А тем временем проходили испытания конкурента грабинской пушки Ф-23, и это была 76-мм гаубица 35К. В сентябре 1936 г. в ходе второго полигонного испытания при стрельбе лопнула лобовая связь, так как отсутствовали болты, скреплявшие кронштейн щита с лобовой частью. Кто-то, видимо, вынул или забыл поставить эти болты.
Третье испытание было назначено на феврале 1937 г. Теперь кто-то не залил жидкость в цилиндр компрессора. В результате при стрельбе из-за сильного удара ствола была деформирована лобовая часть станка.
Возмущенный В.Н. Сидоренко 7 апреля 1938 г. написал письмо в Артиллерийское управление: «Завод № 7 не заинтересован в доделке 35 К — это грозит ему валовым произволом... У Вас [в Артуправлении. — А. Ш.] 35К ведает отдел, который является убежденным сторонником минометов и, следовательно, противником мортир». Далее Сидоренко прямо писал, что на испытаниях 35К на НИАПе было элементарное вредительство.
Конечно, 35К и миномет не были альтернативой, они могли лишь дополнить друг друга. Однако в 1934—1938 гг. «минометное лобби» в Артуправлении грудью вставало против любых мортир, малых гаубиц, гранатометов и др.
В полковой артиллерии, в отличие от батальонной, уже находилась 76-мм пушка обр. 1927 г. Но ее конструкция была крайне неудачна, и в принятой 5 апреля 1938 г. «Системе артиллерийского вооружения 1938 г.» появилась 76-мм полевая пушка с раздвижными станинами. Вес ее не должен был превышать 800 кг, максимальный угол возвышения должен был составлять 65°, а угол горизонтального наведения — 60°. Пушка должна была стрелять штатным снарядом (ОФ-350) с начальной скоростью 500 м/с на дальность до 10 км.
Кроме того, система вооружения 1938 г. предусматривала создание и новой 76-мм горной пушки на однобрусном лафете. Ее основные данные были те же, что и у полковой пушки, за исключением угла горизонтального наведения, составлявшего 6—8°.
Грабин прекрасно знал все недостатки 76-мм полковой пушки обр. 1927 г. и уже в 1936 г. в инициативном порядке приступил к проектированию 76-мм полковой пушки Ф-24.
13 октября 1938 г. на рассмотрение Артиллерийского управления поступили с завода № 92 проекты 76-мм полковой пушки Ф-24 и 76-мм горной пушки Ф-31 системы Грабина.
При разработке проектов КБ завода № 92 стремилось к максимальной унификации агрегатов полковой и горной пушек Обе пушки имели одинаковые: ствол с затвором и полуавтоматикой, противооткатные устройства, люльку, прицел, механизмы наведения, уравновешивающий механизм, колеса и щит.
Разница состояла в том, что станок горной пушки был разборным с одним сошником, а у полковой — неразборный с зимним и летним сошниками. Горная пушка разбиралась на 10 вьюков с максимальным весом вьюка 97 кг.
В обеих системах за счет излома боевой оси применена переменная высота линии огня (670—1030 мм) и переменный откат. Стрельба при углах возвышения, больших 20°, требовала перехода в высокое положение.
Баллистика и боеприпасы у обеих пушек одинаковы. Камора ствола — от 76-мм пушки обр. 1902/30 г. Гильза разъемная типа Г-36. Затвор вертикальный клиновой, полуавтоматика от пушки Ф-22.
Подъемный механизм имел один сектор, закрепленный на люльке. Поворотный механизм — винт, на котором вращалась матка, укрепленная на правой щеке лафета. Концы винта укреплены в концах боевой оси. Уравновешивающий механизм тянущего типа, расположен справа.
У обеих пушек лафет клепаный однобрусный; у горной пушки дополнительно имелись шарниры для разъема станин.
Рассмотрев оба проекта, комитет Артиллерийского управления принял решение прекратить работы над проектом горной пушкой Ф-31, «так как она никаких особых преимуществ перед 76-мм горной пушкой 7—2 не имеет»; проект полковой пушки Ф-24 необходимо переработать. В частности, было предложено патрон и камору взять от пушки 7—2, вместо однобрусного лафета сделать лафет с раздвижными станинами, переменную высоту линии огня за счет излома боевой оси не применять ввиду сложности такой конструкции.
Деятели из Артиллерийского управления были настроены явно агрессивно по отношению к Грабину и в пику ему даже не оплатили проект Ф-31, хотя он выполнялся по заказу Артиллерийского управления и постановлению Комитета обороны.
Грабин переделал лафет пушки Ф-24, введя раздвижные станины. Рабочие чертежи и макет Ф-24 были рассмотрены Артуправлением 16 октября 1939 г.
Первый опытный образец пушки Ф-24 был закончен заводом № 92 в первых числах января 1940 г. Всего завод изготовил 4 такие пушки.
