Ушла в прошлое эпоха, когда Австрия могла самостоятельно и успешно играть роль «европейской необходимости», за счет этого входить в число великих держав и обеспечивать неприкосновенность своих границ. Символично, что через несколько дней после битвы при Сольферино умер престарелый князь Меттерних. Поражение при Сольферино имело ряд важных последствий для австрийской политики. Во-первых, император произвел чистку среди высших должностных лиц: в отставку были отправлены министр иностранных дел Буоль, ряд других гражданских сановников и около 60 генералов. Во-вторых, Франц Иосиф преисполнился глубокого отвращения, если не сказать ненависти, к «вероломному» Наполеону III, для которого в приватной обстановке не находил иного выражения, кроме как «этот мерзавец в Париже». Неприязнь австрийского монарха дорого обошлась Франции в 1870 году, когда во время франко-прусской войны Вена сохранила нейтралитет, не поддавшись на французские уговоры ударить в тыл пруссакам. В-третьих, поведение самой Пруссии во время войны 1859 года не способствовало улучшению отношений между берлинским и венским дворами; путь к битве при Садовой был в каком-то смысле проложен у Мадженты и Сольферино. В-четвертых, проигранная война обострила внутренние противоречия в империи: в Венгрии вспомнили о Кошуте, неоабсолютизм трещал по швам. Франц Иосиф встал перед необходимостью реформ, к которым испытывал не большую любовь, чем к французскому императору.
* * *
Габсбургам и их советникам приходилось иметь дело одновременно и с политическими, и с административными проблемами, причем последние в силу специфики Австрийской империи имели ярко выраженный национальный оттенок. При этом перед Веной были четыре возможных решения, четыре формы правления, которые могли существовать в этом центральноевропейском конгломерате.
Первая – неоабсолютистский централизм, модель Шварценберга и Баха – была наиболее близка сердцу Франца Иосифа, однако к началу 1860-х годов обанкротилась. Сохранение подобного строя привело бы Габсбургов к новой революции, и император при всем своем консерватизме понимал это. Вторая, прямо противоположная модель – федерация (или конфедерация) народов, в политическом отношении устроенная как парламентская монархия, так никогда и не была реализована в габсбургском государстве – хотя в последние годы своего существования Австро-Венгрия медленно и тяжело, но все же двигалась именно в этом направлении. Третья и четвертая модели располагались как бы на полпути между двумя вышеописанными, по-разному сочетая административный и политический элементы. Это были неоабсолютистский федерализм и парламентский централизм. Стремясь вывести империю из нового кризиса, Франц Иосиф I попробовал и то, и другое.
Еще 29 мая 1860 года протокол заседания австрийского правительства сухо сообщал о том, что «в газетах все чаще проявляются конституционные тенденции, с подобными явлениями можно встретиться даже в высоких сферах. Его Величество, однако, твердо намерен не уступать подобным устремлениям и считает своим долгом воспрепятствовать заведению представительской конституции, которая совершенно не подходит Австрии». Однако менее чем через полгода, в октябре, император поставил свою подпись под документом, вошедшим в историю как Октябрьский диплом. Это был закон, вновь расширявший права провинциальных сословных собраний, но бесконечно далекий от реального парламентаризма, которому наученный горьким опытом Франц Иосиф пытался противостоять, но не напрямую, а косвенно, путем укрепления институтов, уже отживших свое.
Попытка оказалась не слишком удачной: даже в Венгрии, где были восстановлены автономия, сейм и официальный статус венгерского языка, Октябрьский диплом восторга не вызвал. Ведь, помимо указанных мер, он сохранял относительную самостоятельность Трансильвании и Хорватии. Недовольны были все, хоть и по разным причинам: централисты и федералисты, консерваторы и либералы, националисты немецкие и мадьярские, чешские и хорватские… Через несколько месяцев, убедившись в несовершенстве принятого решения, Франц Иосиф резко переложил руль государства в другую сторону. 26 февраля 1861 года был подписан Февральский патент. Формально он являлся уточняющим приложением к Октябрьскому диплому, но фактически означал возврат к централизму, на сей раз – под контролем парламентских ассамблей.
Февральский патент предусматривал создание двухпалатного парламента – рейхсрата, члены которого избирались на основе довольно высокого имущественного ценза. Права провинциальных представительных органов, в том числе венгерского сейма, были заметно урезаны. Речь также не шла о сколько-нибудь полном воплощении принципов парламентаризма: правительство не несло ответственности перед рейхсратом, а император сохранял за собой весьма обширные полномочия, особенно в области обороны и внешней политики. Франц Иосиф имел все основания писать матери: «Хотя теперь у нас будет какая-то парламентская жизнь, власть, тем не менее, остается в моих руках». Согласно Февральскому патенту, рейхстаг должен был стать как бы двойным: наряду с «большим» парламентом, где обсуждались дела всей империи, предусматривалось существование парламента «малого» – для всех провинций, кроме венгерских. Система выборов в провинциальные собрания, разбивавшая избирателей на 4 курии (крупных землевладельцев, горожан, членов корпораций – т. е. объединений торговцев, промышленников, ремесленников и т. п. – и, наконец, сельских жителей), была выгодна главным образом немцам, составлявшим абсолютное большинство во второй и третьей куриях. Посему Февральский патент не устраивал не только венгров, но и славян. Все они отказались послать своих депутатов в рейхстаг, что поставило под вопрос эффективность системы, задуманной новым влиятельным лицом при венском дворе – государственным министром Антоном фон Шмерлингом. Тем не менее даже в неполном составе парламент смог к концу 1862 года разработать и утвердить ряд важнейших законов – новую редакцию торгового кодекса, закон о прессе, освобождавший ее от большинства цензурных ограничений, реформу судебных учреждений и т. д. Австрия, несмотря на несовершенство административно-политического устройства, становилась все более современным и либеральным государством.
Февральский патент – конституционный акт Австрийской империи, опубликованный 26 февраля 1861 г.
Это понимали и в Будапеште. За время, прошедшее после подавления революции, радикализма у мадьярской элиты заметно поубавилось. Приверженцы Кошута продолжали играть определенную политическую роль, однако на передний план выдвинулись люди более умеренные и реалистически настроенные – в первую очередь Ференц Деак и Дьюла Андраши. Деак в 1848 году не принял радикализм Кошута и потому смог избежать преследования в эпоху неоабсолютизма. К началу 1860-х он стал признанным лидером конструктивной венгерской оппозиции, чьи взгляды сформулировал следующим образом: «Венгрия никоим образом не угрожает устоям монархии… Конфликта между наследственными землями (т. е. западной частью монархии. – Я. Ш.) и Венгрией нет, они способны сосуществовать… Мы всегда готовы конституционными средствами гармонизировать наши законы в соответствии с требованиями безопасности и единства монархии». Такая готовность не означала, однако, согласия поступиться историческими правами Венгрии как самостоятельного государственного образования.
Совместно с графом Андраши – бывшим революционером, вернувшимся на родину после амнистии в 1858 году, – Деак стал ключевой фигурой на переговорах с венскими властями. В конце концов венграм удалось «дожать» имперское правительство: Шмерлинг пал, и 20 сентября 1865 года Франц Иосиф приостановил действие Февральского патента. Однако потребовалось еще два года напряженных переговоров и очередное военное поражение, чтобы на смену системе Шмерлйнга пришел дуалистический компромисс (Ausgleich), превративший Австрийскую империю в Австро-Венгрию и придавший дунайской монархии облик, который она сохранила до конца своего существования.
* * *
Два медведя в одной берлоге не уживутся. Германская «берлога» нуждалась в одном хозяине, и по мере того, как все более очевидной становилась военная и политическая слабость габсбургской монархии, шансы Пруссии стать этим хозяином возрастали. Роковым днем для Австрии как германской державы стало (хотя в Вене об этом еще не подозревали) 22 сентября 1862 года, когда прусский король Вильгельм I назначил своим премьером и министром иностранных дел Отто фон Бисмарка.
Непревзойденному мастеру Realpolitik в то время исполнилось 44 года, и за плечами у него была довольно богатая дипломатическая карьера. Среди постов, которые доводилось занимать Бисмарку, была и миссия прусского посланника при германском Союзном совете; уже тогда этот самоуверенный и расчетливый бранденбургский помещик делал все возможное, чтобы досадить Австрии и ограничить ее влияние в Германии. Когда Бисмарк стал правой рукой своего государя, борьба Австрии и Пруссии за гегемонию в германских землях вступила в новую фазу.
