философы Венского кружка не ограничивали свои интересы наукой и философией – единство науки простиралось на все области человеческой деятельности. «Мы видим, как дух научного миропонимания все в большей степени пронизывает формы личной и общественной жизни, преподавания, воспитания, искусства, – провозглашал манифест, – помогает организовать формы хозяйственной и общественной жизни на рациональной основе» [418]. Члены кружка устанавливали связи с художественными и общественными движениями, разделявшими схожие идеалы, такими, например, как Школа архитектуры и дизайна «Баухаус» [419]. Политические взгляды членов кружка были под стать его революционной риторике. Его философские оппоненты, такие как немецкие идеалисты, часто стояли на реакционных крайне правых политических позициях. Хайдеггер, например, был ярым националистом и традиционалистом-аграрником, считавшим индустриализацию расчеловечивающей силой. Он призывал вернуться к традиционным культурным ценностям, выступал против современных политических тенденций, таких как представительная демократия, и в конце концов в 1933 году вступил в нацистскую партию. Венский кружок считал, что ужасные крайности политического правого экстремизма шли рука об руку с ненаучными и устаревшими философскими взглядами, против которых члены кружка и боролись. Кружок включал себя в традицию великих философов-эмпириков эпохи Просвещения, таких как Юм и Локк, и способствовал распространению ценностей этой эпохи: международного сотрудничества в противовес национализму, разума в противовес вере, гуманизма в противовес фашизму, демократии в противовес авторитаризму. Индустриализация для философов кружка была силой не подавляющей, но модернизирующей. Они считали, что их политические действия тесно связаны с их философией: Нейрат, например, в 1919 году был экономистом в недолговечном революционно-социалистическом Баварском государстве и впоследствии едва не угодил за это в тюрьму. «Стремление к преобразованию экономических и общественных отношений, к объединению человечества, к обновлению школы и воспитания демонстрирует тесную внутреннюю взаимосвязь с научным миропониманием [420], – писал он в манифесте Венского кружка. – Представители научного миропонимания твердо стоят на почве простого человеческого опыта. Они настойчиво работают над тем, чтобы убрать с дороги тысячелетний метафизический и теологический хлам» [421].
Верные своей гуманистической и интернационалистической позиции, Шлик и его единомышленники обращались со своим манифестом ко всему миру. «Венский кружок не довольствуется выполнением, в качестве замкнутого сообщества, коллективной работы, – провозглашал манифест. – Он также старается наладить контакт с теми активными движениями современности, которые стремятся к научному миропониманию и отказываются от метафизики и теологии» [422]. И в этом философы кружка со временем преуспели: в Вену приезжали Ганс Райхенбах из Германии (глава Берлинского кружка философов) и Альфред Айер из Англии, которые затем, вернувшись домой, способствовали выходу логического позитивизма за пределы национальных границ и языковых барьеров. Главным пропагандистом взглядов Венского кружка стал Рудольф Карнап; его выдающийся труд «Логическая структура мира», вышедший в 1929 году, сделал его самой влиятельной фигурой позитивистского движения. Многие его ученики сами сделались крупными философами. Карнап и Райхенбах сумели возглавить уже существовавший философский журнал Annalen der Philosophie и превратить его в рупор своих идей: под новым названием Erkenntnis (что означает «познание» или «осознание») журнал стал публиковать статьи позитивистской направленности, написанные философами из кругов, близких к новой редакции, да и со всего мира. Тем временем Отто Нейрат, обладавший необузданным и экспансивным характером – «он был настолько же шумным и неопрятным, насколько Шлик – утонченным и светским, – вспоминал Айер, – человеком исполинского роста, неизменно оканчивавшим свои письма силуэтом слона вместо подписи» [423], – разработал несколько честолюбивых проектов с целью изменить мир под эгидой объединенной науки. Он приступил к созданию многотомной «Международной энциклопедии объединенной науки», целью которой было осветить в едином авторитетном источнике достижения всех областей науки с позиций позитивизма. Он трудился над построением международного символического языка ISOTYPE, в котором чувственные данные были бы представлены точным и однозначным образом, – на нем могло бы основываться международное сотрудничество науки и философии. Кроме того, Нейрат организовал целый ряд конференций – Международных конгрессов объединенных наук, на которых позитивисты со всех концов мира встречались и обсуждали ход осуществления своей философской и общественной программы. В течение недолгого времени с конца 1920-х до начала 1930-х годов намеченные в манифесте Венского кружка перспективы казались поистине радужными.
* * *
Многие идеи позитивистов – значение, которое они придавали наблюдению, критика «реальности» и невидимых сущностей как метафизических понятий, представление о науке как об инструменте организации восприятия – сближались с некоторыми воззрениями, связанными с копенгагенской интерпретацией. Логический позитивизм и квантовая физика родились в одно и то же время и в одном и том же месте: Венский и Берлинский кружки сформировались в 1920-х, и в том же десятилетии Гейзенберг и Шрёдингер (первый был немцем, второй – австрийцем) впервые разработали полномасштабные теории квантовой физики. Это не было простым совпадением, но не было и заговором. В атмосфере интеллектуальной культуры этого времени и этих мест носились смутные представления, которые, возможно, и легли в основу идей как ранних позитивистов, так и первопроходцев квантового мира. Но у обеих этих групп определенно было нечто общее, что их вдохновляло, и в первую очередь это были работы Эрнста Маха.
Мах, работавший в Венском университете за одно поколение до Венского кружка, первым сформулировал требование, чтобы все научные теории относились только к наблюдаемым сущностям. (Мы уже познакомились с ним в главе 2; к большому огорчению Людвига Больцмана, он отрицал существование атомов на том основании, что увидеть их невозможно.) Исповедуемая Махом философия науки, признающая только наблюдаемые объекты, была непосредственным источником вдохновения логических позитивистов; в манифесте Венского кружка его имя названо среди прямых и наиболее влиятельных предшественников этого направления. Но Шлик, Нейрат и все остальные были не единственными, кого вдохновили его взгляды. Мах стал крестным отцом молодого венского математического гения по имени Вольфганг Паули; философия науки Паули была пропитана идеями Маха. «Нет никакого смысла в том, чтобы обсуждать <…> величины, которые в принципе не могут наблюдаться экспериментально» [424], – писал только что окончивший колледж юный Паули в 1921 году. Такие величины, настаивал он, должны быть признаны «несуществующими и не имеющими физического смысла» [425]. А спустя тридцать с лишним лет Паули так высказался по поводу сомнений Эйнштейна в способности квантовой физики описать то, что происходит между измерениями: «Ломать голову, размышляя, существует ли что-то, о чем мы ничего не знаем, все равно что решать старинную задачу о том, сколько ангелов может поместиться на кончике иглы» [426].
Мах был не единственным, чьи идеи разделяли как члены Венского кружка, так и физики из Копенгагена. Был еще кое-кто, к кому обе эти группы относились похожим образом [427]: Эйнштейн, который сам отчасти вдохновлялся взглядами Маха, когда формулировал положения специальной теории относительности. Опираясь на то, что было доступно наблюдению, – часы и мерные рейки – и отбросив как ненаблюдаемый фантом светоносный эфир, Эйнштейн революционизировал науку. Успех специальной теории относительности рассматривался как триумф махистского
