Интересно, что в энциклопедиях ничего не говорится о происхождении П.Е. Щеголева. Из какой он семьи? Кто родители? Как смог деревенский парень попасть в университет?
Небезынтересно отметить эволюцию названия работы Щеголева: в 1905 году она называлась "Дуэль Пушкина и Дантеса", в 1916 году Дантес исчезает, а остается "Дуэль и смерть Пушкина". Щеголев пишет о группках и группировках в среде аристократии Петербурга того времени, но ни разу не упоминает масонов.
Близость Щеголева к правительству Керенского позволила ему заняться разбром дел Департамента полиции. Об этом упоминает историк русского масонства XX века Б.И. Николаевский в письме к масону и писателю Марку Алданову (Ландау) от 23 января 1931 года: "В здании Департамента полиции на Фонтанке летом 1918 года помещался архив Департамента полиции... Заведовал им тогда Щеголев, который готовил его к перевозке в Сенат. Перевозка состоялась в августе - сентябре".
Значит, начав работу в архиве Департамента полиции при масонском правительстве Керенского, Щеголев окончил её уже при большевиках. Здесь вопросов больше, чем ответов. Что значит "готовил к отправке"? Как происходила работа? Кто ему помогал? Интересовался ли Щеголев своим личным уголовным делом? В 1909 году он был осужден на три года, будучи издателем историко-революционного журнала "Былое".
Совершенно иную версию с архивом Департамента полиции, Третьего отделения и жандармерии рассказывает в своих воспоминаниях старейший сотрудник Пушкинского Дома литературовед Н.В.Измайлов. "В разгар Февральской революции 1917 года - 27 или 28 февраля ст. стиля - начался пожар в доме на углу Фонтанки и Пантелеймоновской улицы (ныне ул. Пестеля), где помещалось когда-то Третье отделение, а потом штаб корпуса жандармов. Причина пожара, конечно, - поджог. Это и понятно: много было людей, желавших уничтожения архива Департамента полиции со списками тайных агентов, ведомостями на жалованье филерам и прочими опасными для них документами. Но в том же здании хранился старый архив Третьего отделения и предшествовавших ему учреждений с начала ХIХ века - неоценимый, единственный в своем роде источник сведений по истории русской общественной мысли и освободительного движения, гибель которого была бы невосполнима.
Кто-то из друзей Пушкинского Дома, случайно став свидетелем разгрома и поджога Департамента полиции, быстро, к счастью, оценив положение, прибежал буквально - так как никакого транспорта в те дни не было - в Академию наук и сообщил о том, что видел, Н.А. Котляревскому и Б.Л. Модзалевскому. Те пошли к С.Ф. Ольденбургу, достали через него лошадей с санями - что в тот момент было очень нелегко, - созвали нескольких близких людей и все вместе отправились на место пожара. В экспедиции, кроме Н.А. Котляревского и Б.Л. Модзалевского, участвовали, насколько я могу припомнить из слышанных позднее рассказов, Л.К. Ильинский, А.С. Поляков, В.П. Семенников, А.А. Шилов и некоторые другие, которых я, к сожалению, не могу припомнить. Им помогали некоторые служащие Академии наук, студенты университета и проч. Вся эта "бригада" проникла в то крыло здания, где хранился исторический архив и куда пожар ещё не достиг, и стала вытаскивать во двор связки дел Третьего отделения. Их грузили на подводы и отправляли в Академию, где сложили сначала на лестнице, а потом перенесли в Большой конференц-зал.
Архив пробыл там около пяти лет и в 1922 году, когда Пушкинский Дом стал готовиться к переезду в собственное здание, был передан по принадлежности в Центрархив и вывезен в здание Сената".
Речь идет, безусловно, об одном и том же здании на Фонтанке, где размещался в 1917 году Департамент полиции. Какие дела попали Щеголеву, а какие оказались на пять лет в Пушкинском Доме, сказать невозможно. Если здание сгорело, то что там делал Щеголев летом 1918 года? Возможно, какие-то дела сохранились.
Совершенно неизвестно, как развивались взаимоотношения Щеголева с масонством до 1917 года и после октябрьского переворота. А это очень интересная тема!
Одним из первых, кто обратил внимание на масонский след в убийстве Пушкина, был писатель Юрий Плашевский. В 1983 году в № 4 журнала "Простор", издаваемого в Алма-Ате (Казахстан), он опубликовал статью под названием "О происхождении пасквильного "диплома". Проанализировав выражения "Кавалеры Большого креста", "командоры и рыцари светлейшего ордена", "собравшись в Великом Капитуле", автор пришел к выводу, что эта "фразеология устойчиво употреблялась в масонской среде не только в первой половине ХIХ века, она также устойчиво употребляется и поныне".
