Это мало, но это все, что можно здесь сказать. Подытоживая, можно охарактеризовать духовность как эпистемическую установку личности, для которой искомая форма знания является не теоретической. Это значит, что целью является истина не в смысле верной теории, а в смысле определенной практики, а именно духовной. Классические медитативные практики представляют собой формы систематической внутренней деятельности, которая, при внимательном рассмотрении, оказывается своеобразной формой внимательного бездействия. Искомая форма знания не пропозициональна, речь не идет об истинных высказываниях. Поскольку искомая форма глубинного познания не касается интеллектуального вида, то ее невозможно передать словами, а можно, самое большее, только на нее намекнуть или указать. С другой стороны, очевидно, что духовность – это не просто род терапии или определенная форма благополучия, но, в очень строгом смысле, она включает в себя этическую цельность через самопознание, радикально экзистенциальную форму освобождения через взгляд в самое себя: и столь же очевидно, что во многих традициях она требует некоего ментального тренинга и практики, внутренней формы добродетели или самоочищения. Следовательно, с самого начала, кроме аспекта знания, существует и нормативный, а значит, духовный взгляд на мир в весьма особом смысле включает в себя как самопознание, так и этику. Духовная установка – это этика внутренней деятельности ради самопознания.
Джидду Кришнамурти (1896–1985)
Я утверждаю, что истина – страна без дорог, и ее не достичь никаким путем, ни через религию, ни через секту. <…> Истина безгранична, безусловна, недостижима никаким путем, и ее нельзя организовать; и не следует создавать никаких организаций, чтобы вести или заставлять людей идти по определенному пути. <…> Как я уже говорил, у меня лишь одна цель: освободить человека, направить его к достижению свободы, помочь ему убрать любые границы, <…> Я желаю тем, кто хотел бы понять меня, свободы, чтобы они не следовали за мной и не использовали меня в качестве клетки, которая станет религией, сектой. Скорее, им следует освободиться от всех страхов, <…> Единственный способ судить, изменились ли они, состоит в следующем: в какой мере они стали свободнее, больше или опаснее для каждого общества, которое основано на лжи и несущественности?
Еще один важный аспект для просвещенной, секуляризированной формы духовности показал Джидду Кришнамурти, один из величайших внеуниверситетских философов прошлого столетия. Кришнамурти категорически отвергал не только мысль о конкретном пути или методе духовной практики, но и любые традиции, духовные организации и отношения учитель – ученик. Однако, существуй такая дисциплина как «теория медитации», он, несомненно, стал бы в ней классиком, одним из важнейших авторов и источников6. Распуская «Орден Звезды Востока» (основанный в его честь как «учителя мира»), он 3 августа 1929 года сказал: «Я утверждаю, что единственной формой духовности является неподкупность себя»7. Именно этот аспект мне важен. Неподкупность – это семантическая суть истинно философского понимания духовности. Если наша цель состоит в том, чтобы изучить возможность существования светской, но все же субстанциальной формы духовности, то нам понадобится неподкупность в нескольких смыслах: по отношению к представителям метафизических систем верований, пытающихся привязать практику медитации к определенным теориям, каковы бы они ни были, а также в отношении догматического, рационального редукционизма, пытающегося дискредитировать все ненаучные способы приобретения знаний по чисто идеологическим причинам. Но более всего нам необходима неподкупность по отношению к самим себе, которая будет независимой от любых теорий или идеологических убеждений.
Людвиг Витгенштейн (1889–1951)
Мы чувствуем, что, если бы и существовал ответ на все возможные научные вопросы, проблемы жизни не были бы при этом даже затронуты. Тогда, конечно, больше не остается никаких вопросов: это как раз и есть ответ.
Но в чем же состоит неподкупность? Что значит быть неподкупным, особенно в отношении самого себя? Существует ли форма духовности, не льстящая себе, не страдающая самоуспокоенностью или банальностью, не требующая интеллектуального самоубийства и отказа от достоинства критически мыслящего, разумного существа? Существует ли такая вещь, как «внутренняя порядочность», – четко обозначенное качество интеллектуальной цельности – или нам неизбежно придется возвращаться к классическому предостережению Людвига Витгенштейна: «О чем невозможно говорить, о том следует молчать»[7].
