Лоис Крайслер - Тропами карибу

На первых порах великих путешественников нигде не было видно. Затем 29 марта показались два стада по восьми оленей, идущие на запад, А еще через несколько дней Курок и Леди пригнали целых сорок оленей с гор к югу от озера. Мы заметили оленей только тогда, когда они уже стояли возле ив на нашем берегу реки, оглядываясь назад с таким видом, словно за ними гонятся.

Несколько оленей побежали в одну сторону, потом повернули в другую.

И тут вдали, на ослепительной белизне озера, показались две небольшие, стелющиеся по снегу фигурки — волки. Олени все, как один, повернули и бросились бежать. Тут было на что посмотреть. В свете низкого солнца их желтовато— коричневые тела легко и согласно поворачивали на снегу; олени бежали группами. Они промчались вверх по склону хребта, свернули на свой миграционный маршрут и скрылись из глаз.

Курок остановился на холмике посреди болота, задрав морду вверх. Леди пробежала еще немного, потом тоже остановилась, и они пошли вместе.

— Я совершенно уверен, — сказал Крис, — что волк не имеет шансов догнать оленя, если только олень не больной и не увечный.

С этого дня стада оленей проходили каждый день. Мы по-прежнему не ожидали от миграции ничего особенного. Но вот в последнюю неделю апреля мы увидели сверхъестественное зрелище — весеннее возвращение оленей прямо по хребту Брукса. Всю неделю они проходили через горы, по тысяче в день, и не колоннами, как осенью, а несметными стадами по широкому фронту.

Они прокладывали невероятные маршруты. Цепочки их следов спускались с верхушек гор, пересекали неимоверные кручи и обвивались вокруг подножий, тянулись вниз, через Киллик, затем снова всползали на вершины высочайших пиков к западу за рекой.

Строчки следов выбегали с горизонта, минуя отросток отвесной скалы.

Одна такая строчка тонко и осторожно бежала по краю обрыва. Строчки следов веером разбегались по массивному горному отрогу, который мы прозвали Гиппопотамом; здесь олени без опаски устремлялись вниз.

Каждый раз, выходя из барака, я видела все новые и новые стада. Мы находились на северной стороне потока миграции; олени шли по горам, расположенным южнее, за озером. Я замечала их появление за две мили: на таком расстоянии каждое стадо казалось ниткой бусин жемчужно — или желтовато— коричневого цвета, нанизанных на слитную синюю черточку тени.

Шедшая во главе стада самка неуклонно прокладывала путь вперед, в глубину гор.

На меня эта картина производила впечатление чего— то внеземного, какого-то «отключения» от Земли. Эти олени, идущие вон там, этот строгий лазурно— белый мир— все казалось мне видением с какой-то другой планеты.

Длинный ряд заснеженных гор, подчеркнутых синими тенями, приподнятая террасой тундра у их подножий и мое сознание, устремленное вовне с нашего островка среди неба, вписанного в эту целостную, величественную, могучую декорацию, — все делало эти милые живые фигурки не «начинкой для кадра», а чем— то возвышенным, придающим окончательный смысл целому. «Уж после этого— то оленям нечего будет показать нам», — думалось мне.

На той же неделе холодным солнечным днем мы отправились на юг вверх по Киллику искать волчьи норы (об этом я еще расскажу подробнее). На протяжении всего нашего пути до Эйприл-Крика стада оленей спускались с гор слева от нас, пересекали реку по льду и исчезали в горах справа. На льду олени чувствовали себя неспокойно. Одно стадо, перейдя реку в особенно трудном месте, на сотню ярдов усеяло снег черными катышками: вероятно, у оленей усиливалась перистальтика кишечника, что является у них признаком нервного напряжения.

Другое стадо минут десять стояло в ожидании, пока ведущая самка изучала реку. Неуверенными зигзагами она прошла по льду часть пути до противоположного берега, потом стала как вкопанная; место для перехода было неподходящее. В конце концов она передумала и повернула обратно; ее задние ноги веером разъезжались на льду. Она пошла под берегом, отыскивая более удобный переход, — возможно, такой, где песчаная отмель сократила бы путь по льду.

А олени еще некоторое время стояли на месте, руководимые не столько послушанием вожаку, сколько ощущением великого, медленно бьющегося пульса опасности, солнца и холода. Это ощущение то нарастало, то затухало в них.

Медленно повернули они вслед за самкой.

На небесно— голубом в узоре снеговых завитушек льду показался темный гризли. У нас не было оружия, и мы внимательно следили за ним. Он пересек реку и исчез в узкой расщелине, а несколько минут спустя из нее бешеным бегом выскочило около трехсот оленей. Не разбирая пути, кому где пришлось, они перемахнули реку. Ни один олень не упал. Олень может поскользнуться, заплести ногами и упасть только тогда, когда он идет медленным шагом.

