работы предрекают движение к апокалипсису – буквальному, культурному, политическому или этическому. Но возможно и даже вполне вероятно движение и в обратном направлении, особенно трагичном из-за его пугающей правдоподобности: сталкиваясь с конфликтами, мы поддаемся инстинктам и бежим в противоположном направлении – в сторону адаптации.
Это отчаянный крик, приглушенный обманчивой мягкостью термина «климатическая апатия», который в любой другой ситуации нес бы исключительно описательный характер. Через призывы к нативизму или через логику бюджетных реалий, через извращенное понятие «заслуженной кары», через уменьшение зоны охвата нашего соучастия или через банальное игнорирование, когда нам удобнее просто отвернуться от проблемы, мы изобретем новое безразличие. Если смотреть в будущее с высоты настоящего, когда планета потеплела на 1 °C, «двухградусный» мир кажется сущим кошмаром – а потепление на 3, 4, 5 °C или более видится и вовсе гротескным. Но есть способ, с помощью которого нам, возможно, удастся пройти этот путь, не впадая в коллективное отчаяние, – как ни странно, для этого нам придется нормализовать климатические страдания теми же темпами, которыми мы их ускоряем. За прошедшие столетия человечество испытало столько боли, что научилось смиряться с тем, что нас ждет в ближайшем будущем, и отрицать отдаленные перспективы. Мы забываем все, что когда-то говорили о моральной неприемлемости того мира, в котором теперь блаженно прозябаем.
IV. Антропный принцип
Что, если мы ошибаемся? Десятилетия дезинформации и отрицания климатических изменений превратили глобальное потепление из экологического кризиса в пари с гигантскими ставками на легитимность и надежность науки и самого научного метода. Но наука сможет выиграть этот спор, только проиграв. И в этом эксперименте у нас лишь один подопытный – наш климат.
Никто не хочет видеть приближение катастрофы, но те, кто смотрит, уже его разглядели. Климатология пришла к своим ужасающим выводам не случайно и не с ликованием, а через систематическое исключение любых альтернативных объяснений наблюдаемому потеплению – даже несмотря на то что это потепление более или менее соответствовало тому, что можно было бы ожидать даже с примитивным пониманием парникового эффекта (1), впервые предложенным Джоном Тиндаллом и Юнис Фут в 1850-е годы, когда Америка приближалась к своему первому индустриальному пику. В итоге мы получили набор прогнозов, которые могут показаться неправдоподобными, – о повышении температуры, подъеме уровня морей, учащении ураганов и усилении природных пожаров. Но в конечном итоге вопрос, насколько ухудшится положение дел, – это не проверка возможностей науки; это ставка на деятельность человека. Что мы готовы сделать, чтобы остановить катастрофу, и как быстро?
Только эти два вопроса имеют значение. Конечно, существуют обратные связи, которые мы не до конца понимаем, а также динамические процессы потепления, которые ученым пока не удалось выявить. Но вся эта завеса неопределенности в отношении изменения климата – показатель не коллективного невежества в понимании природы, а слепоты в отношении самих себя, и прозрение может наступить в результате наших же действий. Именно с его помощью мы сможем пережить «конец природы» – климат будущего будет определен действиями человека, а не системами вне нашей власти. И вот почему при всей безошибочной ясности предикативной науки все гипотетические наброски климатических сценариев, описанных в этой книге, так часто сопровождаются словами возможно, вероятно и предположительно. Надеюсь, мне удалось создать достаточно устрашающий образ будущих страданий. Но мы еще можем их избежать. Если мы позволим глобальному потеплению продолжаться и дальше и наказать нас со всей яростью, которой мы его напитали, это произойдет лишь потому, что мы сами выбрали себе эту кару – коллективно шествуя по пути самоуничтожения. А если мы его остановим, это будет означать выбор другого пути – пути выживания.
Это и есть обескураживающие и противоречивые уроки глобального потепления, которые учат нас одновременно покорности и величию; и то и другое проистекает из восприятия смертельной опасности. Климатическая система, в которой появился человеческий вид и все, что мы привыкли считать цивилизацией, настолько хрупкая, что всего за одно поколение, ознаменованное расцветом губительной деятельности людей, она оказалась на грани нестабильности. Но эта нестабильность также отражает уровень могущества человека, создавшего ее чуть ли не случайно, и теперь это могущество должно остановить разрушения как можно скорее. Если проблема была создана людьми, то люди и должны ее решить. У нас есть устоявшееся название для тех, кто, подобно нам, держит судьбы мира в своих руках: боги. Но по крайней мере на данный момент большинство из нас склонно бежать от ответственности, а не принимать ее – или хотя бы признавать существование проблемы, хотя она у нас прямо перед носом, словно руль в автомобиле.
Вместо этого мы перекладываем задачу на будущие поколения, на мечты о волшебных технологиях, на политиков, которым выгодно откладывать борьбу «на потом». И вот почему в этой книге так часто встречается слово «мы», каким бы навязчивым оно ни казалось. Тот факт, что изменение климата носит всеобъемлющий характер, означает, что под прицелом находимся мы все и что мы все должны разделить ответственность, чтобы потом не разделять всеобщих страданий, – по крайней мере чтобы эти страдания затронули не всех и каждого.
Мы не знаем точно, в какой форме придут эти страдания, и не можем с уверенностью предсказать, сколько именно гектаров леса будет сгорать каждый год в следующем столетии, высвобождая в атмосферу веками копившийся углерод; или сколько ураганов пройдется по каждому из Карибских островов; где именно суперзасухи вызовут голод и какая эпидемия обрушится на нас первой в результате глобального потепления. Но мы знаем достаточно, чтобы увидеть даже сейчас, что новый мир, в который мы движемся, будет настолько отличаться от нынешнего, что это будет равносильно жизни на другой планете.
В 1950 году, идя на обед в Лос-Аламосе, физик итальянского происхождения Энрико Ферми, один из отцов атомной бомбы, был случайно втянут в обсуждение НЛО с Эдвардом Теллером, Эмилем Конопинским и Гербертом Йорком – и он втянулся настолько, что совершенно погрузился в свои размышления, придя в себя, лишь когда остальные ушли, и вскочил с криком «Где же все?» (2). Со временем эта история легла в основу научной легенды, так называемого парадокса Ферми: если Вселенная такая огромная, почему мы не обнаружили в ней другую разумную жизнь?
Ответ такой же, как и в случае с климатом. Нигде больше в известной Вселенной не существует ни одной
