И вот однажды у Сталина собраны Александров, Кружков, Митин (в то время ведущие работники идеологических учреждений партии), Шария, Мочалов… Сталин предоставляет слово Мочалову. Тот докладывает, что грузинские товарищи — конечно, из лучших побуждений — готовы приписать Сталину чужие работы. Сталин предлагает высказаться. Все молчат. «Может быть, Шария скажет?» — «Да, я скажу», — начинает Шария и говорит о том, что он не видывал «такого нахальства». — «Пожалуйста, без выражений», — останавливает его Сталин. Шария продолжает: он ничего не приписывает, анонимные статьи подготовлены для того, чтобы спросить об их авторстве (в сторону Сталина) самого автора. — «Ну что ж», — и Сталин просматривает работу за работой: «моя», «моя», «моя» (Мочалов мрачнеет), «не моя» (Мочалов взбодрился). «Посмотрите, товарищ Сталин, — говорит Шария, — это же Ваш язык. Ваша композиция».
«А, вспоминаю, — произносит Сталин, — я начал писать эту статью, но должен был уехать, и по моим тезисам ее закончил Давиташвили».
При одной из встреч Шария обратил внимание Сталина на то, что не годится издавать Сочинения «кустарно»: нужна редакционная коллегия. «Предлагайте», — сказал Сталин. Шария первым назвал Поскребышева и на удивленную реакцию собеседника ответил, что только Поскребышев всегда сможет обратиться к автору. Кандидатуру Поспелова Сталин отвел.
Члены редколлегии ограничивались в лучшем случае корректурной правкой. Серьезные замечания к первому тому подготовил один Шария. Отправил Поскребышеву. Приехал однажды в Москву — тот его вызывает. Оказалось, что Поскребышев даже не сказал Сталину о присланных замечаниях: «Что я — дурак?» С такими исправлениями Шария пусть идет объясняться сам. А теперь он доложил Сталину, что приехал Шария с предложениями по первому тому. И вот Сталин читает свою фразу: «Мы за пролетариат, потому что ему принадлежит будущее». К Шарии: «Что Вам здесь не нравится?» Шария отвечает: сейчас критикуют марксизм за прагматизм, за отсутствие морали. Предлагает изменить: мы за пролетариат, потому что он против частной собственности. В другом месте Сталин писал со знаком плюс о неодарвинизме. Но теперь неодарвинизм оценивается иначе, объясняет Шария и предлагает изменить оценку или вообще изъять кусок текста. — «Это будет приспособленчество». — «Вы автор. Вы имеете право…»
Споры длятся часами. Сталин принимает предложения Шарии. Потом распоряжается: исправления Шарии без согласования с ним, Сталиным, направлять прямо в печать. Шария и теперь счастлив оказанным тогда доверием. Все это было подано как иллюстрация мысли: Сталину можно было резко возражать, с ним можно было спорить — какой же он тиран?[227]
На основе приведенной информации читатель, конечно, сможет сделать свои собственные выводы. Лично у меня сложилось убеждение, что работа по определению авторства Сталина в отношении ранних опубликованных произведений была проведена тщательно и компетентными специалистами. Эта работа получила одобрение автора и была, так сказать, авторизована. Для Сталина, стоявшего на вершине власти, не было абсолютно никакого смысла присваивать себе авторство отдельных произведений. Во-первых, в силу того, что они едва ли добавляли ему авторитета как политику или теоретику (они все не были отмечены печатью какой-либо оригинальности, а тем более гениальности). Во-вторых, с известной долей уверенности можно сказать, что Сталин, к тому же обладавший прекрасной памятью, мог отличить написанное им от того, что писали другие. Собственный стиль автор узнает скорее, чем любой эксперт. Все это дает нам право рассматривать опубликованные в собраниях сочинений Сталина произведения как написанные им, принадлежащие его перу. Отдельные сомнения на этот счет, высказываемые некоторыми его биографами, большей частью носят спекулятивный характер малодоказательных гипотез и предположений.
Но вернемся непосредственно к теме нашего повествования.
Пополнению теоретического багажа, выработке более четких классовых позиций, более глубокому осмыслению путей развития революционного движения в России, и в Закавказье в особенности, способствовало и установление Кобой связей с одним из близких к Ленину деятелей партии В. Курнатовским, который в это время приехал в Тифлис для проведения партийной работы. Через него Коба узнал о развернутой ленинской «Искрой» широкой и масштабной работе по строительству партии нового типа как сначала в теоретическом, так и в дальнейшем в практическом плане. Устанавливаются у него контакты и с другими представителями русского революционного движения, которые в то время оказались высланными на Кавказ.
Однако возвратимся к самой революционной деятельности молодого Джугашвили. Здесь мне хотелось бы остановиться на такой ее особенности, как умение вести работу в условиях жесткой слежки, присущей ему склонности к конспирации, важности, которую он придавал тщательной проверке надежности своих товарищей по подпольной деятельности. Думается, нет нужды особо подчеркивать, что эти черты его натуры и, можно сказать, стиля его подхода к людям весьма существенным образом сказались на нем впоследствии, когда он стал руководителем партии и страны.
Уже период его учебы в Тифлисе был отмечен незаурядными способностями умело скрывать свои подлинные взгляды и свою деятельность. Не обладай он этими качествами, он, несомненно, уже в самые первые годы «вылетел» бы из семинарии. Приобщение к подпольной деятельности усилили его склонность к конспирации, стимулировали развитие осторожности и расчетливости, крайней осмотрительности в действиях. Сошлемся на вполне объективные свидетельства. «В жандармском обзоре наблюдения за одним из социал-демократических кружков, руководимых Сталиным, приводится следующая информация: «Иосиф Джугашвили, наблюдатель в физической обсерватории, где и квартирует. По агентурным сведениям, Джугашвили — социал-демократ и ведет сношения с рабочими. Наблюдение показало, что он держит себя весьма осторожно…»[228] Об этом же говорят и свидетельства тех, кто соприкасался с ним по революционной работе. Так, один из них отмечал: «Сталин всегда соблюдал строгую конспирацию. Выходя на улицу, он шел не туда, куда ему надо было, а в противоположную сторону, и приходил к нужному месту окольными путями.»[229] На собраниях Сталин появляется неожиданно, усаживается молча и слушает, пока не берет слово. С ним всегда приходят два-три товарища, и один из них остается у дверей на страже. Сталин не засиживается. Чтобы уйти незаметно для шпиков, нужно много сложных маневров.
Помимо конспиративных навыков революционная подпольная деятельность способствовала выработке у Сталина такого чрезвычайно важного качества, сыгравшего в дальнейшем первостепенную роль в его возвышении в партии и стране, как организационные способности, умение сплотить людей и повести их за собой, убедить их в правильности своей политической линии, своих позиций. Без этого качества было бы немыслимо формирование Сталина как крупного политического деятеля в дальнейшем. На это справедливо обращают внимание и некоторые западные биографы Сталина. Так, А. де Ионге, основываясь на истории борьбы молодого Сталина против руководства грузинской социал-демократии во главе с Н. Жордания, замечает, что из картины, нарисованной последним, явствует, что Сталин «уже был блестящим организатором»[230]. В данном случае автор не столько становится на сторону Сталина в его борьбе против Жордания, сколько делает объективный вывод, логически вытекающий из истории противоборства двух течений в грузинской социал-демократии. Именно курс на организацию практической работы в революционном движении, ориентация на наиболее активные, радикальные методы ведения борьбы отличают Сталина на этом раннем этапе его деятельности.
Кульминацией его пропагандистской и организаторской активности явилась массовая первомайская демонстрация, проведенная в апреле 1901 года в Тифлисе, которая вызвала не только общекавказский, но и общероссийский резонанс. Это была первая такого рода демонстрация на всем Кавказе. Она была тщательно продумана и хорошо спланирована, хотя о ее подготовке стало известно полиции. Участник этой демонстрации С. Аллилуев вспоминал об этой демонстрации и роли Сталина в ее организации и проведении: «Шёл тысяча девятьсот первый год… Сосо Джугашвили и Виктор Курнатовский готовили рабочий класс Тифлиса к первомайской демонстрации. Как ни конспиративно проводилась подготовка, о предстоящей маёвке всё же узнала полиция…
С пением «Варшавянки» мы двинулись к центру. Откуда-то прискакали казаки. Завязалась борьба. Нашу группу рассеивали в одном месте, мы смешивались с гулявшей публикой и вмиг появлялись в другом. Так продолжалось несколько минут.
