В действительности царь-реформатор раскрепостил не только крестьян, но и печатное слово: понятие гласности впервые появилось именно при нем, а вовсе не при Горбачеве. Перемены коснулись и других сфер жизни общества. Промышленность: время Александра II – это эпоха зарождения капитализма в России; право: лицо эпохи – суд присяжных; образование: первые высшие женские курсы. Александр II осуществил современную военную реформу, которая была стране жизненно необходима после поражения в Крымской войне. Великой была и земская реформа царя-реформатора. Наконец, именно Александр Николаевич вывел страну из того внешнеполитического тупика, куда ее завел отец – «железный самодержец».
По масштабам преобразований эта эпоха вполне сопоставима с эпохой Петра Великого. Есть, однако, в реформах Петра Великого и Александра Освободителя существенное отличие. Первый реформировал Россию, чтобы догнать Запад, потому что так решил сам. Второй также догонял Запад, но уже вынужденно, убегая от революции.
Между тем догонять и убегать – вещи разные. Именно это и придает Петровским реформам оттенок величия, а реформам Александра II – оттенок обреченности. Тем более что революция, пусть и не его, а Николая II все же догнала.
Тем не менее заслуга Царя-освободителя перед Россией огромна. Освободив миллионы русских людей от рабства, он сделал то, на что в свое время не решились ни вольтерьянка Екатерина, ни рыцарственный Павел, ни «якобинец» (по словам Меттерниха) Александр I, ни волевой Николай I. Крепостное право для русских монархов оказалось тем Рубиконом, через который не отважился перейти никто, хотя постыдность, да и просто невыгодность для империи рабовладельческого строя понимал каждый из названных государей.
Причины нерешительности очевидны. «Аболиционисты» среди правящей элиты в России всегда составляли незначительное меньшинство, а русский Рубикон, наоборот, пугал своими водоворотами. В царской семье никогда не забывали две старые истины: самодержавие в России ограничено дворянской удавкой, а русский бунт беспощаден. Отмена же рабства, как казалось тогда очень многим, может стать причиной сразу двух этих бед: как дворцового переворота (если дворяне сочтут уступки чрезмерными), так и массовых крестьянских беспорядков (если крестьяне сочтут реформы недостаточными).
Немаловажную роль играло и еще одно обстоятельство. Екатерина захватила власть в результате рискованного переворота. Третируемый матерью Павел добивался законного престола в течение десятилетий. Александр I, поднимаясь на трон, переступил через труп отца. Николай I стал самодержцем после трагических событий 14 декабря 1825 года. Подобные «родовые травмы» бесследно не проходят: слишком большой ценой каждому из этих монархов досталась власть, чтобы добровольно подвергнуть ее очевидному риску.
На таком фоне Александра II, взявшего в руки скипетр в самом конце уже безнадежно проигранной войны, можно считать чуть ли не счастливчиком. В отличие от предшественников он получил власть не в результате переворота, а на законных и никем не оспариваемых основаниях. К тому же Александра Николаевича к исполнению обязанностей государя готовили столь тщательно и целенаправленно, как никого другого, что не могло не дать результатов. Готовила его целая команда блестящих педагогов под руководством поэта Жуковского. Наследник престола с ранних лет твердо усвоил свои права и обязанности, а это обычно помогает при принятии важных решений.
К тому же пусть и частично, но переправа на тот берег Рубикона была уже возведена отцом, он взял на себя значительную по объему черновую работу, чтобы подготовить и отмену крепостного права, и судебную реформу. Он же укрепил среди дворян непререкаемый авторитет царской власти, без чего разговаривать с помещиком об освобождении крепостного раба было трудно даже государю.
Ряд сложных вопросов, с которыми столкнулся Александр II уже по ту сторону Рубикона, он предвидел, а потому сумел решить их удовлетворительно.
Успешно шли дела и на международной арене. Здесь император и его канцлер Горчаков сумели свести к минимуму негативные последствия поражения России в Крымской войне. Русская дипломатия, используя противоречия между своими бывшими противниками, смогла сначала выйти из изоляции, а затем добилась отмены невыгодных для нее статей Парижского мирного договора. Под конец царствования Александра II Россия полностью вернула себе тот политический вес в Европе, что потерял Николай.