На вооружение пушка Ф-24 так и не поступила, хотя обладала достаточно хорошими тактико-техническими данными. Основной причиной, видимо, было увлечение как Грабина, так и деятелей из ГАУ 76-мм и 107-мм дивизионными, танковыми и казематными пушками.
О 76-мм полковой пушке Ф-24 Грабин в воспоминаниях упоминает мельком и в основном в связи с тем, что на базе ее лафета был создан лафет 57-мм противотанковой пушки ЗИС-2. Но вот горькая обида на то, что вместо его горной пушки Ф-31 была принята на вооружение арсеналь-ская пушка 7—2, осталась на всю жизнь. Она отразилась и в воспоминаниях Василия Гавриловича:
«Помню такой эпизод. Однажды вызвал меня Ванников и предложил срочно выехать на один артиллерийский завод, чтобы изучить там конструкцию 76-мм горной пушки с заводским индексом 7—1 и дать по ней заключение и предложения. Ванников не объяснил, чем это вызвано, а я не стал спрашивать. С разрешения Бориса Львовича я взял с собой двух наших сотрудников, конструктора Розанова и технолога Антипина и выехал на завод. Начальник конструкторского бюро завода встретил нас на редкость нелюбезно. Сначала мы ознакомились с чертежами, затем с опытным образцом пушки и только после этого приступили к изучению и оценке конструкции.
По своему замыслу пушка оказалась не на высоком уровне и почти полностью копировала чешскую горную пушку обр. 1915 г., а по некоторым механизмам и узлам была даже хуже ее. Мы попросили начальника КБ объяснить, почему избрана именно эта схема орудия. Он категорически отрицал, что скопирована чешская пушка, заявив, что о таком орудии никогда не слышал, особенно настаивал на том, что конструкция совершенно оригинальна. Нам ничего не оставалось, как поверить ему, хотя слишком уж многое указывало на заимствование.
Больше месяца мы занимались пушкой 7—1, но не нашли ни одного агрегата, который можно было бы назвать удовлетворительным. Нам самим было неприятно, что бук вально по каждому узлу и по каждой командной детали приходилось давать отрицательное заключение. Хотелось хоть что-нибудь признать хорошим, но не было для этого никаких оснований.
Между тем начальник КБ делал все, чтобы скомпрометировать наше заключение, настраивал против нас своих конструкторов, пытался заручиться поддержкой в других КБ. На причины его нелюбезности, если не сказать откровенной враждебности, пролил свет случай. Как-то я заметил под брезентом пушку и попросил открыть ее. Работникам завода пришлось выполнить мою просьбу. Под брезентом оказалась чешская горная пушка. Вот тебе и оригинальность 7—1! Я попросил, чтобы в цех пригласили начальника КБ. Когда он увидел меня возле открытой чешской пушки, я повернулся, не говоря ни слова, и ушел. Меня глубоко возмутило не то, что была использована схема чужого орудия, а то, что конструктор [Л.И. Горлицкий. — А. Ш.], наделенный властью и ответственностью, так бессовестно врал.
На техническом совещании завода я изложил наше заключение по конструкции. От пушки остались только калибр и колеса, да и это не было заслугой КБ: калибр был указан заказчиком, а колеса спроектированы конструкторским бюро под руководством Розенберга, которое специализировалось на проектировании ходовых частей, передков пушек и зарядных ящиков. На том же совещании я изложил наши предложения по проектированию 76-мм горной пушки. Один экземпляр этих документов был оставлен на заводе, другой передан Ванникову. Борис Львович утвердил наши выводы, затем при мне позвонил начальнику Главного артиллерийского управления. ГАУ согласилось с предложением спроектировать новую горную пушку по разработанной нами схеме. Пушка эта была создана, получила индекс 7—2 и была принята на вооружение. Однако в начале Великой Отечественной войны к нам на завод доставили горную пушку 7—2 с крупным дефектом: две пружины накатника разделяла очень тяжелая деталь, при откате она приобретала огромные усилия и работала, как молот. Оказалось, что КБ завода-изготовителя все же отступило от наших предложений. Опыт знакомства с начальником этого КБ давал мне основания думать, что немалую роль в этом
сыграло его стремление все же хоть в чем-то проявить "творческую самостоятельность”. Полезно было бы подсчитать, во что обошлась эта “самостоятельность” в мирное время и особенно во время войны»*.
Здесь Грабин в чем-то прав, но во многом основательно напутал. В действительности никто не копировал «чешскую горную пушку обр. 1915 г.» (кстати, в 1915 г. не могло и быть никаких «чешских» пушек за отсутствием такового государства). В соответствии с постановлением Совета Труда и Обороны от 8 января 1936 г. по договоренности с фирмой «Шкода» были проведены полевые и войсковые испытания опытного образца 75-мм горной пушки С-5 со стволом, изготовленным под калибр 76,2 мм. Причем полигонные испытания были проведены в Чехословакии и на НИАПе, а войсковые испытания — в 1936 г. в Закавказье.
