— Да, можно, — ответил я.
— И вы могли бы это сделать?
— Да.
— Я вас очень прошу: поезжайте на завод и сделайте все, что нужно, — сказал Кулик.
— Я могу поехать и заняться устранением дефектов у пушки, но для этого мне нужно разрешение моего наркома.
Маршал тут же набрал номер телефона Ванникова и получил разрешение. Затем попросил меня выехать на завод сегодня же.
— Даю вам мои права заместителя наркома обороны, — сказал он. — Ваши решения и указания по пушке будут законом для всех. Сейчас оформим мандат за моей подписью, вы предъявите его на заводе.
— Может быть, нет нужды в мандате — и так поверят? — спросил я.
— Нет. Мандат обязательно нужен. Вопрос важный, затраты производства огромные, поэтому на слово никто не поверит.
В мандате, который мне тут же выдал Кулик, было сказано, что В.Г. Грабин командируется на Кировский завод для доработки дотовской пушки, что все указания В.Г. Грабина должны выполняться немедленно и беспрекословно.
С таким вот грозным документом я и прибыл на следующее утро в Ленинград и сразу пошел к директору Кировского завода Зальцману. На месте его не оказалось, никто не мог мне объяснить, когда он будет на заводе. Тогда я направился к военпреду, районному инженеру Главного артиллерийского управления Буглаку. Встретил он меня недружелюбно. Пришлось предъявить мандат. Военпреда словно бы подменили — он вскочил, засуетился и с готовностью ответил на все вопросы. Картина, нарисованная им, была довольно мрачна и в общих чертах мне уже известна. Буглак добавил, что Зальцман всеми силами пытается сдать готовые пушки, каждый день вместе с начальником КБ Федоровым ездит на полигон, где завод сам проводит испытания, чтобы доказать аппарату военной приемки годность дотовских пушек. По моей просьбе Буглак показал журнал изменений, внесенных в конструкцию пушки с его разрешения. В журнале без труда обнаружились такие изменения, которых не следовало вводить, так как они ухудшали и без того плохую пушку.
Я сделал замечание военпреду и предложил исправить ошибки. Сразу стала ясна атмосфера, сложившаяся на заводе, и то, что на районного инженера ГАУ оказывалось большое давление. Формально он не подчинялся директору завода, но противостоять Зальцману не всегда мог.
Директор явно уклонялся от встречи с представителем Кулика, он с раннего утра уезжал на полигон и оставался там до позднего вечера. Рассуждал он резонно: если проводимые испытания докажут нормальную работу пушек, никакие неприятности ему не страшны.
На другой день я встретился с начальником КБ Федоровым. Федоров пожаловался: завод завален пушками, а военная приемка их не хочет брать. Я спросил у Федорова:
— Вы убеждены, что Буглак может принять ваши пушки?
Федоров уклонился от прямого ответа: завод, мол, проводит испытания, все пока нормально, завтра испытания заканчиваются, и в случае если не выявится ничего неожиданного, Буглак сможет принимать пушки с чистой совестью.
— А вы будете сдавать пушки с чистой совестью? — снова спросил я.
— Да, — сказал Федоров.
— Очень жаль. Значит, вы не знаете конструкции своей пушки.
— Вы что же, Василий Гаврилович, не доверяете испытаниям, которые проводит завод? Они показывают, что пушка надежна.
— Чем вы тогда объясните случаи разрыва цилиндра?
— Мы исследовали этот вопрос и пришли к заключению, что это случайность, — ответил Федоров.
Мне пришлось объяснить начальнику КБ, почему разрыв цилиндра противооткатных устройств не случайность, а закономерный итог пороков конструкции. Указал я и еще на один неисправимый дефект этой системы противооткатов: если после стрельбы с большими углами возвышения сразу же перейти на нулевой угол, то ствол пушки останется на откате, т. е. пушка выйдет из строя.
— Это невозможно, — заявил Федоров. — Таких явлений мы не замечали.
— Это нужно предвидеть теоретически, а не ждать явления, — сказал я и еще раз подробно объяснил пороки конструкции.
Федоров, а с ним и Буглак и на этот раз не поверили теоретическим выкладкам. Но времени на дальнейшие дебаты с ними уже не было. Я попросил Федорова дать указание КБ, чтобы сотрудники его срочно разработали два варианта конструкций, которые вылечили бы пушку. Для предотвращения разрыва цилиндра я предложил создать агрегат непрерывного охлаждения тормоза отката. Для кардинального же излечения орудия дал схему с совершенно иной конструкцией тормоза отката и накатника.
