Вдали маячат знакомые серные бугры.
До завода недалеко, всего 7 километров, но мы решаем ехать ют красного Кыр-Кызыл-Такыра в объезд лишних 12 километров, но зато мчась со скоростью 40 километров по ровной поверхности сначала Кызыл-Такыра (237-й километр), потом такыра Дингли и мягко утопая в последних пуховых шорах.
Вот вдали показалась труба завода. Подъем по коренным породам, и мы под восторженные крики работников завода подлетаем к заводскому поселку. Нашу радость омрачает только мысль о второй машине, застрявшей где-то в песках из-за новой поломки шестеренки. Мы посылаем ей привет и воду на двух могучих заводских верблюдах.
Первая половина нашей задачи решена — автомобиль проник в самый центр Кара-Кумов, и мы уже мечтаем об организации регулярной автомобильной связи между Ашхабадом и заводом (255 километров).
И вот на этом последнем пути к заводу у нас была интересная встреча. Я не могу не упомянуть о ней, как о красочном эпизоде песков.
Не доезжая Кыр-Кызыл-Такыра, наша машина неожиданно натолкнулась на такую картину: на узкой тропе лежал умирающий исхудалый верблюд. Около него сидел у костра старый, оборванный туркмен, с болью смотрящий на ослабевшее животное. Медный восточный чайник с кок-чаем был, по-видимому, единственной собственностью, оставшейся у бедного старика. Машина не могла пройти косогорами, и надо было стащить с дороги умирающего верблюда, который слабо поднимал голову и порывисто пытался встать на ноги. С испугом смотрел на нас старик. Мы решили не трогать животное и быстро лопатами стали прочищать дорогу вокруг, сбивать кусты саксаула и готовить объезд.
Наш кинооператор решил запечатлеть, как он говорил, эффектный кадр, на котором символически было бы изображено умирающее прошлое и новое, механизированное будущее. И в то время как он наводил свой аппарат на лежащего верблюда, старик с испугом стал спрашивать, чтó происходит, на что наш хитроумный переводчик быстро ответил: «Он пробует лечить твое животное, не бойся, он хочет своей машинкой помочь».
Машина промчалась быстро и кадр был удачно заснят.
На следующий день мы приехали на завод, и к вечеру к нам подтянулись верховые гидрологи. Они рассказали, что обогнали караван своих верблюдов, что не рассчитали времени и остались в жаркий день без воды.
— Правда, около Кызыл-Такыра нам повстречался старик, который встретил нас очень радушно, напоил чаем из медного чайника и дал отдохнуть.
— Он был один? — спросил я.
— Нет, с ним был его верблюд, который стоял у куста саксаула и обкусывал его стебли.
Мы переглянулись: верблюд, значит, действительно выздоровел, и старик невольно должен был поверить в чудодейственную силу «уруса».
На серном заводе
Мы провели на заводе три дня. Как не похожа была окружающая нас обстановка на ту, в которой мы проводили наши дни и ночи при первом объезде бугров! Сейчас в нашем распоряжении был великолепный домик из фанеры, с хорошими койками, столами и скамейками. Умывались мы прекрасной водой из Кызыл-Такыра. Всегда у нас была холодная вода для питья, прекрасный чай и обед из трех блюд. Молодой туркмен Сарыгуль («желтый цветок») помогал нам в наших работах. Баня, кооператив, амбулатория, метеорологическая станция — всё было к нашим услугам.
Опытный завод и заводской поселок построены на юго-восточном склоне бугра Зеагли, одного из крупнейших серных бугров района. С его вершины рисуется замечательная картина нескольких десятков бугров, как бы вулканов, возвышающихся среди бесконечного моря песка. Здесь, как и в других буграх, сера залегает почти на самой поверхности в песке и песчанике, то распределяясь более или менее равномерно, то образуя ярко-желтые сверкающие скопления редкой чистоты. Запасы серы очень велики: нам даже еще неизвестны глубины, до которых она продолжается. Вырытый при нас шурф обнаружил ее на 25 метров ниже верхней главной залежи.
Серу добывают очень легко, на тачках ее подвозят на крышу завода, где засыпают в большие вертикальные котлы — автоклавы. Из них получается сера исключительной чистоты — 99,9 процента, и, что самое ценное, в ней нет и следов вредных примесей — селена или мышьяка.
С гордостью осматривали мы наше детище и убеждались в правильности тех предположений, которые были выдвинуты второй каракумской экспедицией.
