Не нужно было уже ожидать сведений из особо доверительных источников – в Москве за двенадцать дней до начала войны началась эвакуация германского посольства. Вывозились жены, дети, домашние животные. Об этом 11 июня было сообщено Сталину, как и о том, что в посольстве начали жечь документы. К 22 июня в посольстве осталась лишь одна женщина – жена экономического советника Хильгера. Молотов 21 июня вызвал Шуленбурга и спросил о причине отбытия семей. Шуленбург указал на суровость московского климата и время отпусков. Молотов пожал плечами.
Немцы методично обрывали экономические связи. С 17 июня началось отплытие германских торговых судов из советских портов. В то же время прибытие новых германских судов в советские порты откладывалось под самыми различными предлогами. 21 июня советский порт покинуло последнее германское судно.
Откуда неверие
Нарком ВМФ Кузнецов делится: «У Сталина были соображения на тот счет, как вести войну, но, будучи патологически недоверчивым, он держал их в секрете от тех, кому пришлось бы осуществлять их. Ошибаясь относительно сроков начала столкновения, он считал, что у него имелось достаточно времени, и когда ход исторических событий набрал обороты, он не смог перевести эти идеи в ясные стратегические концепции и конкретные планы. Такие планы, разработанные до мельчайших подробностей, были совершенно необходимы».
Историк А. Буллок ищет рациональное в мыслительном процессе Сталина, с порога отвергающего все предположения о возможности германского нападения: Сталин убеждал себя, что Гитлер не такой дурак, чтобы представлять себе возможность победы над СССР одним ударом в духе блицкрига. «Никто, находясь в здравом уме, не попытается завоевать громадные пространства России, прежде чем не проведет многомесячную подготовку и не соберет запасы стратегических военных материалов. Немецкое наращивание сил, по мнению Сталина, имело целью оказать давление на Россию и увеличение размеров поставок. Сталин видел, что британцы и американцы старались столкнуть Россию и Германию: отсюда предупреждения, которые они слали Москве в надежде, что Россия предпримет оборонительные шаги, которые спровоцируют Гитлера на нападение. Любой ценой советские войска должны избежать провокаций».
План «Барбаросса» не мог быть подготовлен незаметно. Речь шла о концентрации огромных людских масс и техники. Советская разведывательная сеть была одной из наиболее крупных и эффективных, она выдерживала сравнение с любой разведкой. Сообщения о концентрации немецких войск стали поступать в Москву на довольно ранней стадии. Но Сталин, судя по всему, полагал, что в интересах Германии иметь дружественный тыл и Гитлер не пойдет на силовое решение.
У Сталина были свои предрассудки, свои ложные представления, свои заблуждения. Он видел в национал-социализме прежде всего орудие капиталистических монополий Германии, направленное на борьбу за рынки и инвестиции, а не независимое националистическое движение, направленное на реванш и на территориальную экспансию. Он стал жертвой собственных убеждений, что, предоставляя Германии рынки и сырье, СССР может сильнейшим образом повлиять на Берлин. Идеология искажала его видение мира в значительной мере, как и видение Гитлера. К 1941 году у Сталина было множество доказательств того, что помощь Гитлеру в Европе не создает ощутимых стимулов к сближению. И вина была не в злостном заговоре капиталистов Германии и западных стран, а в принципиально враждебном для коммунистической России видении мира германскими националистами.
После публикации в 1994 году британских документов периода войны стало ясно, что британский посол сэр Стаффорд Криппс невольно усугублял недоверие Сталина, постоянно повторяя ту мысль (полностью нарушая данные ему инструкции), что действия Советского Союза могут повлиять на отношение Британии к германским мирным предложениям.[11]
Знания Сталина частично базировались на сообщениях из Интеллидженс сервис и Форин оффис. Многие из этих сообщений противоречили предостережениям Черчилля Сталину. «Эти сведения предполагали, что Гитлер мобилизует немецкие силы вдоль советской границы ради оказания давления на Сталина с целью достижения территориальных уступок.[12] Черчилль не представлял, до какой степени советская разведка проникла в британскую – но все же не до того ее уровня, где разглашался источник сведений от «Энигмы». Посол Майский говорил англичанам 2 июня 1941 года: «Все это часть войны нервов».
Особую настороженность Сталина, как уже говорилось, вызвал эпизод с парашютной высадкой заместителя Гитлера по НСДАП Гесса 10 мая 1941 года в Шотландии. Эпизод с перелетом Р. Гесса, заместителя Гитлера по партии, вызвал особое подозрение Сталина. В ходе войны он постоянно выспрашивал Черчилля и Идена о смысле прибытия Гесса в Шотландию и о предложениях, которые тот выдвинул. В мемуарах англичане (в частности, У. Черчилль и А. Иден) объясняют все сверхподозрительностью Сталина. Но дело представляется не столь простым. Возможно, у Сталина были свои сведения о том, с чем прибыл Гесс к англичанам. Известно, что адъютант Гесса одиннадцать лет был в советском плену и что он дал важные показания. Фактом является и то, что англичане засекретили дело Гесса.
Жуков, тесно контактировавший со Сталиным в это время, пишет, что Сталин скептически воспринимал информацию, исходящую от империалистических кругов, а Черчилль вызывал у него особое подозрение. Одному из кембриджской пятерки – Киму Филби была поставлена задача узнать об условиях, предлагаемых Гессом. В кратком сообщении в Центр Филби 18 мая доложил, что «Бивербрук и Иден навестили Гесса, и это отрицается официальными источниками». Из Берлина агенты «Юн», «Франкфуртер» и «Экстерн» сообщили, что Гитлер послал Гесса с мирными предложениями. Филби был осторожен, он считал, что «время для переговоров еще не пришло, но в процессе дальнейшего развития военных событий Гесс, возможно, станет в центр интриг, направленных на заключение сепаратного мира, он будет полезен и для партии мира в Британии, и для Гитлера».[13] Напомним еще раз, что дело Гесса в Британии не деклассифицировано до сих пор.
Возможно, на Сталина действовал опыт Первой мировой войны. Тогда политическая власть – кайзер – оказалась оттесненной от руля управления Германией уже через несколько месяцев после начала боевых действий. В Берлине воцарились Гинденбург и Людендорф. Именно их приказы имели силу законов, именно их оценки происходящего являлись официальными, именно их указания были решающими для канцлера Бетман-Гольвега.
Можно предположить, что Сталин искал аналогию во внутренней расстановке сил в Германии. Гитлер – политический руководитель, но в недрах рейха действует и власть военных. В случае кризиса военные могут занять доминирующее положение. Гитлер склонен к политическому компромиссу, военные жаждут довершить дело 1918 года – завоевать Россию. Ради избежания конфликта следует остерегаться провоцирующих германский генералитет действий. Неизвестно, была или нет у Сталина такая (или подобная) схема, но без нее трудно понять логику действий обычно в высшей степени подозрительного Сталина.
Увы, Сталин не знал подлинной истории взаимоотношений Гитлера и военной касты в Германии. В тишине каюты линкора «Дойчланд», спешившего из Киля на маневры в Кенигсберг весной 1934 г., недавно назначенный канцлер Гитлер заключил соглашение с военным министром фон Бломбергом. Гитлер стремился занять пост престарелого президента Гинденбурга. Бломберга, представлявшего военную касту, пугали вооруженные отряды нацистской партии СА. Бломберг пообещал поддержать президентские амбиции фюрера национал-социалистов, если тот разоружит параллельную вооруженную силу в Германии.
Гитлер задерживал выполнение своего обещания – речь шла о камрадах, приведших его к власти. Тогда его вызвали в имение Гинденбурга Нойдек. Здесь, стоя несколькими ступеньками выше, облаченный в парадный военный мундир, Бломберг жестко отчитал канцлера: «Если правительство Рейха не сумеет осуществить ослабления напряженности, президент введет военное положение и передаст контроль над страной армии». Во время четырехминутной аудиенции президент Гинденбург повторил ту же идею. Бломберг стоял рядом. Канцлера отпустили. То был последний раз, когда армия продиктовала свою волю Гитлеру. В течение десяти дней руководство СА было уничтожено – это сделали отряды СС, а армия оставалась в казармах. Начиная с августа 1934 г. каждый военнослужащий вооруженных сил должен был принести присягу на личную верность «Адольфу Гитлеру, фюреру Рейха и германского народа, верховному главнокомандующему вермахта».
С этого времени оспаривать первенство Гитлера в Германии стало смертельно опасно. Армия не заступилась за своих прежних вождей, таких как генерал-лейтенант Курт фон Шляйхер, а вскоре смерть Гинденбурга подкосила главный инструмент ее воздействия на национальные дела. Провозглашенная Гитлером задача перевооружения армии «заняла» военные круги. 17 марта 1935 г. тот же Бломберг оценил ситуацию в стране так: «Преодолев внутренний конфликт, армия расчистила почву для Богом посланного архитектора. Вооруженный волей и духовной силой, этот человек преуспел там, где потерпело поражение целое поколение». Запоздалое признание первенства Гитлера не спасло лично Бломберга от отстранения и национального позора. А декрет от 4 февраля 1938 г. объединил все три рода вооруженных сил под единым командованием Гитлера: «Отныне я лично осуществляю непосредственное руководство всеми вооруженными силами». Гитлер противопоставил руководимое им ОКВ подчиненному командованию армии (OKХ). В Оберкомандо Вермахт верные Гитлеру Кейтель и Йодль стояли над всей традиционной армейской кастой.