В тот же день Федоров, Буглак и я зашли к конструкторам. Среди них оказался Туболкин, бывший мой сослуживец (раньше я вместе с ним работал в этом же КБ Кировского завода), конструктор очень опытный, занимавшийся противооткатными устройствами уже не первый десяток лет. Я объяснил Туболкину задачу и показал схемы. Он подключил к работе других конструкторов и пообещал без задержки выполнить задание: сначала агрегат охлаждения, а затем новый тормоз отката и накатник.
На четвертый день моего пребывания в Ленинграде на Кировском заводе мне сообщили, что меня хотел бы видеть директор завода. Пришли к нему вместе с Буглаком. Ознакомившись с моим мандатом, Зальцман поблагодарил меня за внимание и сказал, что помощь заводу не нужна:
— Сегодня мы закончили испытания, результаты получены удовлетворительные, отчет составлен. Прошу вас, — добавил директор, — как представителя маршала Кулика подписать отчет.
— Хорошо, я подпишу, — согласился я. — Только прошу провести еще всего одну стрельбу по моей программе.
Зальцман согласился и назначил стрельбу на следующий день. По моему настоянию на стрельбе должен был присутствовать и Федоров. Программа, которую я наметил, была несложна: стрельбу начать беглым огнем при максимальном угле возвышения. Как только будет сделано 20 выстрелов, тут же придать стволу орудия угол склонения (т. е. направить ствол к земле) и продолжать стрельбу.
— Приемлемо, — согласился Зальцман. — Для выполнения такой программы достаточно двух-трех минут.
На следующий день мы приехали на полигон. Пушка и снаряды уже были подготовлены. Зальцман дал команду, стрельба началась. Первый выстрел, второй, третий. Пушка работала нормально. Подошел ко мне Зальцман, спросил:
— После этой стрельбы вы подпишете отчет?
— Обязательно подпишу, — твердо пообещал я.
Стрельба продолжалась. Пошел двадцатый выстрел. Все
в порядке. Тут же дали угол склонения — выстрел и...
Тем, что случилось, были поражены все, кроме меня. Второго выстрела дать было нельзя, так как ствол пушки остался на откате — орудие, как я доказывал, вышло из строя.
Зальцман выругался, приказал Федорову выяснить причину, и мы уехали на завод. Всю длинную дорогу директор молчал. В своем кабинете, когда мы приехали, он вынул бутылку вина, и за вином состоялся короткий разговор.
— Товарищ Грабин, вы воспитанник Кировского завода, — сказал он.
— Да, я начинал в конструкторском бюро вашего завода.
— Предлагаю вам вернуться на Кировский завод.
— Это невозможно, — ответил я.
— Почему?
— Мое КБ гораздо мощнее вашего, имеется опытный цех, которого у вашего КБ нет.
— Все сделаем, что вы запросите, только возвращайтесь на наш завод, — повторил Зальцман.
Я вновь отказался.
— Тогда я товарища Сталина попрошу, чтобы он дал указание перевести вас на Кировский.
— Я буду категорически возражать, — ответил я.
— Очень жаль, что вы отказываетесь, мы бы с вами большие дела делали, — заметил Зальцман, почувствовав, что переубедить меня не удастся. — Подумайте все-таки. Мы бы вас приняли с большим удовольствием, создали бы прекрасные условия для работы.
Но я и подумать не обещал. Завод в Приволжье давно уже стал для меня родным. Я и мысли не мог допустить, что хоть когда-либо у меня появится желание расстаться с нашим КБ, которое после всех испытаний представляло собой прекрасно сложившийся, высокоорганизованный, цельный коллектив, настоящую дружную семью»27.
Здесь намеренно приведена длинная цитата Грабина, дабы избежать неясностей и обвинений в необъективности. А теперь посмотрим, что было на самом деле. Начнем с того, что пушке JI-17 никогда не приходилось в боевых условиях стрелять под углом возвышения +12°, а затем под углом снижения —12°, т. е. вначале вести огонь на дистанцию 7,2 км, а затем стрелять в грунт у самого основания дота. Таким образом, Грабин просто пытался дискредитировать Маханова и его пушки.
А что же представлял собой грабинский «агрегат непрерывного охлаждения тормоза отката»? Раскроем наставление по пушке Л-1728 на с. 55. Там изображен обычный кожух (бак), в который помещены цилиндры противооткат
ных устройств. Из водопровода дота в него через трубу втекает холодная вода, охлаждает цилиндры противооткатных устройств и через другую трубу вытекает. Точно по такой же схеме еще при царе Николае II и наркомвоене Льве Давыдовиче Троцком в казематах и на бронепоездах охлаждались стволы пулеметов типа «Максим». Как видим, проще ничего не придумать! Неужели конструкторы Кировского завода сами до сего «агрегата непрерывного охлаждения» не додумались?
