Во время земли Сюндю никакой грязной работы не делали. Вязали, а шерсть не чесали, не пряли. И грязную одежду не стирали.
Бабки ходили Сюндю слушать, потом приходят: «Ой, слышно было, слышно было!»
ФА. 3464/31. Зап. Иванова Л. И., Миронова В. П. в 2000 г. в д. Рубчойла от Федулиной Р. И.
48
Sv’atkat ollah 7 janvar’a da 14 lopeh.
Synnynmoan aigoa sanottih. Sil aigoa myö jo stirainuh emmo, ei pestä annettu. Se jo veziristu, se vezi konzu jo ristitäh, sit jo…
Minä mustan rist’oil pastoin, moine pieni leibäine ristankel nenga. Ristuleibäinkel menet, sit risfoi andav midätahto podarkoa. Minul andoi, mustan, risfoi lentockat… Ristuleibäine. Se on nedäli jälles Rastavoa.
Synnyn vai’l’oidu, Synnyn hattaraa – en musta.
Syndy moal on… Se on – meidy varoittih ainos: nygöi Syndy moal heittyi, ei pie nimidä pahoa roadoa – lapsil. Sidä myö varaimo, što yölöil emmo kävellyh. Vieri gu heinysoatto.
Riiheh käydih Syndyy kuundelemah. Istuvutah sie da pimies. Vahnemhat tytöt meidy ei otettu.
Tiesoaroil kuuneltih, kus on kolme dorogoa. Tytöt koukul ymbäri loaittih kruugu, istuttih kruugas.
Святки e 7 января да 14 заканчиваются.
О времени земли Сюндю говорили. В это время мы уже не стирали, и мыть не давали. Это уже когда Крещенье, когда воду освятят, тогда уже…
Я помню, для крёстной пекла такой маленький хлебец, крестик так. С крестовым хлебцем идёшь, и тогда крёстная даст какой-нибудь подарок. Мне, помню, крёстная дала ленточки… Крестовый хлебец. Это через неделю после Рождества.
Блины для Сюндю, портянки Сюндю – не помню.
Сюндю на земле… Это есть – нас всегда пугали: сейчас Сюндю на землю спустился, не надо ничего плохого делать – детям. Этого мы боялись, поэтому по ночам не ходили… Катится, как копна сена.
В ригу ходили Сюндю слушать. Сядут там, да в темноте. Старшие девушки нас не брали.
На перекрёстках слушали, где три дороги. Девушки вокруг кочергой делали круг, сидели в кругу.
ФА. 3534/36. Зап. Миронова В. П. в 2002 г. в д. Михайловское от Ивановой И. М.
49
Ennen Veändöin aigah ei nimidä pahoa roattu. Eigo sporii, eigo nimidä pahuttu sanuo. Synnynmoan aigah zamecaitih, stoby ylen äijäl ei lomista, da kolToo. Min enämbäl kolTanet da lomizet, znaacit se elaigu rodieu tooze lomuu da… Synnynmoan aigu staraijah hillembäh eleä.
Da vie šanotah, što ylen äijäl vesseläh da komizet da lomizet, Syndy ei sinäpeän kuulu. Syndyy tahtonet kuulla, sit sinä peän pidäy olla hilTah. Da, eiga Syndy ei kuulu…
A Syndy, sanottih, se on senmoine suuri gu hyvä, suuri heinysoatto. Kai, sanou, hovut salboau… A toici šanotah, gu tiedoijah, pahus tulou heinysoatonnu. Pahus. Daaze, šanotah, icekseh heinysoatto tulou i pr’aamo sinuh. Se on paha, paha. On posloovitsu moine: “Necie ukses tulou gu suuri Syndy!“
Раньше во время летних Святок ничего плохого не делали. Нельзя было спорить, и ничего плохого говорить. Во время земли Сюндю замечали, чтобы сильно не греметь и не стучать. Чем больше гремишь да стучишь, значит, и жизнь тоже будет шумной да… Во время земли Сюндю старались потише жить.
Да еще говорят, что если очень веселишься, стучишь да гремишь, то и Сюндю в тот день не будет слышен. Если хочешь Сюндю услышать, то в этот день должно быть (тихо).
А Сюндю, говорили, – это такое большое, как хорошая, большая копна сена. Все, говорили, ходы закроет… А иногда, говорят, когда колдуют, что лихо приходит в виде копны сена. Плохое приходит. Даже, говорят, сама копна идет и прямо на тебя. Это плохо, плохо. Еще пословица есть такая: «Вот в дверях идет как большой Сюндю!»
ФА. 3265/74-76. Зап. Лавонен Н. А., Степанова А. С. в 1991 г. в п. Соддер от Сергеевой Н. И.
50
Vierissän välillä Syndie kuuneldih. Sillä välillä ei ni ligavezie kuattu pihalla, eigä latetta pesty… En tiijä mintäh, ei annettu kuadua ligavezie. Vuatteita ei pesty sillä välillä.
В Святки Сюндю слушали. В этот промежуток ни грязную воду на улицу не выливали, ни полы не мыли… Не знаю, почему, не давали выливать грязную воду. Белье тоже не стирали в этот промежуток.
ФА. 2939/15. Зап. Конкка А. П. в 1986 г. в д. Реболы от Илонен А. А.
51
Enne Synnynmoan aigah kaksi nedälie sobii ei pesty. Ei pesty. Jongoi tiettih net äijät, tullah kaksi nedälie sit jongoi enimät sovat da nenga uborkat kai enne piettih… A en tiije, mindäh se muga privicku oli otettu, što ei. Jumalan veeruindah vai kui se muga, en tiije voopse, en tiije, mindäh ei mugalei. A vie nygöi hot’ myö emmo tiije kuni, minä hot’ unohtan necis, enne hot’ i kuulin, a en musta, a sen mustan, što nenet proazniekan päivät ollah, niilöin aigah ei pestä…
Раньше во время земли Сюндю две недели белье не стирали. Не стирали. Уже знали про это время, наступят эти две недели, и уже основное белье и уборку раньше проводили. Не знаю, откуда эта привычка пошла, что нельзя. Из-за веры в Бога или почему, не знаю вообще, почему так. А еще и теперь, хоть мы и не знаем, я вот хоть и забываю что-то, о чем раньше слышала…. А это помню, что это праздничные дни, в это время не стирают.
ФА. 3363/18. Зап. Иванова Л. И. в 1997 г. в д. Ведлозеро от Егоровой М. Ф.
Сюндю появляется как копна сена
52
Myö kerran kergiimö Syndyy kuundelemah. Vahnu boabusku, Miikulan Dasa: “Läkkeä, minä yhtelläh teidy siizmankel kierän“. Kierdeä pidäy! I menimmö, lähte oli järvel. Syndyy kuundelemah. Kumardimmokseh kaikin sinne, peät panimmo moah. Häi ymbäri meidy kierdi siizmal, rubeimo kuundelemah. Kuulemmo: kelloizet tullah Kiiskoilaspäi, ajetah. Minä sanon: “Ga IlTazen Onni on, IlTazen kelloizet kuuluu, IlTazen d’eäd’äh tulou“. Dasa se kuulou net paginat, sanou: “Olgoa, lapset, vaikkane, älgeä paiskoa nimidä, kuunelkoa ielleh“. Nu kuundelimmo, kuundelimmo, eigo tulluh sih hebuu, eigo nimidä.
Myö lähtimmö Ondrien ikkunoin oal, menimmö kuundelemah, kuulemmo ga itku kuuluu. Ikkunoin oal. Midäbo nygöi itkietäh? Annin svoad’bua pietäh, Anni, sanou, miehel meni.
Tulimmo meijän ikkunoin oal: suhu kuuluu, suhistah. Tuldih sulahaizet – toatto syöttänyh ei, sanou: “Kaikkie syöttämäh rubie en“. Kuulen: ikkoin oal suhu kuuluu. “Mengeä eäre, mengeä eäre, syötä en,“ – sanou. Kuulen: pordahat kapettau, lähtiettih eäre.
Tulimmo täh Miikulan pihah, tulimmo ga, seizatuimo vai sih salbamoh kuundelemah. Kuulemmo: pajatetah, svoad’bu paginoa, pajuu, Feklan ikkoinan oal, necis. Dai kizatah, dai pläsitah. “Nygöi, – minä sanon Feklal, – teile on svoad’bu necis“. Sanou Dasa: “Kuunelkoa ielleh, älgeä, lapset, nimidä virkoat, kuundelkoa ielleh“. Dai kuundelimmo – kuundelimmo, lähtimmö pertih, myö varavuimmo. Kacahtim-mokseh järvehpäi: tulou sie gu heinyregi. Ylen suuri! Muga i sie ku vieröy, ku vieröy. Kuulemmo ga: tulou sie, pohjaizespäi tuulou. Dai myö pertih juoksimmo. Veräit salbaimmo kai malitunkel. Dassi sie veräit salbai, vahnu akku, malitunkel. Ikkunah emmo ruohtinuh kaccomah mennä. Emmo tiije: heinysoatto vai mi oli. Syndy naverno, Syndy. Syndy kuului.
Мы однажды пошли Сюндю слушать. Старая бабушка, Николаева Даша: «Пойдемте, я вокруг вас хоть сковородником круг обведу». Обвести круг надо! И пошли, прорубь была на озере. Пошли Сюндю слушать. Наклонились все там, головы к земле опустили. Она вокруг нас круг сковородником обвела, стали слушать. Слышим: с колокольчиками едут из Кишкойлы, едут. Я говорю: «Дак это Ильин Андрей, Ильиных колокольчики слышны, дядя Ильин едет». Даша слышит этот разговор, говорит: «Молчите, дети, не говорите ничего, слушайте дальше». Ну, слушали, слушали – не приехала сюда ни лошадь, ничего.
Мы пошли под окно Андреевых, пошли слушать, слышим: плач слышен. Под окном. Чего теперь плачут? Свадьбу Анни играют, Анни, говорят, замуж выходит.
Пришли под наше окно: шепот слышен, шепчутся. Пришли женихи – отец не накормил, говорит: «Не буду всех кормить». Слышу: под окном шепот слышен. «Идите прочь, идите прочь, не буду кормить», – говорит. Слышу: по лестнице застучало, ушли.
Пришли сюда, во двор Николаевых. Пришли, только встали около угла или ограды слушать – слышим: поют, о свадьбе говорят, песни, под окном Фёклы. И пляшут, и поют. «У вас, – я говорю Фёкле, – свадьба». Даша говорит: «Слушайте дальше, не болтайте, дети, слушайте дальше!» Слушали, слушали, и пошли домой, нам страшно стало. А как оглянулись на озеро: движутся там как будто сани с сеном. Очень большие! Как бы катятся, катятся. Слышим: идет оттуда, с севера. И мы домой побежали. Двери все с молитвой закрыли. Даша там двери закрыла, старуха, с молитвой. К окну не посмели подойти посмотреть. Не знаем: копна сена или что было. Сюндю, наверно, Сюндю. Сюндю был слышен.
ФА. 701/4. Зап. Рягоев В. Д. в 1966 г. в п. Эссойла от Волковой А. И.
53
– A kuinba se lambuskassa sukkua kassetah?
– A sukkua kuin kassetaa? Avandoo, avandoo, no talvella avandoo. Ka kuin? Panet sukat jalgaa, lähet раГPahin, hyppiät sinne randaa, paPPahin jaloin hyppiät, lunda myöten, ei oo kylmä siPPä aigua, ei vet jalgoi kylmä PyPPönä ollessa. Mänet avandoo, jällän kastat, dai ei pie jällelläpäin kaccuo, hyppiät kodii, dai vieret muate, a siid’ä unissa niät kuin znacit tullaa sukkua, tulou sukkua jallasta ottamaa, se lienou zenihäkse, se on ei pravda. Ei mäne se zenihäkse, mozet semmoine lienou, nu ei se.
– Ajos kacot jälelleen? Mitäbo siitä?
– Järilleh päin ku kacot, hän lähtöy jälgee ajamaa. A-a-a! Yksi tyttö ku jällelläpäin ku kacco, ni ku heinätukku jälgee vieri, dai veräjii suah, pordahii suah tuli. Hän ravussa perttii, da ni unissa nägi. Ozakas olit, sanou, kergizit veräjän umbee panna molitvun ker. K’et olis kerinnyn, ga mie olizin ozuttan sukan kassannan.
– A kemba se oli?
– A kembo tiedäy, ken oli, ka Syndy vain ken oli. Mi on Syndy, myö vet emmä kaččonun. Ku sanotaa Syndy, Syndy, ku heinätukku vieri jälgee, naverno Syndy oli. Myö vet emmä iče tiijä, ongo vain ei oo, ku muu tukku vieri jälgee, ga oli.
– А как в ламбушке чулок мочили?
– Чулок как мочили? В проруби, в проруби, зимой в проруби. Ну, как. Наденешь чулки, пойдёшь, не обувшись, побежишь на берег, не обувшись, по снегу. Тогда было не до холода. В девках ноги не мёрзнут. Пойдёшь к проруби, ногу намочишь и назад, оглядываться не надо! Побежишь домой. И ляжешь спать. А во сне увидишь, кто придёт чулок с ноги снимать. Может, жених. Но это не правда. Не будет он женихом, может, кто похожий.
– А если посмотришь назад? Что тогда?
– Если назад оглянешься, он следом погонится. А-а-а! Одна девушка назад как посмотрела: будто стог сена следом катится и до дверей, до крыльца докатился. Она с криком домой, да с молитвой двери закрыла и во сне увидела. «Счастливой оказалась, – говорит, – что успела с молитвой дверь закрыть. Если бы не успела, я бы тебе показал, как чулок мочить!»
– А кто это был?
– А кто знает, кто был?! Сюндю или кто был! Кто это Сюндю, мы ведь не смотрели. Ну, говорят, что Сюндю да Сюндю. Как ворох сена катился вслед, наверное, Сюндю был. Мы сами не знаем, есть или нет. А раз ворох следом катился, значит, есть.
