Кроме того, они неким невероятным образом перенастроили зрение корневщика. На какое-то время Стародубцев обрел способность видеть в инфракрасной области светового спектра! Матвей Фролыч вспоминает: Ночная тьма сгинула без следа. Окрестности залило слабым красноватым свечением, в котором я видел лес, обступивший поляну, почти так же хорошо, как и днем... И мы побежали! Я - впереди, а три леших цепочкой следом за мной. Мы понеслись по тайге вихрем, с немыслимой скоростью. И что интересно - я ни разу не споткнулся, ни разу не налетел ни на одно дерево, ни разу не зацепился рукавом ни за один куст. Еще одна странная подробность - отчетливо помню: я все время ровно и спокойно дышал, пока мчался по лесной чаще, как метеор... Итак, мы побежали и спустя минуту ворвались в ущелье, до которого от поляны было добрых полчаса ходу нормальным шагом.
- Ищи панцуй! Ищи! - азартно крикнул в затылок Матвею один из лесных дьяволов.
Стародубцев почувствовал, как его тоже охватывает охотничий азарт. Мчась по ущелью, он зыркал глазами то влево, то вправо. И внезапно приметил стебелек женьшеня. Уж как там приметил, он затруднился объяснить в разговоре со мной. Ну, приметил - и все тут.
- Панцуй! - вскричал радостно Матвей. - Где? Покажи.
- Да вот же он,- и, подбежав к женьшеню, росшему среди таежных цветов, шатром укрывавших его, корневщик указал пальцем на растение.
- Не годится! - азартно крикнул один из леших.- Пустяк! Двадцатилетка. Тантаза... Ищи дальше! И все четверо помчались вперед по склону ущелья. - Еще панцуй! - гаркнул вскоре Матвей. - Где? Покажи. - Вот он.
- Снова тантаза... Ищи дальше. - Еще!.. - Тантаза. - Еще! -Где? - Вот.
- Упие! Стой.
Стародубцев остановился как вкопанный. Сидя в моем гостиничном номере и вспоминая о событиях той памятной ночи, он сказал:
-Я и не подозревал, что так относительно много женьшеня росло в ущелье. Днем ранее я успел обшарить один его склон, впрочем, не до конца. И не нашел на нем ни единого стебелька панцуя. Не знаю, стоит ли напоминать о том, что обнаружить этот стебелек - дело крайне сложное. Как правило, он полностью скрыт под другими растениями. Обшарив один из склонов ущелья, я не приметил на нем, повторяю, ни единого росточка женьшеня, хотя, казалось бы, не зевал... А тут вдруг там же-панцуй за панцуем! ...- Упие! Стой! Стародубцев замер на месте.
Леший кинулись к стебелечку панцуя, росшему под кустом шиповника, ветви которого прятали его под собой. Тесной группой они обступили стебелек, присели на корточки и почти тотчас же выпрямились. Матвей ясно разглядел в руке одного из них растение с недлинным корнем, похожим на крохотного человечка.
Обычно на откапывание женьшеня уходит у корневщика не менее двух-трех часов. В метре от тоненького стебля, не ближе, роется саперной лопаткой яма. Затем лопатка откладывается в сторону. При выкапывании корня из земли, осуществляемого медленно костяными палочками, ни в коем случае нельзя повредить ни единого его длинного нитевидного отростка, или мочки.
А леший потратили на извлечение корешка не более двух секунд.
- Вперед! - рявкнул один из них, махнув Матвею рукой.- Ищи!
И сумасшедший скоростной бег возобновился с новой силой...
- Панцуй! - кричал Матвей, меряя гигантскими шагами землю. -Где? Там.
-Тантаза. Не годится... Ищи дальше. - Панцуй! -Где?
- Прямо передо мной. - Упие! Стой..
Небольшая задержка. Корень извлекается из земли. И - опять: - Ищи!.. Панцуй! - Тантаза. - Панцуй! - Тантаза. - Панцуй!
- Липие! Стой... Да, это липие. Настоящий липие. Задержка. И - снова: - Панцуй!
-Тантаза.,. Тантаза... Тантаза... Еще один липие! Стой.
Ущелье давным-давно осталось за спиной. Неутомимые бегуны неслись теперь по склонам сопок - по северным их склонам, где только и водится женьшень. - Панцуй! - Тантаза... Ищи дальше!
Ночь близилась к рассвету. На востоке слабо зарозовел небосклон.
Три леших, возглавляемые Матвеем Стародубцевым, выбежали друг за другом в затылок на поляну, с которой начали свою долгую пробежку по тайге. Костер на поляне давно прогорел. Его остывающие угли едва светились в неверном предрассветном полумраке.
И к Матвею в ту же секунду вернулось нормальное человеческое зрение. Он потерял способность видеть в ночи почти с той же зоркостью, что и днем.
Корневщик огляделся по сторонам, щуря глаза, по которым в момент возвращения нормального зрения полоснула резкая короткая боль. Его взгляд упал на огромный голубоватый светящийся шар, сиявший в отдалении на том же самом месте, где он внезапно возник из ниоткуда несколькими часами ранее.