Неожиданно мы провалились по колено в воду; один раз то же самое случилось с пятью оленями, и мы было решили, что им уже не спастись.

Произошло это так. Подойдя к скалистому мысу над нами, ведущая самка с основной частью стада прошла дальше на мыс твердым, верным путем, так как снег тут сдувался ветром, подтаивал на солнце и был неглубок. Неразумная же пятерка, желая сократить путь, пошла напрямик; в снежных наносах под скалой олени увязли и провалились по брюхо в воду, но в конце концов выбрались на берег.

«Вот тебе и пустынная, безжизненная Арктика!» — думала я, следуя за Крисом, и мелодичным комментарием моим мыслям прозвучал щебет чечетки, многоголосой грабительницы всех лагерных стоянок; птица сидела на голой иве и с любопытством смотрела на нас. Тут же наблюдал за нами и суслик, черным пальцем торчавший из снега.

На снегу виднелись следы всевозможных животных, даже одинокой росомахи.

Росомаха, чтобы добывать себе пропитание, должна иметь в своем «личном владении» довольно обширную территорию, как, впрочем, и большинство хищников. В отличие от волка росомаха необщительна по натуре. Поэтому в Арктике росомахи везде встречались нам лишь поодиночке.

Никогда не следует недооценивать следы. Они создают приятное впечатление населенности края. Когда мы набрели на следы трех волков, у меня явилось тайное желание, чтобы Курок и Леди присоединились к нам. Вот бы они обрадовались — да и мы тоже — этой встрече здесь, вдали от дома, в совершенно незнакомом месте. В данный момент они были на очередной охоте.

Солнце уже зашло за горы, когда мы подошли к дому — Крис, как обычно, впереди. Из ивняка у реки навстречу нам выскочило какое-то невзрачное животное грязновато— коричневого цвета, оголодавшее и тощее, как скелет. Это Курок напрямки мчался к Крису!

Он припал на снег у ног Криса в полном волчьем приветствии, не переставая повизгивать от волнения. «Этот зверь любит Криса», — в который уже раз подумала я. Конец бурному объяснению в любви положили мы, а не волк, после чего Курок, как обычно голодный после безуспешной охоты, побежал вперед, откопал припрятанную им замороженную куропатку и, лежа на снегу, принялся грызть ее.

Я до того обрадовалась его возвращению, что у меня словно крылья выросли. Я насилу переставляла ноги, но теперь бодро поспешила в гору по белой строчке наших следов, четко пропечатанных на снегу, и быстро приготовила горячего молока на нас троих, прежде чем взяться за приготовление ужина.

Тут заявилась и маленькая густошерстая волчица ржаво— черного цвета. У нее теперь было удивительно много волос пыльно— кремового оттенка: незаходящее солнце выбеливало волков. Курок выглядел на снегу исчезающе-бледным, серебристый отблеск его шерсти сливался с блеском снега.

Уши у волков стали огненно— рыжими.

Крис, как обычно, уже наметил вчерне план съемочных работ на этот сезон. Он хотел найти волчье логово и снимать волчат. Времени терять не приходилось. Правда, волчата появляются на свет не раньше середины мая, и Крис рассчитывал приступить к съемкам не раньше начала июня, но снег в Арктике сходит быстро, и, пока он не сошел, надо было обнаружить признаки волчьей норы — ведущие к ней следы.

Поиски волчьих нор вниз по Киллику оказались безуспешными. Там была мертвая страна: мы не увидели даже следов песцов. Зато во время этой вылазки случились два занятных эпизода, один прямо-таки поразительный. Во-первых, мы увидели, как радостно реагировала Леди на первый клочок оттаявшего, прогретого солнцем глинистого берега реки. Она очертя голову помчалась к нему. Она припадала грудью к земле, широко расставляя лапы и прижав к голове уши, она как сумасшедшая металась во все стороны и даже перекувырнулась через голову.

Второй эпизод состоял в следующем. Около часа дня Крис решил тронуться в обратный путь. Он повернул на сто восемьдесят градусов без остановки, но, пройдя ярдов сто, остановился, чтобы вынуть сандвичи из рюкзака, висевшего у меня за плечами. Садиться и есть на снегу было слишком холодно. Тут Курок, все утро молча бежавший рядом с Леди, подошел к Крису, заглянул ему в лицо, что-то кратко и убедительно «сказал» и отошел. Мы переглянулись, не зная, что и подумать. Потом Крис пробормотал, уцепившись за единственное объяснение, которое могло прийти нам в голову: