Тогда же Брехт стал одним из самых упорных проповедников свободы любви и сексуальных отношений и объявил брак предрассудком. Сам он всей своей жизнью подтверждал эту позицию и, даже вступая в брак ради узаконения своих детей, считал себя вольной личностью.
В 1930 г. Брехт познакомился с Маргарет Штеффин (1908–1941), которую со временем назвали музой Бертольта. Дочь каменщика с берлинской окраины, Штеффин знала шесть языков, обладала врожденной музыкальностью, артистическими и литературными способностями. На десять лет она стала стенографисткой, референтом и любовницей Бертольта Брехта. На обороте титульных листов шести его пьес Брехт мелким шрифтом надписал: «В сотрудничестве с М. Штеффин». Считается, что по ее совету драматургом были внесены определенные изменения в «Трехгрошевую оперу» – этот мюзикл, написанный в 1928 г. совместно с композитором К. Вайлем, принес Брехту всемирную славу. За пять лет, до 1933 г., драматург создал еще пять мюзиклов, музыку к ним сочинили К. Вайль, П. Хиндемит и Х. Эйслер.
28 февраля 1933 г., на следующий день после поджога рейхстага, Брехт эмигрировал в Данию, оттуда – в Швецию. Вскоре он был лишен немецкого гражданства.
В эмиграции в течение 1938–1941 гг. драматургом были созданы его четыре самые прославленные пьесы – «Жизнь Галилея» (1938–1943), «Мамаша Кураж и ее дети» (1939–1941), «Добрый человек из Сезуана» (1940–1943) и «Господин Пунтила и его слуга Матти» (1941).
Прообразом и вдохновительницей Брехта на создание Анны Фирлинг обычно называют Маргарет Штеффин. Эта сильная, мужественная, смелая женщина страстно любила Брехта и не скрывала этого, была его любовницей и мечтала родить от него ребенка. Драматург же был привязан к своей подруге и не более того. Он со спокойной совестью оставил ее умирать от туберкулеза в чужой стране – СССР – и укатил в Америку, но после кончины Штеффин разразился циклом стихов ее памяти. Фактически прообраз своеобразно повторила судьбу уже воплощенной на бумаге героини трагедии «Мамаша Кураж…».
Итак, именно Маргарет Штеффин подала Брехту идею создать пьесу о том, что в великом катаклизме не удастся отсидеться никому – каждый должен вынести свой крест. И чем меньше человечек, тем беспощаднее и несправедливее его ноша. Получилось так, что Брехту давно хотелось перевести на язык сцены малоизвестную повесть классика немецкой литературы Ганса Якоба Кристоффеля фон Гриммельсгаузена «Симплицию наперекор, или Пространное и диковинное жизнеописание прожженной обманщицы и побродяжки Кураже». Главная героиня этой повести и дала основу для задуманной пьесы.
Но вначале немного о писателе – создателе Кураже.
Ганс Гриммельсгаузен родился около 1622 г. в имперском городе Гельнгаузене в княжестве Гессен, в семье зажиточного бюргера. Когда мальчику шел десятый год, он был похищен проходившими мимо гессенскими солдатами и вместе с ними участвовал в Тридцатилетней войне: служил денщиком, конюхом, обозным, мушкетером, писарем. Войну закончил секретарем полковой канцелярии, а затем странствовал по Европе: был то сборщиком налогов и податей, то трактирщиком, то управляющим имения. Наконец, поступил на службу к епископу страсбургскому Францу Эгону фон Фюрстенбергу.
С 1667 г. и до конца жизни, а умер писатель в 1676 г., Гриммельсгаузен занимал должность старосты небольшого прирейнского городка Ренхен близ Страсбурга, где были созданы почти все его произведения. В 1668 г. писатель опубликовал свою первую автобиографическую книгу «Затейливый Симплициус Симплициссимус», ставшую со временем классикой немецкой литературы. Затем пошла серия «симплицианских» продолжений, начало которой положила в 1670 г. повесть «Симплицию наперекор, или Пространное и диковинное жизнеописание прожженной обманщицы и побродяжки Кураже». Все произведения из «симплицианской» серии посвящены событиям Тридцатилетней войны, очевидцем и участником которых был писатель.
Книги Гриммельсгаузена выходили под различными псевдонимами, обычно он подписывался анаграммами своего имени. Лишь в XIX в. удалось установить имя автора и некоторые данные его биографии.
Кураже Гриммельсгаузена – продувная бестия, случайная любовница Симплициуса, родившая от него и тайком подбросившая незадачливому папаше младенца. По легенде автора, узнав, что Симплициус написал мемуары, которые пользуются успехом, она продиктовала собственные антимемуары, чтобы мужик не кичился своей славой.
