Согласно моему пониманию, еще одно различие между наукой и буддизмом лежит в области оценки достоверности гипотезы. И здесь Поппер строго очертил область, которую следует считать сферой научного рассмотрения. Я имею в виду его тезис о фальсифицируемости, согласно которому всякая научная теория должна содержать в себе положения, позволяющие показать ее ложность. Например, теория о существовании Бога Творца никогда не может быть признана научной, поскольку в ней не содержится условий, согласно которым она может быть опровергнута. Если мы серьезно отнесемся к этому положению, то окажется, что многие вопросы, относящиеся к сфере человеческого бытия, такие как мораль, эстетика и духовность, находятся вне пределов научного рассмотрения. В противоположность такому подходу буддизм не ограничивается рассмотрением одного лишь объективного мира. Его сфера рассмотрения включает в себя также мир субъективного опыта, равно как и духовные вопросы. Другими словами, наука имеет дело исключительно с эмпирическими фактами, но не с метафизикой и моралью, тогда как для буддизма существенным является исследование всех трех областей.
Попперовский тезис о фальсифицируемости созвучен одному из главных методологических принципов моей собственной традиции тибетского буддизма, который можно назвать «принцип области отрицания». Согласно ему, существует фундаментальное различие между тем, что просто «не обнаружено», и тем, что «обнаружено как несуществующее». Например, если я ищу нечто и не нахожу искомого, это не означает, что оно не существует. Не обнаружить некую вещь еще не значит обнаружить ее несуществование. Для того чтобы принять необнаружение вещи в качестве доказательства ее несуществования, необходимо, чтобы метод поиска и искомый феномен были соразмерны. Например, если вы не видите скорпиона на странице книги перед собой, это является достаточным доказательством того, что здесь действительно нет скорпиона. Ведь если бы он был, вы могли бы увидеть его невооруженным глазом. Но то, что вы не видите кислоты, входящей в состав бумаги, еще не является доказательством того, что книга напечатана на бескислотной бумаге, поскольку для обнаружения кислоты в бумаге требуются иные методы, чем простое наблюдение невооруженным глазом. Тибетский философ XIV в. Цонкапа указывал на подобное же различие между тем, что опровергнуто, и тем, что не доказано, а также между тем, что не выдерживает критического анализа, и тем, что таким анализом опровергается.
Такие методологические различия могут показаться трудными для понимания, но именно они имеют значение в установлении границ научного анализа. Например, тот факт, что наука не может обнаружить существования Бога, вовсе не означает, что Его не существует с точки зрения последователей теистической традиции. Подобным же образом, то, что наука считает сомнительным факт повторных рождений живых существ, еще не доказывает невозможности перерождений. Сточки зрения науки, если мы не обнаружили жизнь на других планетах, это еще не означает, что нигде, кроме Земли, нет жизни.
Итак, в середине 80-х годов во время ряда своих поездок я имел как публичные, так и частные беседы со многими западными учеными и философами. Некоторые из этих встреч, особенно поначалу, были не очень плодотворными. Например, однажды в Москве в самый разгар «холодной войны» я встретился с группой ученых, и моя попытка обсудить проблемы сознания встретила немедленный отпор, поскольку они усмотрели в моих словах религиозную пропаганду идеи существования души. В Австралии один ученый открыл встречу довольно резким заявлением о том, что намерен защищать науку от нападок со стороны религии. Тем не менее 1987 год ознаменовался важным этапом моего вхождения в мир науки. В этом году в моей резиденции в Дхарамсале состоялась первая конференция под названием «Жизнь и сознание».
Встреча была организована преподававшим в Париже чилийским нейрофизиологом Франческо Валерй и бизнесменом Адамом Инглом. Валерй и Ингл обратились ко мне с предложением собрать группу открытых к диалогу ученых, специалистов в различных областях знания, для недельной неформальной дискуссии. Я поддержал их идею. Для меня это была замечательная возможность лучше познакомиться с наукой, узнать о результатах последних исследований и о прогрессе научной мысли. Все участники той первой встречи прониклись таким энтузиазмом, что мы до сих пор продолжаем проводить недельные встречи раз в два года.
Впервые я увидел Валерй на конференции в Австрии. В том же году мне предоставилась возможность встретиться с ним один на один, и мы немедленно подружились. Валерй — худощавый человек в очках и с очень мягкой речью. Он сочетает в себе острый логический ум с необычайной ясностью изложения, что делает его исключительным учителем. К буддийской философии и методам созерцания он относится очень серьезно, но свои собственные мысли выражает в научном стиле, сухо и беспристрастно. Я не в силах до конца выразить всю меру своей благодарности Валерй и Инглу, а также Берри Херше, который берет на себя заботы по организации приезда ученых в Дхарамсалу. В этих беседах мне обычно помогают два замечательных переводчика — американский буддолог Алан Уолс и мой личный переводчик Тубтен Джинпа.
Во время первой из этих конференций я впервые по-настоящему познакомился с историей развития научной мысли на Западе. В этом отношении меня особенно интересовал вопрос смены научной парадигмы, то есть происходящие в культуре фундаментальные изменения картины мира и влияние, которое они оказывают на все аспекты научной мысли. Классическим примером такой смены парадигм является состоявшийся в начале XX века переход от ньютоновской физики к релятивистской квантовой механике. Поначалу идея смены научных парадигм вызвала у меня глубокое потрясение. Раньше мне казалось, что наука представляет собой непрестанный поиск абсолютной истины в вопросе понимания природы реальности, при котором новые исследования представляют собой последовательные шаги в постепенном наращивании объема человеческого знания о мире. Целью такого процесса должно стать достижение конечной точки — полного и совершенного знания о мире. Теперь же я узнал, что возникновение каждой новой научной парадигмы включает в себя субъективный элемент, а потому нам следует с осторожностью говорить об объективном статусе реальности, которую описывает наука.
Когда я беседую с непредубежденными учеными и философами, мне становится совершенно ясно, что они имеют детальное понимание тонкостей науки и полностью отдают себе отчет в пределах научного знания. В то же время есть много людей, как среди ученых, так и среди тех, кто далек от науки, которые искренне верят, что абсолютно все аспекты реальности находятся в пределах научного знания. Иногда высказывается даже предположение, что на определенном этапе развития общества наука окончательно докажет ложность всех наших верований — и в особенности религиозной веры — и что в конечном итоге будет существовать лишь просвещенное, полностью секуляризованное, светское общество. Такую точку зрения проповедовал марксистский диалектический материализм, с которым я познакомился в беседах с лидерами коммунистического Китая в 50-е годы и в период моего ознакомления с марксизмом, когда я еще оставался в Тибете. Согласно таким воззрениям считается, что наука полностью опровергла многие из религиозных убеждений, такие как идея существования Бога, благодати и вечной души. В рамках этих представлений все, что не доказано или не подтверждено наукой, является либо ложным, либо не заслуживающим внимания. Эти воззрения, по сути, представляют собой философское выражение неких в основе своей метафизических предпосылок. Точно так же, как мы избегаем догматизма в науке, нам следует считать и духовность свободной от таких ограничений.
Наука имеет дело с теми аспектами реальности и человеческого бытия, которые доступны для различных методов исследования на основе эмпирических наблюдений, количественного анализа, повторяемости эксперимента и независимого подтверждения, при которой несколько независимых исследователей могут сказать: «Да, я видел тот же самый эффект и получил такой же результат». Поэтому область научного изучения ограничивается физическим миром, включая человеческое тело, астрономические объекты, доступные измерению энергии и функционирование различных структур. Эмпирические наблюдения, совершаемые на этой основе, образуют поле для дальнейшего экспериментирования и обобщений, которые могут быть включены в обширную картину научного знания. Все это вместе представляет собой имеющуюся на данный момент парадигму науки. Совершенно ясно, что она не может охватывать всех аспектов реальности, особенно в сфере человеческого бытия. В дополнение к объективному миру материи, в исследовании которого наука достигла огромного мастерства, существует субъективный мир чувст з, эмоций и мыслей, а также человеческих ценностей и проистекающего из них вдохновения. Решив для себя, что эта область не играет никакой определяющей роли в нашем понимании реальности, мы тем самым утратим связь с богатством и разнообразием собственного бытия, и наше понимание мира никогда не сможет стать всесторонним. Реальность, включающая в себя и всю полноту человеческих переживаний, гораздо более сложна, чем это представляется научному материализму.
