«Мы не хотим Константинополя. Это было бы самым опасным завоеванием, которое мы могли бы сделать», – заявил в этот период российский министр иностранных дел Карл Нессельроде.
Эта же мысль отражена в решении Особого комитета по восточным делам, созданного в ходе переговоров с турками:
Комитет единодушно признал: что выгоды от сохранения Оттоманской империи в Европе весомее причиняемых ею неудобств; что ее падение поэтому противоречило бы истинным интересам России; что, следовательно, было бы благоразумно постараться предотвратить его, воспользовавшись любыми еще могущими представиться возможностями для заключения почетного мира.
Переговоры шли трудно, потому что России снова пришлось иметь дело не только с турками, но и со стоявшими у них за спиной английскими и французскими дипломатами, а они всячески противились требованию русских включить в проект мирного договора вопрос о Греции. Лишь в сентябре 1829 года документ был подписан в Адрианополе.
Петербург договор удовлетворил вполне. Англичан, французов и уж тем более турок, конечно, нет. Согласно мирному трактату, к России отошли небольшие, но очень важные в военно-стратегическом и политическом плане территории в Закавказье и дельта Дуная. Турции пришлось признать право прохода через Босфор и Дарданеллы русских и иностранных судов «под дружественными флагами». За этой формулировкой скрывались в основном греческие суда, работавшие по фрахту на российских торговцев.
Отдельные статьи договора подтверждали автономию славянских Дунайских княжеств, причем с некоторыми дополнительными поправками, укреплявшими их самостоятельность. Особая статья договора не только констатировала автономию Сербии, но и возвращала ей отторгнутые турками ранее территории. По новому статусу Сербия получила право самоуправления и избрания своих начальников, большую, чем раньше, финансовую самостоятельность и т. д. После длительного запрета в Сербии была восстановлена долгожданная свобода православного богослужения.
Прямым следствием победы русских стало и то, что впервые в международном акте Турции пришлось признать государственность Греции со статусом автономии.
Включение этой статьи в Адрианопольский договор чуть не привело к разрыву дипломатических отношений России с Англией, поскольку Лондон усмотрел в этом претензию Петербурга на исключительную роль в решении греческого вопроса. Напряжение в какой-то мере удалось снять лишь в 1830 году в ходе Лондонской конференции, где англичане, французы и русские выработали совместный компромиссный протокол.
Чтобы погасить подозрения союзников, Россия скрепя сердце пошла на ряд уступок, ущемлявших интересы греков. Протокол подтвердил независимость Греции, однако урезал ее территорию в пользу турок. Французы и англичане в угоду собственным амбициям фактически «подарили» туркам сто тысяч греков, оставшихся под османским господством.
Войны с Персией и Турцией, стоившие русским немалых финансовых затрат и больших человеческих жертв, одновременно укрепили и ослабили позиции России. Российская империя приобрела новые территории и новых союзников в лице благодарных армян, сербов и греков. Вместе с тем выросло и число новых могущественных противников. На Западе с нарастающей тревогой, раздражением и подозрительностью следили за деятельностью Петербурга.
Желание остановить Россию в Западной Европе нарастало. Как это случалось и ранее, русская внешняя политика снова дала повод для диаметрально противоположных выводов. Ее по-прежнему можно было трактовать на любой вкус: как экспансионистскую, по-рыцарски благородную или фатально непрагматичную.
Старая Россия против молодой Европы
Восточную, или Крымскую войну, как ее часто называют, поскольку именно Крым стал главным театром военных действий, спровоцировали несколько факторов. К войне подталкивали разногласия по Восточному вопросу и общее взаимное непонимание, нараставшее между самодержавной николаевской Россией и революционно-буржуазной Западной Европой.
Этот феномен чем-то напоминал историю с вавилонской башней. И там, и тут Господь покарал за самодовольство и гордыню. Если в эпоху Александра Павловича Россия, садясь за стол переговоров с англичанами или французами, в целом еще сносно понимала язык партнера, то к концу царствования Николая Павловича западноевропейский политический язык, применяясь к новым обстоятельствам, изменился уже настолько, что договариваться стало неимоверно сложно. Высокий, но архаичный церковнославянский слог плохо сочетался с низким, зато современным буржуазным стилем.
Это, кстати, испытал на себе сам Николай I, попытавшийся лично снять накопившиеся разногласия с англичанами в ходе своего официального визита в Лондон незадолго до Крымской войны. Впрочем, была и другая сложность: самодовольная Россия в николаевские времена вообще предпочитала не столько разговаривать, сколько нравоучительно проповедовать.
Очень точно о характере тех переговоров Николая в Лондоне сказал известный специалист в области англо-русских отношений историк Николай Ерофеев:
Переговоры, как и многие другие акты его внешней политики, носили характер светских бесед, шли обычно с глазу на глаз и велись без соблюдения установленной дипломатической процедуры… Переговорами назвать их можно лишь условно: в сущности, говорил один Николай I… Мнение собеседника его интересовало меньше всего. Поэтому его разговоры с английскими политиками обычно выливались в пространные монологи. Его задачей было как можно полнее изложить свои взгляды. В том, что собеседники их примут, он, видимо, не сомневался… Сам Николай I был очень доволен этими беседами и считал их результаты положительными. Дипломатическое молчание собеседников он воспринимал как согласие с ним.
Любопытно, как повторяется история. Это был уже второй визит Николая в Англию. В первый раз он там ничего не увидел, кроме английских коттеджей, а во второй ничего не услышал, кроме дежурных светских комплиментов. Точно так же, как и Петр I, Николай лишь однажды побывал в английском парламенте и точно так же не извлек из этого визита ни малейшей пользы.
При всей своей любви ко всему английскому – от модных лондонских магазинов до романов Вальтера Скотта – государь так и не понял основ политического строя Великобритании и характера англичан. В конце октября 1853 года, то есть накануне войны, Николай направил королеве Виктории письмо с жалобой на ее «строптивых» министров в надежде, что королева вмешается. Шаг, конечно, наивный, учитывая британские политические реалии.
Повторюсь, притормозившая самодержавная Россия и буржуазный Запад говорили уже на разных языках, а потому у них не было ни малейшего шанса договориться. Ни по Восточному вопросу, ни по любой другой спорной теме.
Все остальные причины, а их приводят в немалом количестве, либо являются второстепенными, либо производными. Нельзя же всерьез говорить о том, что Крымская война вспыхнула оттого, что Наполеон III невзлюбил Николая I, хотя и это, наверное, сыграло свою негативную роль. Или объяснять русское поражение очередным предательством австрийцев, как раз накануне Крымской войны спасенных русской армией от венгерской революции. И так далее.
Формальным поводом к войне послужил спор о святых местах в Палестине, а если точнее, спор о том, кому (православным или католикам) должны принадлежать ключи от Вифлеемского храма. Как раздраженно пишет один из русских историков:
В 1853 году турецкое правительство нарушило права православной церкви в Палестине. Из-за происков французских дипломатов ключи… были переданы католикам.
С современной точки зрения повод для войны представляется надуманным. Тем более что ключи от Вифлеемского храма турки отдали все-таки в руки христиан, а не идолопоклонников. Большинство русских, однако, в то время так не считало, усмотрев в данном жесте немалое для себя оскорбление. Воинственный Николай Данилевский писал:
…самое требование Франции [отдать Парижу ключи от Вифлеемского храма] было не что иное, как вызов, сделанный России, не принять которого не позволяли честь и достоинство. Этот спор о ключе, который многие… представляют себе чем-то ничтожным… имел для России даже с исключительно православной точки зрения гораздо более важности, чем какой-нибудь вопрос о границах…
Характерно, что речи о цене злополучного ключа – а цена выражалась в жизнях русских солдат – здесь даже не идет. Если славянофилы и ругали правительство за Крымскую войну, то отнюдь не за бессмысленную гибель соотечественников, а лишь за то, что власть не подготовилась должным образом к схватке с Западом. Федор Тютчев утверждал:
