Сновидение, настаивает Фрейд, может быть чем угодно — предупреждением, намерением, воспоминанием, но в основе своей оно прежде всего исполнение желания. Всякое исполнение желания должно доставить удовольствие. Но кому? Разумеется, тому, кто его имеет. Но ведь это желание спящему неприятно, оно вовсе не доставляет ему удовольствия, недаром он подвергает его цензуре. Фрейд предлагает нам вспомнить известную сказку о трех желаниях. Муж и жена, которым фея обещала исполнить три их желания, размышляют, что бы это такое пожелать. Неожиданно жена соблазняется запахом жареных сосисок, доносящимся из соседней хижины. Сосиски тут как тут. Муж разгневан, он желает, чтобы сосиски повисли у нее на носу. Второе желание исполнено. Остается пожелать, чтобы сосиски исчезли. Наше сознательное «я» и наше бессознательное подобны этим супругам.
В страшных снах содержание почти свободно от искажения; это откровенное исполнение желания. Мы приходим в ужас оттого, что вытесненное желание оказывается сильнее, чем цензура. Всесильная днем, ночью она может ослабеть из-за того, что мы хотим спать. Она уступает, если желание слишком сильно или если она не слишком требовательна. Будучи застигнута врасплох, она пользуется последним средством — прерывает сон под влиянием нарастающего страха. Если сторож чувствует себя слишком слабым, чтобы одному справиться с опасностью, он будит спящих и зовет на помощь.
Спящий скрывает в себе две личности, и исполнение желания может быть связано и с неприятным, а именно с наказанием. Сосиски на тарелке — прямое исполнение желания первого лица, сосиски на носу — исполнение желания второго лица и наказание за глупое первое желание; а при неврозах мы найдем еще и третье желание: пусть они исчезнут поскорее! В душевной жизни нередко встречается и желание претерпеть наказание; оно может породить мучительный сон. Желания могут быть какие угодно. Страх — прямая противоположность желанию, это олицетворение «нежелания», но мы знаем, что противоположности близки друг к другу ассоциативно. В бессознательном они могут и совпадать.
Теперь мы можем последний раз вернуться к сну о трех билетах. Где тут исполнение желания? Элемент «слишком рано» устранен цензурой; намекает на него пустой партер. Опираясь на данные этнографии, Фрейд толкует число «три» как мужское начало; в данном случае — это намек на мужа. Слишком ранняя покупка билетов означает поспешное замужество. Эта замена и связана с исполнением желания. Пациентка вовсе не была недовольна своим замужеством, она испытала досаду только в тот день, когда узнала про подругу. В свое время она даже гордилась ранним замужеством и видела в этом свое преимущество перед Элизой. Фрейд полагает, что один из мотивов, толкающих девушек на раннее замужество, это выросшая из детского любопытства «страсть к подглядыванию» за всем запретным или недоступным, вплоть до светской жизни. В своей досаде пациентка возвращается к тому времени, когда замужество было для нее исполнением желания, ибо удовлетворяло ее «страсти к подглядыванию», и под влиянием этого прежнего желания заменяет идею замужества посещением театра. Она будет «подглядывать» там.
Известие, полученное днем, вызвало досаду и сожаление, досада разбудила давнишнее желание увидеть, что происходит, когда выходишь замуж, и вот это желание формирует теперь содержание сновидения. Я могу идти в театр и видеть все запретное, а ты не можешь! Я замужем, а ты нет! Истинное положение вещей обращено в противоположное — давний триумф поставлен на место настоящего поражения. Удовлетворение «страсти к подглядыванию» сливается с удовлетворением победой над соперницей; отсюда и явное содержание сновидения: она в театре, а Элиза не может туда проникнуть.
Толкования снов методом психоанализа на первый взгляд вычурны, искусственны, притянуты за волосы. Но может быть, толкование снов и должно казаться таким? Часто благодаря сгущению сон похож на остроту, на каламбур, но как острота он не способен вызвать и тени улыбки. Каламбуры сновидения унылы и плоски, как шутки алкоголика или приговаривания картежников, но ведь сновидение и не собиралось шутить. Мы усматриваем остроту по чисто формальному сходству и идем по стопам античных толкователей. Когда Александр Великий предпринял в 322 году до нашей эры свой завоевательный поход, в его свите находились самые знаменитые толкователи того времени. Город Тир, лежавший тогда еще на острове, оказал Александру такое упорное сопротивление, что царь начал уже подумывать о снятии осады. Однажды ночью он увидел во сне сатира, носившегося в триумфальном танце. Толкователь снов Аристандр разложил слово «сатир» на два слова и по-гречески получилось «твой Тир». Сон возвещал победу! Александр возобновил осаду и взял город. «Твой Тир», говорит Фрейд, кажется нам искусственной натяжкой, и тем не менее толкование было абсолютно верным. Александр желал взять Тир, и его желание осуществлялось во сне.