Действительно, наш завод в пустыне имеет много данных для своего существования. Вокруг огромные запасы топлива — саксаула. За весьма дешевую плату завод вполне обеспечен этим великолепным «зеленым» углем Средней Азии. Целая система такыров и шоров площадью в несколько квадратных километров окружает Зеагли. Таковы Дингли, Бекури и Кыр-Кызыл-Такыр, которые полностью обеспечат ежедневную потребность в две тысячи ведер воды, необходимой нашему заводу после его полного оборудования. Очень ценны и строительные материалы района. Такырные красные глины дают великолепный материал для обжига кирпичей. Более глубокие горизонты коренных пород состоят из известняков, дающих хорошую известь, а белый песчаник серной залежи великолепно обтачивается и служит для построек. Нет только строительного леса, но на крыши для строений вполне можно использовать толстые стволы саксаула и сезена.
Развитие серного дела не является, однако, только промышленным предприятием. Создается крупный культурный центр в самом сердце центральных Кара-Кумов, и уже сейчас мы видим, какую огромную историческую роль он призван выполнять: прекрасный кооператив обеспечивает не только рабочих завода, но и туркмен, временно приезжающих на заработки или занятых перевозкой серы. На пригорке и на такыре расположена великолепная метеорологическая станция Академии наук, ведущая очень важные наблюдения над влажностью, температурой, испаряемостью, ветрами. Она ведет наблюдения не только на поверхности, но и под почвой, измеряя температуру нагревания земли и выясняя процессы, происходящие в верхних частях земной коры. Организуется фельдшерский пункт, намечено устройство школы.
Наконец, при нас было положено начало организации радиостанции. 11 апреля пришел караван с нашей радиостанцией, и быстро в юрте, впредь до постройки специального здания, стали налаживать станцию. В несколько минут поставили двенадцатиметровые антенны, натянули провода, закрутили мотор, и наш спутник Табульский, как жрец, начал священнодействовать, выстукивая Ашхабад и Москву. 12-го числа радиосвязь была налажена, и полетели радиограммы с завода и на завод. Установлена была даже радиотелефонная связь с Ашхабадом. Начались испытания наиболее выгодной длины волн, усиления передачи, напряжения тока. В дни песчаных бурь наэлектризованные частицы песка, ударяясь о проволоку, вызывали повышенное напряжение. Зона молчания как будто бы не имела обычного места, и волна длиной в 47 метров великолепно достигала Ашхабада, до которого всего 230 километров по прямой линии через пески…
Три дня мы провели на заводе, достаточно полно изучили месторождение, собирая образцы, вымеряли колодцы, закладывали новые шурфы; под буграми в сплошных карнизах следили за интересным горизонтом стронциевых соединений — целестина; в шурфах колодцев осмотрели колчеданы и гипсы. В самой серной залежи мы проследили тонкие намазки битумов, и постепенно вырисовывалась перед нами картина образования наших серных залежей.
Они рождались в отдельных озерах, солончаках, лиманах отступавших морей сармата, среди нанесенных и развеваемых песков морского берега и мощных разливов Аму-Дарьи. В больших солончаках и соляных озерах накапливались хлористые и сернокислые соли. Более влажные периоды сменялись более сухими, сухой климат пустыни сменялся периодом дождей. Озера то возникали, то пропадали, заносились илом и песком.
В одних — отлагались гипсы в виде стрельчатых кристаллов; в других — на дне образовывалась черная грязь, подобная целебной грязи Сакского озера в Крыму или озера Молла-Кара в Туркмении; в третьих — осаждались соли. По берегам накапливались остатки камыша, превращаясь в сапропели, подобные выбросам озера Балхаш. Местами сернокислые соли восстанавливались, образуя сероводород, и улетучивались в воздух; местами шло их окисление, и частицы серы покрывали берега озер подобно той сере, которая еще сейчас образуется в некоторых заливах Западной Африки. Сера заносилась песком и снова отлагалась. Эти процессы шли под воздействием специальных видов бактерий. Потом все было погребено под сплошным покровом песков.
Но вот снова началась разрушительная деятельность ветра. Вдоль Унгузской оси стали освобождаться от песков погребенные скопления озер. Выдул ли их просто ветер или слабые молодые третичные движения подняли породы Унгузского плато? Сказать пока трудно. Но несомненно, что какие-то мощные геологические причины обнажили в середине пустыни Унгузские увалы, выдули длинные ямы шоров, разметали края плато оставив нам остатки — отдельные вершинки, — бугры. Где были скопления серы, там мощные кремневые и каолиновые покровы защитили холмы от быстрого разрушения и развеивания и сохранили серу в опаловом и глинистом панцире.
