Самое знаменитое архитектурное сооружение Камбоджи, святилище Ангкор-Ват, построено по указу короля Сурьявармана II в XII веке
Красная эпоха
В эпоху столетней французской колонизации, завершившейся в 1953-м, дети местной элиты с удовольствием ездили на учебу во Францию. Никто не мог даже предположить, что вместо европейских гуманистических традиций кхмерские юноши впитают самые радикальные левые идеи, а словосочетание «красные кхмеры» навсегда станет синонимом бесчеловечности.
С 1967 года руководитель камбоджийских революционеров Салот Сар, более известный под псевдонимом Пол Пот (от прозвища Politicien Potentiel — Потенциальный Политик, которое он получил еще в Сорбонне от своих однокашников-кхмеров), вел в западных районах страны партизанскую войну. Вывод американских войск подорвал позиции официальной власти — режима Лон Нола, и в 1975 году отряды красных кхмеров вступили в Пномпень. То, что произошло потом, напоминало мрачную антиутопию. Жители крупных городов, в первую очередь столицы, были отправлены в трудовые лагеря для перевоспитания. А десятки тысяч «подозрительных» попали в бесчеловечные даже по местным меркам тюрьмы, самой известной из которых была тюрьма С-21. Общее число жертв полпотовского режима, включая казненных, погибших в боевых действиях и умерших от голода, — около трех миллионов человек.
Трудно сказать, каким был бы финал этого «эксперимента», не начни Пол Пот войну за возвращение Восточной Камбоджи, захваченной кланом Нгуен в XVII столетии. Военная удача была на стороне вьетнамских войск, которые в январе 1979 года после ожесточенного штурма заняли Пномпень и взяли под контроль большую часть страны. Отброшенные на запад красные кхмеры продолжали сопротивление, но полевые командиры один за одним все-таки признали новое правительство. В 1993 году в стране была восстановлена королевская власть, а в 1998 году умер и лидер красных кхмеров Пол Пот, к тому времени фактически отстраненный от дел своими соратниками. Но мелкие отряды красных кхмеров и по сей день прячутся в западных лесах, время от времени совершая вооруженные налеты на окрестные деревни. Да и в восточной части вооруженное насилие, увы, тоже не редкость: говорят, здесь до сих пор могут убить за красивый импортный мотоцикл. И уже не так странно замечать, насколько робкими и запуганными подчас выглядят жители Камбоджи.
Пронзительнее всего ощущаешь, насколько глубоко засела в камбоджийцах горькая память о «социалистическом эксперименте», когда слышишь заунывный звук многоствольных флейт в мемориальном комплексе «Поля смерти» в окрестностях Пномпеня. Тоскливая музыка обволакивает, и кажется, что нет ни Ангкор-Вата, ни Четырех Рукавов, а только этот удивительно грустный мотив, который хоть и едва слышно, но доносится до широкой глади Меконга.
Меконг неслучайно когда-то назвали «Дунаем Азии». Судьбы стран, нанизанных на Реку Девяти Драконов, так же несхожи, как и истории дунайских государств. Своя у Вьетнама, и своя у Камбоджи. О роли Меконга в жизни расположенных выше по течению Лаоса и Китая мы расскажем в следующем номере.
Фото Лам Дык Хиена
Продолжение
Владимир Ветюков
Фото: FINE ART IMAGES/EAST NEWS
О жизни Михаила Всеволодовича Черниговского (1179–1245) мы знаем довольно мало, да и прославили его не военные походы или государственные реформы, а мученическая смерть. Как повествуют русские летописи, в 1244 году Михаил был вызван в ставку хана Батыя, Сарай, «на поклон». Там он отказался поклониться языческим богам, за что и принял смерть. Однако достоверность этого предания вызывает сомнение. Дело в том, что монголы отличались веротерпимостью, если не сказать равнодушием к вопросам веры. Казнить вассала за то, что он поклоняется другому богу, — действие, лишенное в их глазах всякого смысла. Да и бога у степняков тогда как такового не было. Они поклонялись неперсонализированному священному Небу, природным стихиям, да духам предков и не имели обыкновения насильственно приобщать к своим культам кого бы то ни было.