Из этих записок мы узнаем, что Кураже в жизни – сиротка Либушка из богемского (чешского) городка Прахатиц. Когда ей минуло 13 лет, городок был взят габсбургскими войсками. Либушку спасли от насильников, переодев мальчиком, и она стала Янко – пажом ротмистра, а позднее его любовницей. Девушка следовала за войсками, участвовала в сражениях, сводничала, одно время прикидывалась цыганкой. Гриммельсгаузен показал читателям само исчадие ада – завистливая, корыстная, мстительная эгоистка, Кураже знала себе цену и упорно и успешно пробивалась к богатству! А заодно распутничала с солдатами и офицерами и торговала табаком и водкой. Одним словом, Кураже презрела и попрала моральные законы общества, увидев жизнь во всей ее наготе.
И вот эту женщину решил Бертольт Брехт сделать трагической героиней своей драмы. На такой ход его подтолкнул небольшой эпизод из повести, когда Кураже рассказала историю о том, что однажды старый солдат принес ей в склянице некое подобие паука, оказавшегося spiritus familiaris. [135] От этого приобретения женщина стала считать себя счастливее самых богатых богатеев.
В пьесе сильно заметно влияние на Брехта творчества А.М. Горького. Мамашу Кураж можно без натяжки назвать младшей нищей сестрой Вассы Железновой в условиях жестокой гражданской войны и интервенции. Поставившая себе целью выжить и вырастить детей в любых обстоятельствах, эта сильная, властная женщина на деле познала могущество денег, приняла их как единственный гарант выживания для ее семьи, и это заблуждение, которому безоглядно следовала Кураж, погубило и ее детей, и ее саму. Более того, дети фактически отвергли жертвовавшую собой ради них мать, ибо искреннюю материнскую любовь Кураж заслонили золото и шмотки, которыми она торговала.
Герой норвежской литературы
«…премия, которой награждают творения, имеющие созидательное начало, несущие человечеству свет и дающие ему надежду на достойное будущее, не может быть вручена Ибсену за произведение столь негативной, разрушительной силы». [136] Так охарактеризовал в 1903 г. драму «Пер Гюнт» Нобелевский фонд, отказывая в премии величайшему писателю скандинавских народов Генрику Ибсену.
Дискуссия о том, почему на рубеже XIX–XX вв. с таким отторжением относились интеллигенты-интеллектуалы к шедевру мировой драматургии, только ко второй половине XX столетия занявшему достойное место в истории литературы, продолжается по сей день. Чаще всего говорят об ибсеновской приземленности, претившей романтическим настроениям тех времен, либо об особо ярко выразившемся в «Пер Гюнте» неприятии Ибсеном скандинавского национализма; напоминают, что великий сказочник Г.-Х. Андерсен назвал «Пер Гюнта» худшей из когда-либо прочитанных им книг, а Э. Григ долго отказывался и только ради большого гонорара согласился написать к драме музыку, впоследствии прославившую его в веках. Стоящим за границами поэзии, грубым и несправедливым называли «Пер Гюнта» современники драматурга.
Что же так отвратило интеллектуалов от творения Ибсена? Дело в том, что великий норвежец, став богоискателем (чем оказался в большей степени близок русской литературе, нежели западноевропейской), именно в «Пер Гюнте» впервые сформулировал необычайно модную впоследствии идею Фридриха Ницше «Умерли все боги!». Но если Ницше рассматривал ее как руководство к действию и провозглашал презрение к кумирам, приоритет индивидуализма и «сверхчеловеческого» над «человеческим», Ибсен, воскликнувший устами Пер Гюнта: – Так неужели всюду пустота?.. Ни в бездне, ни на небе никого?.. [137] – продемонстрировал ничтожность человека в его попытке стать сверхчеловеком, его изначальную пакостность вне Бога, вера в которого и есть то единственное, что еще может остановить нас от самоистребления в руках неотвратимого Пуговичника.
Убежденный реалист, Ибсен впервые, причем в романтической сказке (!), вывел на сцену в лице Пер Гюнта обобщенный образ интеллектуала-обывателя – во всей его мелочности, тщете, страхе и алчности. И это при том, что в герое есть все задатки созидателя, что окружающие именно в нем видят поэта и бунтаря, при жизни третируют его, а после исчезновения – творят миф о нем. Пер Гюнт стал первым литературным героем, сущностью своей показавшим, во что претендующая на роль сверхчеловека духовно-нравственная посредственность, будучи от природы очень талантливой, может обратить гуманистические разглагольствования XVIII–XIX вв. о благородном, внеземном бытии художника, не понятого обществом. Оттого властвовавшие тогда над интеллектуальным миром Пер Гюнты и испугались своего обличителя, а самого героя объявили выразителем интересов обывательской среды.