Более того, русская армия снова разгромила турок и добилась некоторых уступок в пользу «братьев-славян». Правда, следует ли эту новую победу, стоившую русским большой крови, записывать в актив реформатору, еще вопрос. Как и отец, Александр II не сумел извлечь из победы над турками практически никаких выгод для самой России.
Не очень убедительной выглядела в этот период политика Петербурга и в польском вопросе, хотя очередное обострение положения в Польше на фоне проводимых в России реформ царь сумел спрогнозировать верно. Попытки правительства урегулировать кризис политическими методами оказались безуспешными. В результате и это восстание поляков пришлось подавлять силой.
И все же наиболее грозная, а главное, неожиданная для Царя-освободителя проблема возникла не за рубежом, а в двух русских столицах – Петербурге и Москве. Гроза пришла не справа, то есть со стороны консерваторов (здесь логично было ожидать сопротивления начавшимся преобразованиям), а слева, со стороны тех, кто десятилетиями призывал власть к реформам.
Образованная Россия, лишенная при Николае I возможности говорить вообще, при Царе-освободителе заговорила вся разом, громко, бурно, страстно, взахлеб. Временами толково и умно, но нередко и заговариваясь до безумия. Реформы, о которых еще вчера только мечтали как о чем-то недостижимом, теперь многим казались уже недостаточными и неглубокими. Россия как-то сразу наполнилась немыслимым количеством разнообразных пророков, преимущественно из числа студентов-недоучек. Причем каждый из них проповедовал не иначе как от лица всей России.
Хуже того, очень скоро пророки ушли в подполье, обзавелись оружием и начали охоту на царя-реформатора. А тыловой базой террористов стал Запад, который либо просто не понимал происходящего в России, либо целенаправленно работал на ее ослабление.
В советские времена в Москве вышли две книги с характерными для той поры названиями: «Безумство храбрых. Русские революционеры и карательная политика царизма» и «Царизм под судом прогрессивной общественности», где предпринималась попытка доказать правомочность революционного террора. Упрек к террористам из организации «Народная воля» у автора книг Николая Троицкого нашелся лишь один и вполне предсказуемый: недопонимание народовольцами исторической правоты основных догматов марксизма.
О том, чего стоило России «безумство храбрых», речь в книгах, естественно, не идет. Как нет там и расшифровки блистательного термина «прогрессивная общественность». Придется сделать пояснения нам. В широком смысле слова в советские времена под этим термином подразумевались все те, кто солидаризовался с внешней и внутренней политикой СССР, а в дореволюционные – просто оппозиция правящему режиму. То, что в царской России власть может быть только реакционной, а оппозиция, наоборот, только прогрессивной, принималось за аксиому.
Между тем, отчасти справедливо критикуя царизм времен Александра II, «прогрессивная общественность» на самом деле оказалась неспособной предложить России свою собственную позитивную, а главное, бескровную альтернативу, в полной мере учитывающую непростые российские реалии. Оппозиция просто требовала от власти всего и сразу.
К тому же в головах русских оппозиционеров царил тогда немалый хаос, где причудливо сочетались смутные воспоминания о Вольтере и русском масонстве, поверхностное знание западного парламентаризма и молитвы славянофилов, бархатные лоскутки христианского гуманизма и битое стекло анархизма, зачатки социализма и антиправительственные филиппики из последней статьи Герцена в журнале «Колокол».
Весь этот причудливый идейный винегрет в сознании русской интеллигенции вряд ли можно считать полноценной политической позицией. Этого запаса вполне хватало, чтобы устроить на лекции в университете какому-нибудь лояльному власти профессору обструкцию в виде «кошачьего концерта» (слушатели дружно начинали шуметь и мяукать в аудитории), но было мало, чтобы предложить свою программу выхода из кризиса или хотя бы осознать всю опасность для России рецептов, предлагаемых радикалами.
Один из крупных российских государственных деятелей той поры Николай Милютин, принадлежавший к группе так называемых «либеральных бюрократов» (фактический руководитель всей работы по освобождению крестьян), узнав об очередных беспорядках в студенческой среде, писал в 1861 году из-за границы своему брату, военному министру Дмитрию Милютину:
