В целом же правитель должен быть пантагрюэлистом, то есть всегда придерживаться золотой середины и в жизни своей, и в делах своих. Это означает, что превыше всего он должен ставить миролюбие и справедливость; обязан довольствоваться, но не пресыщаться; быть скептиком и стоиком одновременно. Хороший властитель народа – «кормящая мать», «садовник», «исцеляющий врач». Скверный властитель – «пожиратель народа», «глотающий и пожирающий народ». О Пантагрюэле, как образце властителя, Рабле говорит: «…то был лучший из всех великих и малых людей, какие когда-либо опоясывались мечом. Во всем он видел только одно хорошее, любой поступок истолковывал в хорошую сторону. Ничто не удручало его, ничто не возмущало. Потому-то он и являл собой сосуд божественного разума, что никогда не расстраивался и не волновался. Ибо все сокровища, над коими раскинулся небесный свод и которые таит в себе земля, в каком бы измерении ее ни взять: в высоту, в глубину, в ширину или же в длину, не стоят того, чтобы из-за них волновалось наше сердце, приходили в смятение наши чувства и разум».
В обществе сложилось устойчивое представление о преприятнейшем поведении главных героев книги, которое получило название раблезианство – это образ жизни веселого добродушного бражника и гуляки, неумеренного в еде и питье, в веселье и забавах, этакого доброго малого себе на уме. Сам Рабле к подобному не имел, конечно же, никакого отношения, но раблезианская жизнь – мечта многих людей. Согласитесь, хочется жить в мире, довольстве, здравии, веселье, всегда обильно есть и пить. Правда, когда встает вопрос: за счет кого? – оказывается, что Рабле, равно как и все гуманисты вместе взятые, ответить на него затруднялся. Хотя и выдвигались предложения, например пантагрюэльствовать за счет труда рабов или осужденных преступников.
Одним словом, не будем забывать, что при всей веселости героев «Гаргантюа и Пантагрюэля» и увлекательности их приключений, рождены они были идеями творческой личности, жившей на определенном этапе развития человеческого общества, а потому, в силу привычной средневековому человеку традиции, желавшей творить и благоденствовать под сенью доброго правителя и за счет каторжного труда менее привилегированных сословий. Удивительно, когда наша современная творческая интеллигенция пытается внедрить идеи пантагрюэлизма в нашем Отечестве.
Книга Рабле гениально проиллюстрирована в 1854 г. Гюставом Доре.
Тартюф во многом парадоксальный образ. Он всегда актуален, но вместе с тем это типичный литературный герой, стареющий во времени – и своим характером, который постепенно стал во много крат менее зловещим и все более смешным и наивным; и, что гораздо важнее, своей общечеловеческой значимостью в сравнении с героями,[146] созданными в более поздние времена в развитие образа Тартюфа, но в многомерности и многозначимости своей так далеко перешагнувшими примитивные рамки Тартюфа, что бедняга оказался на обочине новых эпох. Однако святоша по прежнему интересен и зрителю, и читателю как образчик безграничной наглости, пользующейся еще более безграничной человеческой глупостью и наказанной все тем же a deus ex mashina[147] в обличии французского короля.
Жан Батист Поклен, более известный в истории под именем Мольер, родился 13 января 1622 г. в семье богатого обойщика и мебельщика, носившего почетное звание камердинера короля Жана Поклена. Когда мальчику исполнилось десять лет, умерла его мать, и отец поспешил определить сына в привилегированный Клермонский коллеж, где в течение семи лет мальчик получил великолепное классическое образование. Еще во время учебы Жана Батиста привели к присяге цеху обойщиков, заранее определив его судьбу – продолжить прибыльное дело отца.
По окончании в 1639 г. коллежа Поклен-сын сдал в Орлеанском университете экзамен на звание лиценциата прав и стал адвокатом. Однако и эта специальность не привлекала Жана Батиста. Неожиданно он воспылал страстью к театру.
Отец узнал об увлечении сына и стал ему всячески препятствовать, пытаясь обратить на путь истинный. В 1642 г. он даже поручил Жану Батисту участвовать в качестве королевского камердинера в поездке двора Людовика XIII в Нарбонну. По возвращении в Париж молодой человек решительно заявил о своем отказе стать обойщиком, после чего был изгнан из отчего дома.
В ответ Жан Батист немедля поступил в актеры и сменил фамилию. Отныне его стали звать Мольер. Происхождение псевдонима неизвестно. Существует несколько версий, в их числе: молодой человек воспользовался бродячим в те годы в театральных и музыкальных кругах псевдонимом; имя происходит от названия какой-то местности; это имя некоего писателя, умершего в 1623 г.
Деньги, которые молодой человек унаследовал от матери, Мольер вложил в театр, который был им открыт совместно с семьей Бежар. «Блестящий театр», как было названо это учреждение, поднял занавес в первый день нового, 1644 г., когда уже четвертый месяц во Франции царствовал четырехлетний Людовик XIV, а правили страной его мать королева Анна Австрийская и ее фаворит кардинал Мазарини.
Вскоре театр прогорел, а его владельцы оказались в больших долгах. Тогда труппа нагрузила декорациями фургон и отправилась выступать в провинцию. Там актеры столкнулись с неожиданной проблемой – любой ярмарочный балаган мог отбить у них зрителей, потому что профессионалы хотели исполнять классические трагедии, а зритель предпочитал веселиться.
Чтобы привлечь публику, было решено играть веселые спектакли в духе комедии дель арте. Писать же коротенькие фарсы взялся Мольер. Решение оказалось верным, и в кратчайшие сроки мольеровская труппа была признана лучшим театром французской провинции.
Тринадцать лет колесили артисты по югу Франции, пока наконец решили вернуться в Париж. Осенью 1658 г. труппа Мольера въехала в столицу, и уже 24 октября они выступили в гвардейском зале Луврского дворца перед королем Людовиком XIV с трагедией Корнеля «Никомед». Поскольку постановка зрителям не понравилась, Мольер обратился к королю с просьбой сразу же разыграть его фарс «Влюбленный доктор». На этот раз Людовик и его двор пришли в восторг, и с этого дня судьба театра Мольера была решена – ему было выделено помещение и назначен годовой пенсион в 1500 ливров, а брат короля разрешил труппе называться его именем – труппа «Брата короля».
Целый год новый театр ставил преимущественно трагедии, что со временем стало надоедать зрителям. И тогда Мольер вновь взялся за перо. Первой его парижской комедией стали «Смешные жеманницы», высмеивавшие модную в те годы прециозность.
Все аристократические салоны Парижа тут же объявили театру Мольера войну… И потерпели сокрушительное поражение. Спектакль с аншлагом прошел почти сорок раз – невиданный успех для тех времен! В 1660 г. не меньшим успехом пользовалась следующая комедия Мольера – «Сганарель, или Мнимый рогоносец». Попытки недоброжелателей закрыть строптивый театр были пресечены Людовиком XIV, который лично выделил ему для постановок зал Пале-Рояль.
Постепенно Мольер выработал новые принципы создания комедии, которые с минимальными изменениями сохранились по сей день. Главный их них – реализм и естественность поведения действующих лиц.
Популярность драматурга росла не по дням, а по часам. Достаточно сказать, что 29 января 1664 г. в его комедии «Вынужденный брак» с музыкой Ж.Б. Люлли одну из танцевальных партий исполнял сам Людовик XIV, а брат короля выступил в небольшой драматической роли. 28 февраля того же года король стал крестным отцом первенца Мольера – Людовика, крестной матерью согласилась быть герцогиня Орлеанская. Артист породнился с королевской семьей.
Тем временем под Парижем шло грандиозное строительство, возводилась новая резиденция короля – Версаль. Открыт он был 9 мая 1644 г. представлением «Наслаждения волшебного острова». Еще раньше Мольер извещал Людовика XIV о том, что пишет комедию о ханже и лицемере. И к открытию Версаля драматургу пришлось представить публике свое новое, еще не оконченное произведение. 12 мая 1644 г. в новенькой королевской резиденции состоялась премьера комедии «Тартюф, или Лицемер».
«В этой пьесе был изображен полнейший и законченный мошенник, лгун, негодяй, доносчик и шпион, лицемер, развратник и соблазнитель чужих жен. Этот самый персонаж, явно опасный для окружающего общества, был не кем иным, как… священнослужителем. Все его речи были переполнены сладкими благочестивыми оборотами, и, более того, свои пакостные действия герой на каждом шагу сопровождал цитатами из… Священного Писания! Я не считаю нужным ничего прибавлять к сказанному».[148]
Всеобщее возмущение было таково, что Анна Австрийская немедленно уехала из Версаля. Праздник был сорван. Тем же вечером король запретил Мольеру ставить и играть «Тартюфа».