Стародубцев совершенно не запыхался и не вспотел, хотя мотался как оглашенный по лесным чащобам почти всю ночь напролет.
Один из леших поинтересовался, обращаясь к другому:
- Сколько всего собрали?
Тот молвил, прижимая к груди пышный букет панцуя:
-- Восемьдесят шесть упие. И одиннадцать липие. - Вот это да! - развел руками Матвей в восхищении.
Леший, секундой ранее задавший вопрос, сказал лешему, сжимавшему в руках букет:
- Отдай ищейке десять упие и два липие. Это его законная доля.
- Хорошо,- леший с букетом женьшеня повернулся к Матвею и слегка раздвинул локти.- Держи!
Из букета сами собой стали выпархивать одно за другим растеньица. Они плавно летели над землей на высоте около двух метров и столь же плавно
опускались в руки корневщика, поспешно подставленные им.
- Девять упие. Десять,- отсчитывал леший с букетом.-Так. А теперь-липие. Один. Два... Все. Мы рассчитались с тобой за работу сполна.- Он помолчал мгновение, а потом, повысив голос, проговорил, чеканя каждый слог: - Запомни, Матвей, в следующий раз позовешь нас не раньше, чем через пятнадцать лет. Запомнил? - Да. Через пятнадцать.
Стародубцев стоял возле погасшего костра с руками, вытянутыми вперед. На них ровным рядком, стебелек к стебельку, корешок к корешку, лежали двенадцать панцуев. И каких панцуев! Сплошь упие и даже два липие! Разглядывая эту гору богатства, привалившего к нему за одну ночь, корневщик тупо повторил: - Через пятнадцать...
Внезапно в его глазах вспыхнула искорка интереса. Нечто, отдаленно похожее на нормальные человеческие чувства и реакции, стало потихоньку-полегоньку пробуждаться в его душе, околдованной лесными дьяволами.
Матвей оторвал взгляд от панцуев, лежавших на его полусогнутых руках, и вперился им в лешего с букетом. Потом спросил:
- Ван У был единственным человеком на Земле, который знал "тайну удачи ва-панцуя"? - Какую тайну? Не понимаю,- буркнул леший. - Ну, тайну... Этот... Как его... Шифр связи с вами. - Нет. Ван У не был нашим единственным слугой. Просто у рода, к которому принадлежал Ван У, имелся свой родовой шифр связи. А теперь им владеет твой род.
- Значит, есть на свете и другие, помимо меня, люди, которые знают "тайну удачи"? ,
- "Тайну удачи"... А-а, теперь я понял. Вот, оказывается, как вы, слуги, называете то, что мы зовем...-Леший замолк, поперхнувшись на полуслове. Затем сказал: - Да. Такие люди есть, но их - мало. Даже очень мало. Три тысячи лет назад вас, слуг, было много, а сейчас...-И леший
час вас, знающих родовые шифры связи, осталось лишь трое на всей Земле. Прощай.
И лесные дьяволы растаяли в воздухе. А фонарь мглисто-голубоватого шара, сиявший в отдалении, в ту же секунду погас.
... Прошло пятнадцать лет. Двадцать. Тридцать. Матвей Фролыч Стародубцев давно уже переехал с Дальнего Востока в Уфу. Мысль вторично вое- - пользоваться "заговором на удачу" посещала его неоднократно. Однако он все откладывал да откладывал поездку в далекие от Уфы, уссурийские леса ради такого дела.
Заканчивая свой рассказ, Стародубцев вернулся к тому, с чего начал его:
- Вот я и говорю, мы, корневщики,- хищники. Мы - истребители хилой последней популяции женьшеня, изредка встречающегося сегодня лишь в уссурийской тайге и совсем уж редко на севере Китая. Но по сравнению с лешими, высвистанными мною неведомо откуда, мы - неумелые любители. Простаки и недотепы!.. Леший - вот настоящие профессионалы в деле сбора женьшеня. Вы обратили внимание на то, что они пользовались мною, как хорошо натасканной собакой? Уж не знаю как, однако панцуй для них отыскивал я. А им оставалось извлекать его из земли. Они и извлекли с воистину нечеловеческой сноровкой. Я вот что думаю... Может быть, осталось в нашем мире так мало женьшеня потому, что эти бравые ребята давным-давно поснимали все сливки? Повыдергивали панцуй всюду, где он некогда буйно и широко рос? Леший, если помните, обмолвился- три тысячи лет назад было у леших много слуг, или, как я понимаю, людей-ищеек, выводящих их на женьшень. А нынче почему-то осталось якобы лишь трое таких людей. Я - один из них. Но даже я один произвел в ту сумасшедшую ночь неслыханное по размерам, разбойное опустошение в тайге. Причем опустошение на многие и многие километры вокруг поляны, на которой повстречался с лешими. Подозреваю, с моей помощью ими были изъяты там на огромной площади все без исключения упие и липие самые, как известно, ценные и самые редко встречающиеся корни панцуя.
