Угонщики точно знали, что без помех могут добраться до «Колодца 10», а оттуда — к месту, где никакому фэнсеру быков уже не увидеть. Леввей должен был в тот день ехать в Квинамби, однако сказал Каланче, что не поедет, потому что собирается поработать немного западнее центральной усадьбы. Итак, получается, что он со своими людьми находился далеко от Изгороди, возле которой гнали похищенный скот. Расстояние это составляло примерно девяносто миль. Но ведь кто-то должен же был известить угонщиков, что в эту ночь воздух чист. Прежде всего об этом знал Каланча и, без сомнения, управляющий Квинамби, а кроме того, еще и Чарли Бесноватый, и вождь, и, наконец, Нуггет и его орава...
Мистер Кент закончил жизнеописание своего кузена, встал и налил воды в котелок, чтобы приготовить чай. Бони встряхнулся — слишком глубоко погрузился он в раздумья.
— Слушай, а ты не ведешь случайно дневник? — спросил он. — Как же ты узнаешь, когда подходит время ожидать здесь Леввея, чтобы вручить ему список заказов?
— Ну, это очень просто, Эд. Я читал как-то про одного человека, у которого не было календаря. Он обходился палкой, насекая на ней каждый день зарубку. Вот и я каждый вечер, перед тем как лечь спать, делаю зарубку на палке. Начинаю я всегда с того дня, как ухожу отсюда. Дважды забывал, и тогда мне приходилось самому топать в Квинамби за харчами.
— Значит, ты ходил по тропке, что идет мимо «Колодца 9». А далеко от этой тропки до «Колодца 6»?
— Когда находишься примерно в четырех милях от центральной усадьбы, отойди от тропы в сторону на семь миль — вот тебе и «Колодец 6».
— Ты уже бывал там? — продолжал допытываться Бони.
— Нет, не случалось как-то. А потом, там в основном кучкуются черные.
— Не знаешь, давно уже у Нуггета его «саваж»?
— Да вроде бы он купил его у разносчика, когда тот в последний раз приезжал в Квинамби. Дай-ка сообразить... Да, точно, примерно за месяц до убийства это было. А до того у него был винчестер, как и у меня.
Закипел чай. Бони и Каланча поужинали, расстелили одеяла и улеглись спать. А на следующее утро Бони возобновил разговор о ружье Нуггета.
— А куда Нуггет девал свой винчестер?
— Черт его знает, Эд. Возможно, продал черным. Они же со всеми ведут торговлю. Ей-Богу, смех один с этими або. Хлебом их не корми, дай только купить-продать что ни попадя. Купит штаны, а через неделю ходит уже в других. Точно так же и с ружьями. Купит кто себе ружье, а все остальные ребята пляшут вокруг него, пострелять просят.
— И один из них, значит, едва не уложил Нуггета?
— Да, чуть-чуть не поймал он тогда пулю в живот. Страшенно разволновался.
— Когда это было-то?
— Да незадолго до того, как Нуггет купил «саваж».
— А тебе не кажется, что Нуггет поостерегся бы после этого продавать черным винчестер? Не помню, Ньютон мне, что ли, рассказывал, как Нуггет слезно жаловался ему. «Вообще бы, — говорил, — надо запретить продавать черным оружие».
— Тогда у Нуггета винчестер вроде бы еще был. Но за точность я, как говорится, не ручаюсь. Дай-ка я заварю чай. Ну вот. А может, он отдал ружье Мэри. Я не знаю, известно ли тебе, что Мэри — сестра его жены. Красивая лубра, лет двадцати пяти. Случись мне встретиться с ней один на один, уж она бы у меня не увернулась.
— Она, чего доброго, и пристрелить тебя может.
— А то нет! Говорят, стреляет без промаха. — Каланча поразмыслил немного, потом рассмеялся: — И все же я бы рискнул! О, слышишь, мотор тарахтит? Похоже, Джек Леввей едет.
Грузовик из Лейк-Фроум-Стейшн проскочил через ворота и остановился в нескольких ярдах от лагеря. Каланча протянул Леввею список. Управляющий кивнул Бони. В кузове сидели три аборигена. Они не произнесли ни слова, но, пока машина не вырулила на тропу, ведущую в Квинамби, смотрели на Бони во все глаза.
11
До вечера было еще далеко, как вдруг как-то странно помрачнело. Уже несколько дней на небе не было ни облачка. Бони решил было, что нахонец-то надвинулись тучи, и взглянул вверх. Однако солнце сияло как и прежде. И все же дневной свет заметно потускнел. Оттого, может быть, что открытая, поросшая голубоватым кустарником местность сменилась унылой серой равниной, покрытой высохшей травой, из которой лишь кое-где торчали пропыленные деревца.