Именно Плашевский заметил, что на сургучной печати, которой был запечатан конверт, в центре имеется буква А, слева - циркуль, справа птица (возможно, пеликан), вверху - слезы и ограда, внизу - пальмовая ветвь. Плашевский убедительно доказал, что все это - масонская символика.
Справедливости ради следует отметить, что об участии масонов в травле и убийстве Пушкина писал в газетной статье в 1979 году Вадим Пигалев. Ему удалось - правда, без ссылки на источники - указать на связь семьи Дантеса с орденом тамплиеров (храмовников). "Жорж Дантес, - писал Пигалев, - был сыном крупного французского дельца-промышленника из Сульца, обладавшего замком, который ранее принадлежал ордену тамплиеров (храмовников). Замок достался семье не случайно. Дядя Дантеса был командором ордена тамплиеров".
Вполне возможно, что это направление исследования очень перспективно.
В июньском номере журнала "Огонек" опубликована статья Григория Хаита "По следам предвестника гибели", в которой автор уточняет местонахождение приемного места № 58, в которое 3 ноября 1836 года, было сдано письмо с анонимным дипломом, полученное Пушкиным и некоторыми его друзьями и знакомыми утром 4 ноября. Оказалось, что 58-е приемное место для писем находилось во втором почтовом округе столицы, обслуживавшем его центр. Фактически получается, что нет смысла искать место отправления письма, потому что его могли отправить далеко от своего места жительства.
Впрочем, место приемки письма можно искать и методом исключения. Нанести на карте сорок два известных приемных пункта и посмотреть, где в центре города остались места, пригодные для их организации, с учетом того, что "Положение о заведении городской почты в С. - Петербурге" от 27 октября 1830 года четко указывало на приоритетные места: "Лавки для сего избирать преимущественно те, кои находятся на перекрестках улиц и мостов по рекам и каналам".
Пасквильный диплом был вложен в двойной конверт, на верхнем конверте написано число 58. Добин, а за ним Плашевский и Хаит полагают, что это номер приемного места, где сдан конверт на городскую почту. Скорей всего, они правы, хотя в этом случае следует объяснить, кто же поставил число 58 на конверт. Хозяин лавки исключается. Он вообще к письмам не прикасается. 13 правил для исполнителей гласит, что "каждому приемному месту дается от почтамта лист на неделю по форме литеры А, в коем, при сдаче писем и билетов, сборщик отмечает собственною рукою число взятых писем и билетов и свое прозвание".
Доступ в ящик для писем имел только почтальон. Но и он никаких надписей на конвертах не делал. В его распоряжении находился жестяной жетон с номером приемного места, где он в конкретный момент находился и вскрывал ящик для приемки писем. Далее "письмоносец связывает письма шнурком, привешивая к ним жестяной номер приемного места, дабы письма одного приемного места не смешались с письмами других мест".
Когда письма попадают на почтамт, то специальный чиновник пересчитывает и заносит в ведомость (форма В), сколько писем получено с каждого приемного места. Именно он может ставить порядковое число на конверте.
Если подобные выводы верны, то исследование надписей на конверте не дает ровным счетом ничего. Если правы Добин, Плашевский и Хаит, то искать следует ведомости по форме А и В. Особенно интересна в этом отношении форма А, где указаны и номера приемных мест, и фамилия хозяина лавки.
Г. Хаит довольно небрежно отнесся к версии о принадлежности печати на конверте к одной из масонских лож Петербурга. "В последние годы, - отмечает Г. Хаит, - Ю. Плашевский в публикации в журнале "Простор" "О происхождении пасквильного диплома" утверждал, что печать (как и сам пасквиль) масонская и принадлежала, возможно, Великой ложе "Астреи", хотя во главе её стоял и друг поэта М.Ю. Виельгорский.
Старейший сотрудник Эрмитажа Иван Георгиевич Спасский, которому я в свое время показал фотографии оттисков этой печати, не признал здесь следов ни масонской, ни личной, ни служебной печати, настолько она перегружена символами".
В 2000 году к проблеме печати обратился О. Платонов. Он утверждал, что "Анализ описания печати позволяет с уверенностью сказать, что рисунок её составлен лицами, близкими к ордену и хорошо знакомыми с масонской символикой".
Конечно, дальнейшее изучение печати с точки зрения принадлежности её к одной из масонских лож имеет определенную научную перспективу. Для всестороннего рассмотрения этого вопроса следует точно знать: на всех ли письмах был оттиск печати с масонской символикой?