Интеллектуальная честностьИнтеллектуальная честность означает попросту желание не лгать себе. Она тесно связана с такими старомодными ценностями, как пристойность, честность и искренность, с некоей формой «внутренней порядочности». Могут сказать, что это далеко не самый радикальный путь действительного выступления против установившихся традиций. Однако в то же время интеллектуальная честность может оказаться именно тем, чем просто не могут обладать представители организованной религии и всевозможные богословы, даже если они и указывают на обратное. Интеллектуальная честность означает не притворяться, что знаешь или даже способен узнать неузнаваемое, но при этом все же безусловно стремиться к истине и знанию, даже тогда, когда для этого необходимо самопознание, и оно не сопровождается приятными чувствами или не соответствует принятой доктрине.
Некоторые философы относят интеллектуальную честность к добродетелям, включая ее в число «интеллектуальных добродетелей», относящихся к собственным мыслям и внутренним действиям; они рассматривают ее как этическую установку в отношении собственных мыслей и убеждений8. Из этого следует, что здесь речь вновь идет о моральной целостности. Иными словами, это означает, что действия человека должны, по возможности, быть в согласии с ценностями, которые он взял на вооружение, а это связано, прежде всего, с вопросом о том, каковы его убеждения. Ведь принятие неких убеждений как своих уже является внутренним действием, от которого можно и воздержаться. Спонтанное проявление убеждений – это одно дело, а активное их принятие и верность – совсем другое. Кроме эмоциональной саморегуляции (способности целенаправленно влиять на свое эмоциональное состояние) и способности управлять фокусом внимания, существует и внутренняя саморегуляция убеждений. Любопытно, что младенец лишь постепенно обучается контролировать свое эмоционально состояние и фокусировать внимание. Что же до критической саморегуляции в усвоении убеждений, то она оказывается не вполне подвластна и многим взрослым. Возможно ли увеличить свою внутреннюю автономию, внутреннюю свободу, оттачивая и совершенствуя этот вид самоконтроля? Именно об этом идет речь в отношении интеллектуальной честности. Интересно отметить, что медитация нацелена на повышение психической автономии такого же рода, потому что медитация культивирует очень специфическую, не требующую усилий форму внутренней осознанности. Медитация культивирует психические условия возможности рационального мышления9. К ним относятся внутренняя способность воздерживаться от действий; мягкая, но точная оптимизация контроля над побуждениями и постепенное осознание автоматических механизмов идентификации на уровне мышления. Мышление не касается приятных чувств. Речь идет о максимально возможном соответствии между знанием и мнением; о том, чтобы обладать только такими убеждениями, которые основаны на фактах, и о том, что познание не подчинено эмоциональным потребностям. Вы замечаете, что последние два пункта требуют еще и воздержания, особой формы психического аскетизма? И это подводит нас к первой точке соприкосновения с духовной установкой. Но ключевое понимание заключается в том, что искреннее стремление к интеллектуальной целостности представляет собой важный частный случай стремления обрести моральную целостность. К этому мы скоро вернемся.
Тот, кто желает быть цельным – цельной личностью, разрешающей постепенно все противоречия между своими действиями и внутренними ценностями, – тот должен придерживаться того же принципа и во внутренней деятельности. Это особенно верно в отношении «эпистемических действий», то есть действий, направленных на достижение знаний. Мы действуем «эпистемически» тогда, когда стремимся к познанию, к знанию или истинным убеждениям, к искренности и к подлинному самопознанию. Все медитирующие знают, что существует не один вид внутреннего знания, и что внутренние эпистемические действия просто невозможно свести только к интеллекту или мышлению. Здесь, кажется, возникает первый мост между духовными практиками и идеалами рассудочного, рационального мышления: в обоих случаях речь идет об этике внутренней деятельности ради познания. В обоих случаях целью является систематическое повышение психической автономии. Любопытно отметить, что духовная практика намного глубже, более отточена и лучше развита в Азии, в то время как культура Запада, действуя в духе Просвещения, развивала в основном идеал интеллектуальной честности. Рассмотрим четыре стадии развития этой идеи на Западе чтобы отчетливее проследить эту внутреннюю связь.
