тайные союзы с мусульманскими тиранами — в Ираке, Сирии, Алжире, Иране, Египте и других странах, — несомненно, заслуживают порицания. Мы ничего не сделали, чтобы приостановить акты унижения и иногда убийства десятков тысяч мусульман, страдающих от собственных тиранов — которым мы сами нередко помогали обрести власть. То, что мы не поддержали восстание шиитов в Южном Ираке, к которому сами их призывали, — несомненно, одна из самых безнравственных ошибок нашей внешней политики, и эта ошибка имела огромные последствия. Но, не забывая о нашей вине, следует помнить и еще об одной вещи: мы понимали, что мгновенное введение демократии в этих странах лишь стало бы началом наступления теократии. Принципы ислама нисколько не предохраняют общество от соскальзывания к шариату (исламскому закону), но, напротив, всячески поощряют такое движение. Нам необходимо признать ужасную истину: сегодня между нами и бушующим морем мусульманского неразумия стоит лишь одна преграда, которую мы сами помогали строить, — тирания и нарушение гражданских прав. Эту ситуацию необходимо изменить, но мы не можем просто свергнуть мусульманских диктаторов и открыть избирательные участки. Это было бы все равно что дать доступ к демократическим выборам христианам XIV столетия.
Справедливо и то, что бедность и недостаток образования также играют во всем этом свою роль, но это не такая простая проблема, как может показаться. Сегодня арабский мир переживает глубокий экономический и интеллектуальный застой, и никто не мог бы этого предсказать, думая о его истории, когда он развивал и хранил познания человечества. В 2002 году ВВП всех арабских стран в сумме был меньше, чем ВВП Испании. Хуже того, в Испании за один год переводят на испанский столько книг, сколько весь арабский мир перевел на арабский с IX века[148]. Такая изолированность и отсталость просто поразительны, но нам не следует думать, что корень проблемы — это бедность и недостаток образования. Нас может ужасать тот факт, что поколения бедных и неграмотных детей попадают в машину медресе (религиозных школ, финансируемых Саудовской Аравией)[149]. Однако мусульманские террористы в целом происходят не из семей необразованных бедняков, многие из них принадлежат к среднему классу, получили достаточно хорошее образование и не страдают под гнетом тяжелых личных проблем. Как отмечает Закария, Джон Уокер Линд (молодой житель Калифорнии, вступивший в Талибан) выглядит «явно менее образованным» на фоне девятнадцати смертников, совершивших теракты 11 сентября. Ахмед Омар Шейх, организовавший похищение и убийство журналиста Wall Street Journal Дэниела Пэрла, обучался в Лондонской школе экономики. Боевики Хэзболлы, умирающие во время сражений, в среднем принадлежат к более богатым семьям, чем их прочие сверстники, и чаще заканчивают среднюю школу[150]. Все предводители Хамаса окончили колледж, а некоторые из них имеют степень магистра[151]. Как показывают эти факты, даже если бы уровень стандарта жизни каждого мусульманина соответствовал показателям для представителя среднего класса в Америке, это не решило бы проблемы конфликта между исламом и Западом. Я подозреваю, что экономическое процветание мусульманского мира только бы усугубило проблему, потому что мусульманин начинает сомневаться в истинности своих представлений лишь потому, что может наблюдать вопиющую отсталость исламских стран[152]. Если бы мусульманская ортодоксия оказалась бы экономически и технологически столь же плодотворной, как и западный либерализм, возможно, сегодня нам пришлось бы жить в эпоху исламизации всей планеты.
Как показывает пример Осамы бен Ладена, кровавый религиозный фанатизм вполне сочетается с обеспеченностью и образованностью. Само техническое искусство многих мусульманских террористов показывает, что такая вера сочетается с научными познаниями. Вот почему новые знания или перемена культуры не заменят снятия священного ореола с самой веры. Пока человек может думать, что он знает волю Божью относительно всех обитателей земли, мы будем продолжать убивать друг друга за наши мифы. Нам следует признать тот факт, что мы не слышали от мусульман убедительного осуждения терактов 11 сентября, кроме широко распространенной «утки» о том, что на самом деле террористы были евреями[153]. Мусульмане часто опираются на мифы, теории заговоров[154] и нравственные императивы, достойные VII века. У нас нет оснований верить в то, что экономические и политические усовершенствования в мусульманском мире сами по себе радикально переменят их мышление.
