«Молится старушка в церкви:
– За кого молишься, бабушка? – спрашивают ее.
– За Ленина – учителя, за Сталина – мучителя, за Булганина – туриста, за Хрущева – афериста, за Родину – мать и за Фурцеву – б…дь» [75].
Вне всякого сомнения, у древних людей существовали такие потребности, как:
– объяснение необъяснимого;
– налаживание контактов и укрепление доверия друг к другу для взаимовыгодного сотрудничества;
– поддержание порядка в группах.
Следовательно, они не могли обойтись без чего-то, подобного религии в современном понимании этого слова.
Вернемся ненадолго к определениям. Известный британский антрополог Эдвард Тайлор, один из основателей этнологии и антропологии, рекомендовал вместо сложных определений понятия «религия» использовать предельно простое, рассматривая религию как верование в духовные существа. В своей работе «Первобытная культура» Тайлор пишет: «Если в этом определении требовать для религии верования в верховное божество или суд после смерти, поклонения идолам, обычаев жертвоприношения или других каких-либо более или менее распространенных учений или обрядов, то, конечно, – придется исключить многие племена из категории религиозных. Но столь узкое определение имеет тот недостаток, что оно отождествляет религию скорее с частными проявлениями верований, чем с более глубокою мыслью, которая лежит в основе их» [76].
В ХIХ веке получили широкое распространение взгляды, согласно которым у первобытных племен не могло быть никакой религии в силу их примитивного развития. Не только этнографы описывали племена, с которыми им удалось познакомиться, занимались этим делом и путешественники с миссионерами. У разных авторов можно прочесть о разных племенах, якобы не имеющих религии. В «Первобытной культуре» Тайлор приводит несколько подобных описаний и тут же развенчивает миф о отсутствии верований у данного племени. Так, например, многие авторы писали о том, что аборигены Австралии не имеют «никаких признаков религии или религиозных обрядов, которые могли бы отличать их от бездушных животных». Но у других авторов есть упоминания о злых духах, демонах и прочих сверхъестественных существах, в существование которых верят австралийцы. Что это, как не религия? Нельзя же считать религией только те культы, в которых есть храмовые сооружения, институт священнослужителей и священные книги. Вот потому-то понятие религии не должно быть слишком сложным, ведь в сложное понятие простейшие верования никак не «укладываются». «Утверждение, что дикие племена, совершенно чуждые религиозных понятий, были действительно найдены, не опирается на достаточное количество доказательств, которых мы вправе требовать для такого исключительного случая», – пишет Тайлор. Но при этом он подчеркивает, что в истории человеческих общин, разумеется, были периоды отсутствия религии – на самом раннем этапе развития культуры. Но существовать тысячелетиями, не имея религии, ни одно общество не могло.
Религия, по мнению Тайлора, не придумывалась, как придумываются истории, хотя и историям мы в этой главе уделим еще немного внимания. Религия появилась в результате одушевления природы, перенесения в ее мир личностных качеств, свойственных человеку. Свойственное первобытным людям представление о существовании души у каждого предмета и у каждого природного явления называется анимизмом [77]. «Анимизм характеризует племена, стоящие на весьма низких ступенях развития человечества, он поднимается отсюда без перерывов, но глубоко видоизменяется при переходе к высокой современной культуре, – пишет Тайлор. – Анимизм составляет в самом деле основу философии как у дикарей, так и у цивилизованных народов. И хотя на первый взгляд он представляет как бы сухое и бедное определение минимума религии, мы найдем его на практике вполне достаточным, потому что, где есть корни, там обыкновенно развиваются и ветви».
Нравственную составляющую анимистических верований Тайлор считал слабовыраженной, но не отсутствующей начисто. Мораль первобытного общества изначально определялась общественным сознанием, общественным мнением, но по мере развития религии возрастало ее нравственное значение, и в конечном итоге поведение человека в основном стало определяться религиозными правилами.
Однако, прежде чем наделять душой неодушевленные предметы, нужно создать представление о душе. Древние люди стремились понять разницу между жизнью и смертью, между живым и мертвым телом, а также интересовались природой тех видений, которые являлись к ним в сновидениях. Мертвый человек не дышит, у него не бьется сердце, потому что он лишился чего-то, что делало его живым… Так родилось понятие о душе (или духе), которая при жизни человека пребывает в его теле. Без души тело существовать не может… Впрочем, нет, может, если душа покидает тело ненадолго, с намерением вернуться в него, как это бывает во время сна. Сон – это блуждание души в отрыве от тела, и то, что человек видит во сне, на самом деле видит его блуждающий дух. «Понятие о личной душе, – пишет Тайлор, – или духе у примитивных обществ может быть определено следующим образом. Душа есть тонкий, невещественный человеческий образ, по своей природе нечто вроде пара, воздуха или тени. Она составляет причину жизни и мысли в том существе, которое она одушевляет. Она независимо и нераздельно владеет личным сознанием и волей своего телесного обладателя в прошлом и в настоящем. Она способна покидать тело и переноситься быстро с места на место. Большей частью неосязаемая и невидимая, она обнаруживает также физическую силу и является людям спящим и бодрствующим преимущественно как фантом, как призрак, отделенный от тела, но сходный с ним. Она способна входить в тела других людей, животных и даже вещей, овладевать ими и влиять на них».
Первобытное представление об одушевлении всего мира Тайлор сравнивает с понятиями маленьких детей. Первыми существами, доступными детскому пониманию, становятся люди, в первую очередь – они сами. Поэтому дети дают объяснения всему, что их окружает с человеческой точки зрения, наделяя предметы личной волей и вступая с ними в отношения, принятые между одушевленными существами. Все, наверное, хотя бы раз в жизни видели, как дети наказывают предметы, причинившие им боль. Точно так же могут вести себя и представители первобытных племен.
И не только первобытных. Достаточно вспомнить легенду о том, как персидский царь Ксеркс повелел бичевать Геллеспонт, пролив, ныне известный под именем Дарданеллы. Весной 480 года до нашей эры Ксеркс, готовивший поход на Грецию, приказал навести через Геллеспонт двойной мост, который должен был соединить азиатскую сторону пролива с европейской. Когда же работа была закончена, разразилась сильная буря, которая уничтожила мост. Ксеркс пришел в ярость и велел дать Геллеспонту в наказание триста ударов кнутом, а в открытое море бросить пару оков. А в Афинах в античные времена судили, словно человека, любой неодушевленный предмет, который причинил кому-нибудь смерть без человеческого участия, например – упавшее во время бури дерево. Если вина предмета доказывалась, то его «изгоняли из Афин» – торжественно выбрасывали за пределы города.
Способность человека к одушевлению неодушевленного Тайлор связывал с жаждой познания, стремлением создания логичной и понятной концепции окружающего мира. Но такое представление считается неполным. Да, разумеется, первобытный человек стремился наделить душой все в окружавшем его мире, чтобы мир стал понятнее. Но нельзя упускать из виду и такой фактор, как активные действия человека по преобразованию окружающего мира. Изготавливая что-то из дерева или, скажем, камня, человек овеществлял свой замысел, то есть вкладывал в продукт своего труда частицу себя, частицу своей души. С этого-то все и началось. Человек не «просто так» стал одушевлять неживую природу, а вследствие своего взаимодействия с нею.
