— Что это они поют, Гастингс? Я не улавливаю слов.
Я прислушался и разобрал припев:
… И злодейку лису
Мы поймаем в лесу,
Чтобы в клетку навек посадить!
— «И злодейку лису мы поймаем в лесу, чтобы в клетку навек посадить!» — повторил Пуаро.
Его лицо вдруг стало печальным и суровым.
— Как это ужасно, Гастингс! — Он помолчал. — Вы здесь охотитесь на лисиц?
— Лично я — нет. Это слишком дорогое удовольствие. И не думаю, чтобы в этих краях была хорошая охота.
— Я говорю об Англии в целом. Какой странный спорт — охота! Ждут где-то в укрытии, потом кричат «гей-гей!» или что-то в этом роде и начинается скачка: через пни и кочки, через изгороди и канавы… Впереди мчится лиса, иногда она петляет, но легавые…
— Гончие!
— Ну гончие! Они несутся за ней, наконец настигают, и она гибнет быстрой и ужасной смертью.
— Это действительно звучит жестоко, но на самом деле…
— …На самом деле лисе это нравится? Не говорите глупостей, мой друг. Все же лучше эта быстрая, жестокая смерть, чем то, о чем пели дети: «…навеки посадить в клетку…» Нет, это нехорошо!
Он покачал головой, а потом совсем другим тоном сказал:
— Завтра я навещу Каста, — и добавил, обращаясь к шоферу: — Поедем назад, в Лондон.
— Разве вы не поедете в Истборн? — удивился я.
— Зачем? Я знаю вполне достаточно.
Глава XXXIII
АЛЕКСАНДР БОНАПАРТ КАСТ
Я не присутствовал при разговоре Пуаро с этим странным человеком — Александром Бонапартом Кастом. Благодаря своим связям с полицией, а также особым обстоятельствам дела Пуаро без труда получил пропуск на свидание с арестованным, но на меня этот пропуск не распространялся. К тому же Пуаро считал существенным, чтобы при их встрече никого больше не было: двое — лицом к лицу!
Однако мой друг так подробно рассказал мне об этой встрече, что я считаю возможным писать о ней так, точно сам был свидетелем их беседы.
Мистер Каст весь как-то съежился. Его сутулость стала еще заметнее. Пальцы бесцельно перебирали полы пиджака. Насколько я знаю, Пуаро некоторое время молчал. Он сидел и разглядывал странного человека.
Атмосфера становилась менее напряженной, успокаивающей, даже непринужденной. Несомненно, это был драматический момент: встреча двух противников после долгих перипетий борьбы. На месте Пуаро я был бы охвачен волнением.
Впрочем, Пуаро — человек трезвого ума. Он заботился только о том, чтобы произвести на собеседника должное впечатление.
Наконец он мягко проговорил:
— Вы знаете, кто я?
Каст покачал головой.
— Нет… Нет… Не могу сказать. Может быть, вы… как это называется?.. Помощник мистера Льюкаса? Или вы пришли от мистера Мэйнарда? («Мэйнард и Коул» была юридическая фирма, взявшая на себя защиту.)
Он говорил вежливо, но без особого интереса. Казалось, он весь поглощен своими внутренними переживаниями.
— Я — Эркюль Пуаро.
Он произнес эти слова очень мягко, наблюдая, какое они произведут впечатление.
Мистер Каст приподнял голову.
— Ах вот как! — сказал он так равнодушно, как мог бы сказать сам инспектор Кроум, только без оттенка высокомерия.
Через минуту он повторил:
— Ах вот как! — но теперь уже другим тоном — у него пробудился интерес. Он поднял голову и взглянул на Пуаро.
Эркюль Пуаро встретил его взгляд и несколько раз тихонько кивнул.
— Да, — сказал он, — я тот, кому вы писали письма.
Контакт между ними был мгновенно нарушен. Мистер Каст опустил глаза и заговорил с явным раздражением:
— Я никогда не писал вам. Не я писал эти письма. Я твержу это не переставая!
— Знаю, — ответил Пуаро. — Но если их писали не вы, то кто же?
— Враг. У меня, очевидно, есть враг. Полиция… Все… против меня. Это какой-то гигантский заговор.
Пуаро молчал.
— Люди всегда были против меня! — продолжал Каст.
— Даже когда вы были ребенком?
Каст задумался.
— Нет… Нет, тогда нет. Мать очень любила меня. Но она была честолюбива, ужасно честолюбива. Потому она и дала мне эти нелепые имена. Забрала себе в голову дикую мысль, что я когда-нибудь прославлюсь. Она постоянно требовала от меня «самоутверждения», толковала о силе воли, о том, что человек — хозяин своей судьбы… что я могу добиться чего угодно!..
Он помолчал.
— Конечно, она была неправа. Я очень скоро это понял. Я не из тех, кто преуспевает в жизни. Я постоянно попадал впросак и казался смешным. К тому же я был робок, боялся людей. В школе мне пришлось туго: мальчишки узнали мои имена и дразнили меня… Дела мои шли плохо — и в учении, и в играх, и вообще…
Он покачал головой.
— Хорошо, что бедная мама умерла. Как была бы она разочарована!.. Потом, в коммерческом колледже я тоже казался тупицей. Никому не было так трудно изучать машинопись и стенографию, как мне. И все же я знал, что не такой уж я круглый дурак. Вам ясно, что я хочу сказать?
Внезапно он бросил на Пуаро умоляющий взгляд.
— Я понимаю, что вы хотите сказать, — отозвался Пуаро. — Продолжайте!
— Но я чувствовал, что все считают меня глупцом. У меня опускались руки. Потом, когда я служил в конторе, было то же самое…
— А еще позже, в армии? — спросил Пуаро.
Лицо мистера Каста неожиданно просветлело.
— Знаете, — сказал он, — мне нравилось на фронте. По крайней мере, нравилось мое положение среди других. Впервые в жизни я почувствовал себя человеком, как все. Все мы были в одной упряжке, и я — не хуже других.
Его улыбка погасла.
— Потом меня ранило в голову. Ранение было легкое, но при этом выяснилось, что я страдаю припадками эпилепсии… Конечно, я всегда знал, что бывают случаи, когда я сам не помнил, что я делал. Пробелы памяти. И правда, раза два я падал в строю. А все-таки, мне кажется, не следовало из-за этого увольнять меня. Нет, не следовало…
— Что же вы делали потом? — спросил Пуаро.
— Получил место клерка. В то время заработки были хорошие. После войны дела мои сначала пошли не так уж плохо… Правда, я зарабатывал меньше других и не мог продвинуться по службе. Меня постоянно обходили — я не был достаточно напористым. Постепенно жить стало труднее. Намного труднее. Особенно когда разразился промышленный кризис. Откровенно говоря, я еле перебивался, а ведь клерк должен быть прилично одет! И тут я получил предложение работать для чулочной фирмы. Мне обещали жалованье и комиссионные.
Пуаро мягко прервал его:
— Но ведь вам известно, что фирма, которая, как вы утверждаете, пользовалась вашими услугами, это отрицает?
Каст опять разволновался:
— Да, потому что она тоже в заговоре. Они непременно должны быть в заговоре. У меня есть доказательство… письменное. Я сохранил письма, в которых мне давали указания, куда я должен ехать и кому предлагать товар.
— Точнее было бы сказать, — заметил Пуаро, — что это доказательство не «письменное», а «машинописное».
— Это одно и то же. Конечно, такая большая оптовая фирма пользуется пишущей машинкой.
— Знаете ли вы, мистер Каст, что можно определить, на какой машинке напечатаны письма? Все документы, о которых вы говорите, написаны на одной машинке.
— Что же из этого?
— А то, что это была ваша машинка, найденная в вашей комнате!
— Мне прислала ее фирма, когда я только начал там работать.
— Да, но ведь письма от фирмы вы получали позже. Не правда ли, очень похоже на то, что вы сами их печатали и отправляли по своему адресу?
— Нет, нет, это все заговор! К тому же, — вдруг добавил Каст, — естественно, что письма напечатаны на машинке той же марки, что и моя.
— Не той же марки, а на той же самой машинке.
— Это заговор! — упрямо повторил Каст.
— А что вы скажете о справочниках «Эй, Би, Си», найденных в вашем шкафу?
— Я ничего о них не знал. Я думал, что во всех коробках лежат чулки.
— Почему в списке лиц, которых вы должны были посетить в Андовере, вы сделали пометку против фамилии Ашер?
— Потому, что я решил начать с нее. Надо же было с кого-то начать!
— Да, это верно. Надо было с кого-то начать.
— Вы меня не так поняли! Я хотел сказать совсем не то…
— Но вы знаете, как я вас понял?
Каст не ответил. Он весь дрожал.
— Я этого не делал, — сказал он. — Я ни в чем не виноват. Все это ошибка. Да вот, возьмите второе убийство — бэксхилское. Я в это время был в Истберне и играл в домино. Это уж вы не можете не признать.
В его голосе звучало торжество.
— Да, — задумчиво и очень мягко промолвил Пуаро. — Но как легко ошибиться на один день! А такой упрямый, уверенный в себе человек, как мистер Стрейндж, просто не допускает возможности ошибки. Он будет стоять на своем, такой уж у него характер! Что же до регистрации в гостинице, то как легко, подписываясь, поставить неверную дату! Этого, вероятно, никто не заметил.