Возможное объяснение этого очевидного противоречия мы находим в Ипатьевской летописи — самом старом источнике, сообщающем о гибели Михаила Всеволодовича. Там говорится буквально следующее: «Батыеви же рекшоу: Поклонися отец наших законоу», то есть «поклонись закону наших отцов». Речь в данном случае идет именно о законах, а не о верованиях. Однако в более поздних летописях присутствует другая формулировка: «Поклонись богам наших предков». И, что удивительно, именно так историки XIX века переводили с древнерусского процитированный нами отрывок. Этот вариант перекочевал и в житие Михаила Черниговского, которым пользовался, создавая картину «Князь Михаил Всеволодович перед ставкой Батыя», художник Василий Смирнов (1858–1890).
На самом деле от князей, приезжавших в ханскую ставку, требовали вовсе не вероотступничества. Они обязаны были очиститься огнем (пройти между двух костров), трижды преклонить колено перед шатром хана и, встав на колени, поклониться в сторону Каракорума, где находилось священное изваяние Чингисхана. К религии все это не имело никакого отношения: поклон статуе Чингисхана расценивался лишь как выражение почтения к великому владыке, а не как признание его божественности. Но Михаил Черниговский, скорее всего, усмотрел в ритуале неверных грех идолопоклонства и отказался его исполнять, хотя другие христианские князья, прибывавшие к монголам, как правило, не придавали этому большого значения. Надо заметить, что Михаил не единственный, кто отказался приветствовать Чингиса, такие случаи бывали и до него, и после, однако такая строптивость не наказывалась смертью. Складывается впечатление, что Михаил Черниговский был убит по каким-то другим причинам, и уж точно не связанным с религией. Что никак не умаляет его подвига — ведь он действовал по совести и сознательно принял смерть за веру, почему и был канонизирован. Мы можем лишь строить предположения, что послужило действительной причиной его смерти. В 1239 году Михаил, занимавший тогда киевский престол, приказал убить монгольских посланников, а этого ни Чингисхан, ни его наследники никогда не прощали. Таким образом, отправляясь в Орду, черниговский князь был, скорее всего, обречен.
Свою картину Василий Смирнов представил на суд Академии художеств в 1883 году. На ней Михаил изображен в момент, когда (согласно летописной традиции) он отвечает отказом на предложение одного из приближенных Батыя, стольника Елдиги, исполнить ритуал, обрекая тем самым себя на смерть. Смирнов получил золотую медаль и право за казенный счет совершенствовать свое мастерство в Италии. В том, что касается художественного мастерства, его работа, вероятно, заслуживает всяческих похвал, но по части исторической в ней можно найти некоторые огрехи, вполне для нас познавательные, поскольку позволяют судить о расхожих представлениях об Азии того времени.
Князь Михаил Черниговский. В ответ на мольбы Бориса Ростовского он только что произнес: «Не хочу на словах именоваться христианином, а на деле быть поганым». Левая рука Михаила прижимает к груди крест в знак того, что он непоколебим в своем решении принять смерть за веру.
Князь Борис Ростовский (родственник Михаила). Его лицо, исполненное мольбы, обращено к главному герою картины. Он уговаривает князя подчиниться монголам, объясняя (и для пущей убедительности делая соответствующий жест левой рукой), что такое действие, совершенное по принуждению, не является тяжким грехом. Борис даже предлагал наложить на себя вместо Михаила епитимью, когда они вернутся на Русь.
Ростислав — шестнадцатилетний сын Михаила. Он уже понял, что отец не поддастся на его и Бориса уговоры и в отчаянии закрыл рукой глаза, чтобы не видеть неминуемой развязки. То, что Михаил взял с собой в столь опасное путешествие сына, неудивительно. Русских князей часто обязывали приезжать в монгольскую ставку с кем-то из сыновей, которых хан зачастую оставлял у себя в заложниках.
Боярин Феодор (ближайший друг и советник Михаила, с которым они вместе поклялись, что даже под страхом смерти не станут исполнять языческий обряд). Минуту назад он, в страхе, что князь поддастся на уговоры Бориса и Ростислава, прошептал ему на ухо: «Помни, благочестивый князь, как обещался ты Христу положить за него свою душу». Теперь, когда всякие сомнения в твердости Михаила отпали, Феодор преклонил в знак покорности Божьей воле голову, взгляд его уже устремлен в вечность.
