Тем не менее белорусские «Дзяды» (то есть русские Деды [4] ) связаны именно с дохристианским общим славянским или балто-славянским обычаем чествования тех, кто ушёл на Тот Свет. И ни о каком Каине тогда даже не подозревали.
В определённые дни годового цикла, согласно древней традиции, пращуры возвращаются, поглядеть на потомков и надоумить их в трудной жизненной ситуации, если необходимо. Деды как бы и после своего ухода продолжают следить за живущими на Свете Белом.
Осенние, то есть Дмитровские, Дзяды – официальный государственный праздник в республике Беларусь, выходной. Он приходится на первые дни ноября.
Как пишет в ряде своих книг белорусский исследователь родного обычая Геннадий Эдуардович Адамович, поминальные праздники Деды – это ещё и своеобразный народный «рецепт» профилактики вредоносного психологического влияния, накопленного в повседневной суете. [5]
Осенние Деды, – сообщает тот же автор, – праздновались дома, семьёй, и проходили без слёз. От всех членов семьи требовалось обязательное присутствие в родном доме. Те, кто находился в отъезде, спешили обязательно вернуться. К празднованию активно готовились, тщательнее даже, чем к приходу живых гостей. Мужчины наводили порядок во дворе, женщины – в домах. Всё старательно чистили, мыли, затачивали и ремонтировали рабочий инструмент, протирали портретные рамки, а верующие – иконы. Делали всё это с той целью, чтобы душам, которые явятся на ужин, ничто не помешало, а также чтобы показать предкам, сколь хорошо поддерживается порядок в хозяйстве, которое перешло от них по наследству. Перед ужином люди парились в баньке и, когда уже все помылись, ставили на полок и для Дедов ведро чистой воды и свежий веник. Затем одевались по-праздничному, а хозяйки стелили на столы белоснежные скатерти…
Так в Белоруссии происходит и по сей день!
… Торжество начинается чаще всего в сумеречное время, когда надо уже зажигать свет. Перед тем как сесть за стол, открывают все двери и окна, чтобы незримые пращуры могли свободно войти. Запаляются свечи. От каждого из блюд, что есть на столах, откладывают всего понемногу в отдельную посуду, в том числе и кутью. Но вы не хуже меня, татарина, знаете, что это такое.
Туда же кладут ложку. Эту особую посуду ставят на подоконник. Дедам наливают в отдельную чарку, как правило, тот же крепкий хмельной напиток, что пьют и остальные. Хозяин дома или старший на таком семейном собрании восклицает: «Святые деды, идите к нам ужинать! Идите сами, и ведите с собой тех, кому не к кому идти! Есть здесь всё, что бог дал, чем хата богата. Просим вас: летите к нам!». Затем хозяин дома поднимает чару и желает всем, кто за столом, дожить до следующих «Дедов». Начинается трапеза, по ходу которой, зачерпнув еду из миски, принято класть ложку или вилку на стол, чтобы в короткий перерыв ими могли воспользоваться невидимые Деды. Ложку при этом необходимо было класть выемкой не вниз, а вверх, иначе покойники перевернутся в могилах лицом вниз.
По ходу торжества каждый из присутствующих должен обязательно попробовать все блюда, чтобы не обидеть незримых гостей. Разговоры ведутся исключительно о них – о родичах. Пьют при этом не вразнобой, а по знаку хозяина дома чётко отмеренное число раз, три или пять.
По окончании он же говорит, обращаясь к незримым неземным гостям:
«Святые Деды! Поели и попили, к себе летите, нас долго ждите!».
Поминальный стол не убирают, как правило, оставляют до утра еду и посуду, а также приборы, чтобы души предков, которые придут ночью, могли воспользоваться приглашением. В прежние времена, а ныне и по деревням, часть еды выносят во двор птицам, несут на реку и в поле, так сказать, природным духам.
Раньше в каждой белорусской хате, сообщает Г.Э. Адамович, на балке в углу можно было увидеть длинный вырезанный на дереве перечень имён с датами рождения и смерти. Эту семейную хронику заполняли раз в году на Осенние Деды. Вписывали, кто за год родился, и кто, напротив, ушёл. На следующий день белорусы отправляются целыми семьями в гости к другим своим родичам, по жене или по мужу, если те отмечали праздник отдельно. Собственно праздник традиционно и отмечается либо в родительский день – субботу, либо в пятницу.
Так что у белорусов, благодаря взвешенной внутригосударственной политике, находится время для того, чтобы укрепить семейные и родственные узы. И это особенно ценно в наш суматошный век, когда общение сводится к телеграфному стилю смс-ок, или, в лучшем случае, телефонному звонку.
Так на основе исконной, этнической традиции в союзном государстве воспитывается уважение к предкам, памяти старшего поколения, и, самое главное, к институту семьи.
Нашей стране, удерживающей одно из призовых мест в мире – первых, по числу разводов, не мешало бы кое-чему поучиться у братьев белорусов.
К основаниям теории Дарвина
Более ста пятидесяти лет назад Дарвин впервые опубликовал конспект своей эволюционной теории под названием «Происхождение видов путём естественного отбора».
Дарвин, несомненно, гений, и о нём ещё будет сказано в нашей книге. Но хотел бы отметить, что ни один гений не состоялся бы в полной мере без опоры на благоприятную общественную среду.
Начнём хотя бы с того, что в 1835-м году, во время кругосветного плавания на судне «Бигль», Дарвин побывал на Галапагосах. По результатам он сделал выкладки в части родословной птиц, ныне связываемой с его именем. И допустил ошибку! Простительную для столь юного возраста ошибку в систематизации. В то время Дарвин был ещё самоучкой, энтузиастом, увлечённым молодым человеком без фундаментального образования. И совершенно не удивительно, что будущих знаменитых дарвиновских вьюрков он разделил на две группы, обозначив одну из них по форме клюва «дубоносами».
Домой Дарвин вернулся с многочисленными чучелами, в том числе и птиц, и отдал их для создания рисунков с оригинала местному художнику и страстному орнитологу Джону Гоулду. Когда художник внимательно рассмотрел все образцы, то пришел к выводу, что всё это один и тот же биологический вид, то есть одни и те же вьюрки, но имеющие большие внешние отличия друг от друга. Именно Гоулд натолкнул Дарвина на мысль, что в ряду поколений этих птиц менялась форма клювов, по мере того как они приспосабливались к разного типа кормам на разных Галапагосских островах. Одни острова была позасушливей, другие – влажные. Разные семена, разные насекомые, вот и клювы разные..
И вот это осмысление вариаций вьюрков через двадцать лет после увиденного стало одним из оснований теории естественного отбора, согласно которой происходило закрепление признаков, способствующих выживанию, у последующих поколений живых существ. Сам Дарвин в книге «Путешествие натуралиста вокруг Света на корабле «Бигль»» написал, что этот неоценимый опыт был первым настоящим обучением и просвещением его ума.
Во время своего путешествия Дарвин с увлечением читал к тому времени уже вышедший первый том обширного труда «Основы Геологии» английского естествоиспытателя Чарльза Лайеля. Из этой книги он почерпнул идею униформизма: процессы изменения ландшафта идут последовательно и закономерно ныне, как и миллионы и сотни миллионов лет назад. Между тем как в науке тогда господствовала «теория катастроф», согласно которой формирование ландшафта было результатом сверхъестественных явлений.
Поняв, что геологический ландшафт меняется по естественным причинам эволюционным путём, Дарвин воспринял эту идею и решил, что то же самое должно относиться и к биологическим организмам, один вид должен порождать с течением времени – другой.
Очень высоким авторитетом для Дарвина был известный английский учёный, его современник, Джон Гершель. Изучая трактат по естественной философии Гершеля, Дарвин впервые решил повернуть всю свою жизнь в сторону науки и служить ей верой и правдой. В тридцатых годах девятнадцатого века Гершель говорил о происхождении видов как о величайшей тайне природы. Дарвин поместил его слова в самом первом абзаце книги, а затем, используя эту установку авторитета, посвятил всю книгу разгадке этой величайшей тайны.
Сам Гершель холодно, и это мягко сказано, отозвался о работе Дарвина, поскольку по его мнению Дарвин не выявил причин, по котором происходит эволюция. Правда, он согласился с самими закономерностями, что вывел Дарвин, а до недостающего звена – генетики, увы, было далеко…
В поисках движущей силы эволюции Дарвин по аналогии обратился к теории Томаса Роберта Мальтуса, английского демографа и экономиста, по совместительству – священника. В книге «Опыт о законе народонаселения», увидевшей свет на рубеже восемнадцатого и девятнадцатого веков, этот учёный пришёл к таким выводам:
Первое. «Из-за биологической способности человека к продолжению рода его физические способности используются для увеличения своих продовольственных ресурсов».