Бони шагал вдоль Изгороди, ведя в поводу верблюда-вожака. Мирно побрякивал колокольчик на шее замыкающего животного. День был как день, местность знакомая, ничего экстренного не намечалось. Один из столбов следовало заменить, и Бони уложил верблюдов на колени. Он срубил мульговое дерево, освободил трухлявый столб от проволочной сетки, вытесал новый столб, вбил на место прежнего и закрепил на нем сетку и обе нитки колючей проволоки. На все ушло полчаса.
Покончив с работой, Бони прислонился спиной к горбу Кошмара и свернул сигарету. Солнце сияло как и прежде, и все же казалось, что день какой-то слегка притушенный. Весь мир погрузился в реденькие сумерки, однако тени прочерчивались, как всегда, резко.
Занятый думами, Бони не спеша курил сигарету. Похоже, причина непонятных сумерек средь бела дня — в нем самом. Депрессия — вот что это такое. А может, и желудок дает о себе знать. Хотя до сих пор соленую колодезную воду он воспринимал вроде бы вполне удовлетворительно. Так или иначе, но психологический кризис здесь налицо, это уж точно.
Он продолжил свой обход, автоматически оглядывая тянущуюся мимо бесконечную Изгородь. Снова и снова задавал он себе один и тот же вопрос: уж не аборигены ли пошли в атаку? Где-то на гигантской этой территории, где на одного жителя приходится десять, а то и более квадратных миль, сидит на корточках у маленького костерка человек. А может, даже и не один, а двое-трое черных. Старики глядя на которых и не подумаешь, что они все еще активно участвуют в управлении племенем. Этим людям ведомы секреты, доставшиеся им по наследству от тысяч предыдущих поколений. Они обладают способностями, которые из страха перед законами белых и по собственной лености до поры до времени держат втуне.
Когда Бони прибыл в Квинамби и к Изгороди, аборигены вели себя совершенно спокойно. Однако теперь он распустил через Ньютона слух, будто он — Бони — на самом деле вовсе и не фэнсер, а сотрудник уголовной полиции. И этим всполошил черных. Они спорили несколько дней и ночей и наконец пришли к заключению, что от метиса необходимо отделаться. Ибо они хранят тайну, которую он раскрыть не должен.
Что могут говорить о нем старики у костра? Как оценивают они ситуацию? Этот метис живет как белый и кормится случайной работой на фермах. Так, по крайней мере, кажется. Говорят, правда, будто он полицейский, но доказательств тому нет. Поэтому силу применять здесь не следует, а вот попытаться пустить в ход искусство внушения, пожалуй, стоило.
Так вот и сидели они на корточках у костерка, объединяя свои силы внушения, чтобы лишить Бони душевного равновесия. Первым делом они попытались усыпить его, как поступает всякий гипнотизер, чтобы сделать пациента восприимчивым к его приказам.
Заподозрив, что странное недомогание объясняется отнюдь не употреблением колодезной воды, Бони уверился в том, что черные с помощью телепатии начали свою первую осторожную атаку. А это уже доказательство, что аборигены что-то скрывают и это что-то определенно связано каким-то образом со смертью Мэйдстоуна. Нельзя не учитывать и другую причину, хотя и очень слабую: может, Нуттета просто не устраивал перевод с «его» участка Изгороди на другой, и он попросил свое племя что-нибудь предпринять. Одно не вызывало сомнений — Бони был метис, и хотя в нем смешались пополам черная и белая кровь, наследство, полученное от черных предков, было все же сильнее, чем доставшееся от белого отца. Поэтому для або он представлял собой более легкую жертву, чем белый человек.
Бони знал, что это был страх, который может убить. Несмотря на все врачебное искусство, множество людей умирает от чистого страха. Давно ведь известно, что между психическими заболеваниями и душевной дискомфортностью существует определенная взаимозависимость. Он знал также, что передача мыслей — не фантазия. Было доказано, что телепатическая передача возможна даже на большие расстояния.
Бони ясно понимал: наследство черной расы в нем доминирует, а предания або гласят, будто человек должен умереть, если направить на него колдовскую косточку. Здесь дело не только в суевериях, как у белых, страх как переживающих, если черная кошка перебежит дорогу, потому что родители с детства говорили им, что это сулит несчастье. Бони и прежде страдал уже от конфликта между интеллектом и эмоциями. Однажды он тяжело заболел. Тогда на него направили целых пять колдовских косточек да еще в придачу орлиные когти. Это была месть племени кальхутов — всего лишь за то, что он разыскивал убийцу человека, причинившего вред кое-кому из их племени. Одно лишь редкостное стечение счастливых обстоятельств спасло его в тот раз. А теперь, значит, снова? Нет, воля к жизни в нем сильна, и просто так его не возьмешь. Впустую стараются черные волхвы добывать чародейный порошок, отворяющий тело, чтобы в него могло проникнуть исходящее из колдовской косточки волшебство. И все же депрессия с усталостью — начальные стадии колдовства с косточкой — могут изрядно помешать его розыскам.