Для всякого предприятия нужен капиталист, берущий на себя расходы, и предприниматель, имеющий идею и знающий, как ее осуществить. Роль капиталиста играет бессознательное желание: оно доставляет психическую энергию для образования сновидения. В роли же предпринимателя выступает «дневной остаток», распоряжающийся всеми расходами. Дневными остатками Фрейд называет неосознанные душевные реакции на то полученное в состоянии бодрствования впечатление, которое послужило непосредственным поводом к сновидению. Капиталист и предприниматель объединяют свои усилия, и сновидение начинает свою работу, развертывая в спящем мозгу картину за картиной, написанные на языке образных и словесных ассоциаций, символов-сравнений, сгущений, перегруппировок и замен. Почему Александр увидел во сне каламбур, а не капитуляцию Тира? Да потому, что сновидение, если в нем идет речь не об императивных желаниях инстинктов, другого языка не знает.
В 1936 году Томас Манн был в гостях у Фрейда. Это было вскоре после того, как он произнес в Вене речь, посвященную восьмидесятилетию Фрейда. В своем письме к нему от 13 декабря 1936 года он вспоминает и этот вечер, и как он еще раз, «в частном порядке» произнес перед юбиляром свою торжественную речь, а тот изложил ему и гостям «удивительные, нет, захватывающие мысли о Наполеоне и о бессознательных тяготениях его жизни». Фрейд полагал, что «мифологическим образом» для Наполеона была история библейского Иосифа. Эту свою идею он затем изложил в письме к Томасу Манну, на которое тот и отвечал теперь. Мысли о Наполеоне и об Иосифе, пишет Томас Манн, «не были, таким образом, для меня новы, но они сохраняют свою неожиданность и свое разительное правдоподобие, в свете которого вопрос об их соответствии ушедшей действительности — для меня второстепенный вопрос».
Можем ли мы сказать о теории сновидений Фрейда то же, что и Томас Манн о его идеях насчет Наполеона? Спору нет, теория правдоподобна, но правдива ли она, соответствует ли она истинному положению вещей? Несмотря на все правдоподобие, иногда даже чрезмерное, мы обнаруживаем в ней немало натяжек. Фрейд остроумно доказывает нам, что в этом виноват не он, а сам предмет наших размышлений, стремящийся остаться неразгаданным. Но это не рассеивает наших сомнений. Мы готовы согласиться с тем, что Фрейду удалось понять язык снов, понять тот механизм, который бывалые впечатления складывает в небывалые комбинации. Современная наука спорит с Фрейдом не об этом механизме, а о том, что приводит его в действие, не о языке, а о том, что побуждает спящий мозг его применять. Но прежде чем говорить об этом, сравним наблюдения и мысли Фрейда с наблюдениями и мыслями Чарльза Диккенса, который обессмертил свое имя не только как великий писатель и сердцевед, но и как выдающийся невролог-диагност.
В начале 1850 года Диккенс основал и возглавил журнал «Домашнее чтение». Через год с небольшим, в седьмом выпуске журнала, появилась статья доктора Стоуна о сновидениях. Этой публикации, как выяснилось впоследствии, предшествовало письмо, которое Диккенс написал Стоуну, предлагая ему переработать статью с учетом его, Диккенса, соображений и замечаний, являющихся плодом долгих раздумий и тщательного изучения литературы о сновидениях. Соображения и замечания Стоун учел и статью переработал. Приводим письмо Диккенса с некоторыми сокращениями.
«Прежде всего разрешите мне заметить, что влияние предшествующих сновидению дней не так велико, как это принято считать… Мои собственные сны обычно касаются историй двадцатилетней давности. К ним иногда примешиваются и недавние впечатления, но всегда смутные и запутанные, в то время как давнее прошлое является мне ясным и отчетливым. Я женат уже четырнадцать лет, имею девять детей, но… ни в одном из своих снов я не был обременен семейными заботами и не видел в них ни жены, ни детей. Это могло бы показаться примечательным исключением, но я спрашивал у многих умных и наблюдательных людей, носят ли их сны столь же ретроспективный характер. Многие из них… соглашались. Когда я упоминал об этом в разговорах, дамы, любящие своих мужей и счастливые в браке, нередко вспоминали, что в дни помолвки, когда их мысли были, естественно, заняты ею, им все же никогда не снились их избранники. Я готов даже утверждать, что лишь в одном случае из тысячи человек может увидеть во сне то, что занимает его бодрствующее сознание, — да и то… в какой-нибудь аллегорической форме.
