3 февраля 1927 года наступил решающий момент. Литлджон выступил главным свидетелем обвинения. Он плохо себя чувствовал. Но уже после первых его слов стало ясно, что он имеет силы для защиты своего мнения. Он подробно изложил, как проводились эксперименты и к каким выводам и результатам они привели.
Ачисон записывал каждое его слово. Перед ним лежали книги по судебной медицине, среди них альбом иллюстраций Литлджона «Судебная медицина» и книга Сиднея Смита «Судебная медицина и токсикология». Ачисон предварительно ознакомился с этой литературой, чтобы быть готовым к выступлению Бернарда Спилсбери.
Так он приступил к перекрестному допросу Литлджона. Он спросил, не Литлджон ли написал вступление к книге Сиднея Смита. «Да», — был ответ.
Литлджон одобряет это произведение?
Конечно.
И тогда защитник прочитал: «Эксперт должен иметь в виду, что патроны автоматического оружия наполнены бездымным порохом и что отсутствие следов ожога и копоти при выстрелах с близкого расстояния не исключает возможности самоубийства». Литлджону было нетрудно отразить эту атаку. Он предложил продолжить чтение. Там Сидней Смит как раз писал, что установлению истины может помочь только эксперимент с оружием и патронами, которыми произведен выстрел. Он и провел эксперимент, в ходе которого установил, что так называемый бездымный порох в патронах Мерретта оставляет отчетливые следы.
Тогда Ачисон заявил: «А как обстоит дело со следами бездымного пороха при мытье?» Литлджон не будет возражать, если он процитирует книгу «Судебная медицина», которую профессор Литлджон опубликовал в 1925 году? На стр. 120 Литлджон дает иллюстрацию входного пулевого отверстия при самоубийстве до и после расчистки раны. При этом он пишет: «Губкой можно смыть копоть от порохового дыма». Придерживается ли Литлджон и теперь того же мнения? Конечно, Литлджон не отказывается от своего утверждения. Он предложил и на этот раз продолжить чтение. Дальше сказано, что копоть смывается, но зато невозможно удалить вкрапления пороха, которые отчетливо видны на иллюстрации стр. 120.
Ачисон с ожесточением пытался добиться от Литлджона показаний, что следы могут быть уничтожены при кровотечении или каких-либо других обстоятельствах, но все было напрасно: Литлджон упорно стоял на своем. Наконец Ачисон оставил его в покое.
Глайстеру ничего не оставалось, как только подтвердить правоту Литлджона. Теперь все зависело от Спилсбери. Что он приготовил? Удастся ли ему убедить присяжных, как это случалось в многочисленных процессах в Англии?
7 февраля, после нескольких дней, которые ушли на разбор вопроса о растратах Дональдом Мерреттом денег матери, свидетелем выступил Спилсбери.
Пятидесятилетний Спилсбери привык считать себя непогрешимым человеком, которому присяжные верят безоговорочно. С 1922 года его знания и опыт обогатились еще пятью тысячами вскрытий. И все же 1925 год был годом его кризиса.
8 декабре 1924 года бесследно исчезла двадцатитрехлетняя лондонская стенографистка Элиза Камерон. Единственное, что о ней было известно, так это то, что она собиралась навестить своего жениха, некоего Нормана Торна. У Торна была небольшая птицеферма в Гровбору в Суссексе. Он утверждал, что не виделся с Элизой. Однако спустя несколько недель ее труп был найден закопанным на птицеферме. Ни головы, ни ног не нашли. Теперь Торн признался, что расчленил и похоронил труп Элизы. Элиза приехала к нему, чтобы принудить жениться на ней. А он отказывался. Элиза осталась в его комнатушке, в то время как он уехал к другой девушке. Вернувшись, он увидел, что Элиза повесилась на балке крыши. Испугавшись, что его обвинят в убийстве, он захоронил ее у себя на птицеферме.
Спилсбери обследовал останки и нашел многочисленные телесные повреждения. В районе шеи он обнаружил лишь естественные складки кожи, а не следы повешения. Ситуация была ему так ясна, что он не предпринял даже никаких микроскопических исследований. Он сделал заключение: девушка была избита и умерла от шока. Утверждение Торна, что девушка повесилась, — ложь. Кутис Беннет, защитник Торна, пригласил целый ряд других патологов. Среди них были Роберт Брантё, ирландец, долгое время работавший судебным патологом, а также Дэвид Наборро, патолог лондонского госпиталя на Грит-Ормонд-стрит.
В середине февраля Роберт Брантё и Дэвид Наборро еще раз исследовали эксгумированный труп Элизы Камерон, изготовили микроскопические препараты области шеи, исследовали их и заявили, что гистологические данные свидетельствуют о том, что имело место повешение. Они не оспаривали прижизненное происхождение прочих повреждений на теле Элизы Камерон и не отрицали, что эти повреждения могли явиться причиной ее смерти. Они считали, что девушка могла попытаться повеситься, чтобы вызвать у Торна угрызения совести. Торн мог обрезать веревку и потащить умирающую к кровати. При этом возникли повреждения на ее теле. Тогда Спилсбери тоже изготовил микроскопические препараты и заявил перед судом, что гистологические исследования бесполезно проводить на таком устаревшем материале. Он утверждал, что влажная почва могилы Элизы Камерон не оставила и следа крови в клетках кожи и что Брантё и Наборро приняли кожные железы за следы кровоизлияния.
Может быть, Спилсбери был прав. Он был знаком с изменениями в клетках ткани трупов, пролежавших многие месяцы под землей, в то время как опыт общих патологов опирался на вскрытия только что умерших людей. Мнение Спилсбери опиралось на специальные исследования, проводившиеся судебными патологами как раз в это время. Были изучены как повреждения, наносимые самими повешенными в борьбе со смертью, так и повреждения, причиняемые при неосторожном снятии повешенного. Подвергались изучению также следы, оставляемые на балках веревкой повешенного. На балках крыши в доме Торна подобных следов найти не удалось. Итак, упущением Спилсбери было лишь то, что, понадеявшись на свои визуальные заключения, он не провел гистологических исследований при первом обследовании трупа.
Судья в процессе Торна заявил присяжным: мнение Спилсбери более убедительное и его следует придерживаться. Присяжные признали Торна виновным, и он был казнен. Но еще раньше, чем это произошло, всеобщее преклонение перед авторитетом Спилсбери было поколеблено. Еще на суде защитник Торна крикнул судьям: «Разве не может быть других мнений, кроме мнения сэра Бернарда Спилсбери? Сколько трагических ошибок может совершить суд, полагаясь на мнение одного человека. Можно верить отдельному человеку, но это не гарантирует от ошибок».
Когда Спилсбери появился в Эдинбурге, он, несмотря ни на что, производил впечатление очень самоуверенного человека. Все взоры были устремлены на появившегося в суде в качестве свидетеля защиты Спилсбери, как всегда уверенного в себе, свежевыбритого, с неизменной гвоздикой в петлице.
Узнав об экспериментах, проведенных в Эдинбурге, он тоже поставил опыты. С этой целью он пригласил известного во всем мире оружейника Роберта Черчилля. Спилсбери начал: «Эксперименты проводились с автоматическим оружием, очень близким по типу к тому пистолету, из которого в данном случае был произведен выстрел. У нас было описание этого пистолета, и мы выбрали оружие, длина ствола и калибр которого полностью совпадают. Мы выбрали также наиболее похожие патроны».
Большинство присутствующих были так заворожены легендарным образом Спилсбери, что не заметили, как уже эти слова вступления сводили на нет все, что он может сказать дальше. Ведь примененное им для экспериментов оружие имело лишь приблизительное сходство с пистолетом Мерретта и уже поэтому было непригодным для сравнительного эксперимента. То же можно сказать и о патронах. Но кому это было известно? Все, затаив дыхание, слушали рассказ Спилсбери о его опытах, приведших к прямо противоположным результатам по сравнению с опытами Литлджона.
Спилсбери и Черчилль тоже сначала стреляли в бумагу, затем в человеческую кожу и в результате обнаружили незначительное оседание копоти и вкрапления пороха, которые легко смылись и стали незаметны для невооруженного глаза. Итак, Спилсбери считал, что кровотечения и обработки раны было достаточно, чтобы ликвидировать все следы. Те незначительные следы вокруг раны Берты Мерретт могли исчезнуть даже при транспортировке ее в больницу.
Спилсбери продолжал. Он проделал также опыты с пистолетом Мерретта в Эдинбурге, правда, патроны были те же, что и в Лондоне. Экспериментальные выстрелы производились только по бумаге, а не по коже человека.
Каждому внимательному слушателю должно было броситься в глаза, что, говоря об экспериментах в Эдинбурге, Спилсбери заметил, что следы копоти и пороха были более заметными, чем это имело место в Лондоне. Итак, использование оригинального оружия (без использования оригинальных патронов) уже привело к другим результатам.
