Прежде чем мы будем по очереди описывать все сектора круга и их вершины, определяя отношения «свой — чужой», нельзя не сказать еще об одной особенности «круглого» (в терминологии П. А. Флоренского) мышления Пастернака, в котором научные представления переплетаются с верой и суеверием, а христианская модель мира налагается на языческую. «Живое чудо» пастернаковских текстов, его «чудесей туго» (где туго и ‘грусть, печаль’, и ‘кубическая мера’) будет связано интертекстуальной и жанровой связью не только с текстами Библии и мифов, но и сказками, загадками, гаданиями, играми. Ко всему арсеналу этих словесных произведений прибегает поэт, чтобы проникнуть в «тайник вселенной». В то же время в самой «вселенной» Пастернака лирический субъект преображается в целый круг «стихийных» субъектов (Ветер, Дождь, Огонь, Свет, Гром, Коня и др.), обеспечивающих движение сферы. И только в конце творческого пути с «СЮЖ» все «стихийные» субъекты сначала будут сведены к триединому центру Бог — Я — Душа, чтобы затем в книге «КР» обнажить их «суть», «сердцевину» и «корни» и подчинить «всесильной руке» художника, отдавшего себя «в руки» Творца.
Само же мирозданье Пастернака создается прежде всего двумя композиционно-концептуальными МТР — «мельницей» и «зеркалом-глазом», которые помещены на центральную ось нашей конструкции как миропорождающие. Оба этих метатропа связаны у поэта с идеей «преломления» (в широком смысле), в первом случае — «хлеба», во втором — «света». Как по Библии, так и по Пастернаку, то и другое — это «Слово Божие», хотя первичен именно «хлеб», поскольку Иисус сначала «преломляет» хлеб (взяв хлеб, благословил, и подал им), а затем открываются «глаза» (Тогда открылись у них глаза, и они узнали Его — Лк. 24, 30, 31). У Пастернака это «преломление» так раскрывается в «ДЖ»: Живаго перед рождением сына стоит в клинике, «глазея в окно на косую штриховку дождя, струи которого ломал и отклонял в сторону порывистый осенний ветер, как валит и путает буря колосья в поле» [3, 103]. Только что доктор интуитивно (до вскрытия) правильно поставил диагноз смерти своей больной. Вскоре он узнает о рождении сына и стремится постичь смысл слов «отец» и «сын», и также «даром доставшегося отцовства» и «с неба свалившегося сыновства». Затем мысли доктора обращаются к женщине-роженице, которая переселяет души «через море смерти к материку жизни». И только постигнув «дар жизни», Живаго узнает, что «диагноз смерти» после вскрытия подтвердился. Этот «диагноз», следовательно, определяется системой функциональных соответствий Бог — Я — Женщина/Сын — Я — Отец в круговороте «смерти», «рождения» и «жизни». Как только доктор Живаго «открывает» эту систему соотношений для себя, его начинают звать по имени-отчеству.
2.1.2.1. Мельница и зеркало
…я и в жизни оживал целиком лишь в тех случаях, когда заканчивалась утомительная варка частей, и, пообедав целым, вырывалось на свободу всей ширью оснащенное чувство.
(Б. Пастернак, «Охранная грамота»)
Говоря о «зеркале-глазе» и «мельницах» в мире Пастернака, в обоих случаях мы имеем в виду прежде всего не предметно-ситуативное значение слов, называющих эти МТР, а их концептуально-признаковое значение: в первом случае, — это ‘отражение’, во втором — ‘измельчение’, а затем ‘приготовление новой смеси’. Именно эти признаки соотносятся с идеей ‘преломления’ в широком значении.
Поэтому не случайно «зеркало» и «мельница» оказываются основными структурно-функциональными моделями порождения новых смыслов: они приравниваются в системе Пастернака к «лирическому субъекту», генерирующему единство и разнообразие отражаемого мира. В них кроется как секрет пастернаковской «диссоциации» признаков, так и их новой «ассоциации», т. е. приготовления уже чисто пастернаковской «пленительной смеси». При этом «ассоциация» происходит как за счет актуализации всех детерминант памяти слова, включая память его внутренней формы, так и образуемых словами ритмико-синтаксических рядов, образующих «макроэлементы» смысла. Эти «ассоциации» смыслов, образующих «пучки» связей в индивидуальном поэтическом языке, в системе Пастернака получают метаязыковое название «скрещений», которое в ходе эволюции идиостиля Пастернака обретает все более важную смыслопорождающую функцию и само становится концептуальным и композиционным МТР, скрепляющим раннее и позднее состояние его системы.
Возвращаясь еще раз к стихотворению «Зеркало» Пастернака, заметим, что в этом «зеркале» все предметы, явления стремятся к неопределенности, сгущаются до дифференциальных признаков, а связи и отношения, передаваемые звуком и синтаксисом, умножают друг на друга эти признаки, преломляют их, как бы иконизируя функцию ‘отражения’. Связующими элементами «семенящегося мира» Пастернака в его «Зеркале» являются ветер, вода и свеча, соединяющие воедино отдельные элементы «несметного мира», все его «капли». «Связующая» функциональная роль «ветра» обнаруживается в идиостиле поэта на протяжении всей его эволюции и получает отражение как в звуковой связи слов («ветер» порождает и разносит звук), так и в целостной концепции организации мира. Что касается организации звуковой связи, то она обнаруживается и в строках стихотворения «Ты в ветре, веткой пробующем…», где горизонтальные и вертикальные строки образуют пересечения ветра, ветки и времени:
Ты в ветре, веткой пробующем,
Не время ль птицам петь…
В этом стихотворении, следующем за «Зеркалом» и «Девочкой», как раз и сливаются девочка-ветка, ты-ветвь и слепящий сад, закапанный мильоном синих слез, отражающиеся в «зеркале». Фамилия Девочки в повести «ДЛ» — Люверс также связана с «ветром»: люверс — ‘кольцо в парусе, помогающее найти правильное направление по ветру’. Звукосемантическая связь соединяет и концепты «ветра» и «света»: анаграммированный в Сиреневой ВЕТви свет обнаруживается затем в рифме с ветром четверостишья из поэмы «ЛШ», где О ветер оказывается в одном рифмующемся ряду с на свете и междометья, и последние как раз семантически и несут в себе «обрывающую» интонацию и ритм. С другой стороны, ветер окаймлен по горизонтали и вертикали внутренней рифмой фразы — вязы — связи, которая нейтрализует «вихреобразное» развитие его семантики:
О вихрь, обрывающий фразы,
Как клены и вязы! О ветер,
Щадящий из связей на свете
Одни междометья!
В самом же стихотворении «Зеркало» рифмующиеся строки отражают друг на друга связать / в слезах, при уподоблении «глаза-зеркала» «свече»:
Несметный мир семенит в месмеризме,
И только ветру связать,
Что ломится в жизнь и ломается в призме
И радо играть в слезах.
Таким образом, сад, отражающийся в зеркале, «слепит от слез», но не может ветром «задуть очей», потому что «глаз-свеча», по внутренней аналогии капают слезы /капает воск, «плача плавясь», «в слово»«сплавляет слова» («Художник»), т. е. согласно иносказательному коду как раз и создает в стихе «смысловые формулы», стирающие фонетические границы между отдельными формообразованиями. Именно поэтому в «Зеркале» Огромный сад тормошится в зале В трюмо — и «не бьет стекла»: семантическая функция «зеркала» — соединять в единый поток «свет», «воду» и «ветер», которые ощущаются глазами, ушами и губами, теряющими чувственную расчлененность и принадлежность определенному субъекту. Следовательно, «глаз-свеча» становится центром, вокруг которого происходит как «диссоциация», так и новая «ассоциация» отдельных элементов языка и мира. При этом «свеча», согласно библейской метафорике, соотносится с «душой», а отражение в «зеркале» считается вместилищем души самого человека.
Центром «диссоциации» и новой «ассоциации» в мире Пастернака являются и «мельницы», которые также оказываются «ветряными». «Мельницы» образуют уже свои звуковые, морфо-фонематические, а также семантико-композиционные ряды, на пересечении которых сходятся все основные концепты поэта. Именно корень мел- задает у Пастернака принцип порождения «делений мельчайших слов», соотносимых друг с другом в разнонаправленных рядах. Этот принцип, заключенный в строках из «ТВ» и сформулированный Пастернаком в виде вопроса, позволяет нейтрализовать различия не только между отдельными корнями, но и категориями субъекта и объекта в едином речевом потоке: Боже, кем это мелются, Языком ли, душой ли, Этот плеск, эти прелести?
