Ограничение свободы передвижения для гимназистов было закреплено в 1870-х годах циркуляром Министерства народного просвещения. Циркуляр велел гимназистам «при выходе из класса („начальников и наставников“. — Г. А) вставать со своих мест». Он запрещал им курить, ходить в театр на пьесы сомнительного содержания, посещать трактиры, увеселительные сады, рестораны (в рестораны, кстати, детей тогда не пускали даже с родителями) и т. д. Члены педагогических советов при гимназиях, в соответствии с предписаниями циркуляра, ходили по трактирам и высматривали, не играют ли где гимназисты на бильярде.
Мог педсовет принять решение и об отчислении из гимназии учеников, не явившихся вовремя в гимназию после каникул, или тех, за обучение которых не внесена плата (в гимназиях, частных и государственных, учёба была платной. Бесплатными для всех учеников с 1910 года стали только государственные начальные училища). Члены педсовета гимназий во главе с директором, правда, могли предоставить ученикам «недостаточных», а проще говоря, бедных семей право учиться бесплатно. В XX веке особо достойные гимназисты стали получать именные стипендии, например Каткова, или такие как стипендия «В память избавления Государя Императора от опасности, угрожавшей Его Величеству в Японии». Там действительно один японец ударил Николая, тогда ещё наследника, саблей по голове.
Случалось, что педсовет просто не мог не исключить ученика из гимназии, настолько дерзким был его проступок в глазах преподавателей. Как раз такой случай в 1884 году произошёл с учеником первого класса Борисом Богословским. Оказалось, что он подделывал в «балловой книжке» баллы и подписи классного наставника, да так искусно, что учителя не сразу и заметили. За это юного фальсификатора обязали два воскресенья сидеть по четыре часа в классе. И вот во время своего заточения мальчик Боря, «находясь один в классной комнате, — как было записано в протоколе педагогического совета, — совершил проступок, который был бы признан весьма неблаговидным даже в том случае, если бы был совершён в помещении ватерклозета, а именно: он наполнил мочой классные чернильницы и подмочил один из ящиков учительского стола, объяснив это тем, что не мог выйти из класса, так как служитель на его стук дверь не открыл». Служитель категорически опроверг этот довод, заявив, что от классной двери не отходил, но Богословский открыть её не просил. История, конечно, некрасивая, и есть основания полагать, что из этого мелкого пакостника ничего путного не вышло. Но бывали случаи, когда гимназистов исключали и за вольномыслие. Так это случилось с учениками второго класса в 1895 году. 11 сентября во время свободного урока помощник классного наставника отобрал у ученика Усовского рукопись, которую тот читал ученику Асланову. В тетрадке, заполненной каракулями с невероятным числом грамматических ошибок, содержались мысли не только не согласные с учением православной церкви, но даже атеистические! Когда Усовского спросили, откуда он достал эту рукопись, он сначала молчал, а потом признался, что рукопись взял у своего товарища, Кузнецова. Узнав о том, что Усовский попался с рукописью, Кузнецов остальную часть её порвал и выбросил в окно, в Знаменский переулок. Туда кинулся помощник классного наставника, подобрал, что мог, но прочесть ничего было нельзя: рукопись была порвана и некоторые куски её исчезли, возможно, унесённые ветром. Содержание же части рукописи, которая была обнаружена у Усовского и Кузнецова, озаглавленная «Письмо в журнал „Нива“», повергло гимназическое начальство в ужас. Появление столь дерзких мыслей в лучшей гимназии города казалось невероятным. Прозевали, проморгали, проворонили, прошляпили — убивались надзиратели и педагоги. А что же там было написано? А написано было вот что: «Земля образовалась из того, что Солнце вертелось, от него откалывались куски и падали, и тогда образовалась Земля. Австралия образовалась от того, что от какой-нибудь звезды откололся кусок и упал на Землю, и можно даже предполагать, что около каждой звезды есть своя Земля. Посмотрим теперь на людей, что это за существа. Возьмём, например, то, что по учению Христа холостым быть грех, но кто смеет мне запретить не жениться? Кто так рассуждает? Хочу я и женюсь, хочу и не женюсь. Лучше бросить всё и жить свободно. Возьмём теперь святых. Святой человек, говорят, творит чудеса оттого, что он верует в Бога, но такие же чудеса можно творить и по средствам колдовства. Возьмём ещё про то, почему нельзя сидеть три года в одном классе, почему учиться нас заставляют? Лучше было бы так первые три или два года заставлять учиться, а остальные, как хочешь: хочешь — учись, а хочешь — переходи в другое училище, в котором тебе лучше нравится. Потом надо носить установленную форму, но почему же не носить нам такой костюм, который нам лучше нравится? Потом возьмём хотя бы то, что нужно ходить в церковь, но ведь дома можно лучше помолиться, чем в церкви».
Восемнадцатого сентября 1895 года в гимназии состоялось заседание педсовета под председательством директора и в присутствии инспектора. Вопрос был один: проступок учеников второго класса Усовского Николая — православного, сына доктора, и Кузнецова Бориса — тоже православного, сына купца. Когда Кузнецова спросили, откуда он заимствовал мысли, изложенные в рукописи, он сказал, что всё это слышал у себя дома, за чаем. Тогда пригласили в гимназию его отца и спросили о разговорах за чаем. Кузнецов-старший рассказал о том, что не так давно приходил к ним в дом дальний родственник жены, отличающийся крайне либеральным направлением мыслей, который и мог сбить сына с толку.
Педагогический совет постановил: Кузнецова Бориса и Усовского Николая уволить из гимназии с правом поступления в другие учебные заведения Москвы. Послабление, связанное с возможностью после исключения из одной гимназии поступить в другую, руководство мотивировало тем, что «проступок этот совершили ученики малолетние под влиянием рассказов и суждений, которые они слышали дома». Кем стали эти дети и что случилось с ними в жизни, история умалчивает, а интересно было бы знать. Ведь эти мальчишки не просто повторяли услышанное от взрослых. Взволнованные и заинтересованные услышанным, они пошли дальше, стали ниспровергать установившиеся годами порядки и предрассудки. Был ли способен на это кто-нибудь из преподавателей гимназии, а тем более её директор?
Очевидно, нет. Но как же глупо и нелепо выглядят теперь эти люди, учинившие расправу над маленькими, любопытными гимназистами!
Случались увольнения из учебного заведения и без права поступления в другое учебное заведение, но это бывало в самых крайних ситуациях. В 1916 году, например, русских учеников исключили за оскорбление особы государя императора. Одного ученика-еврея уволили «за произнесение кощунственных слов по отношению к Господу Иисусу Христу». Представляю, как ему надоели постоянные обвинения в убийстве Иисуса Христа, которого он и в глаза не видел. Двух учеников-немцев исключили за «антипатриотическое и возмущающее национальные чувства русских людей поведение». Когда началась война, немцы вообще, а не только гимназисты, стали ругать нашего царя.
Гимназисты были народом отчаянным, с открытой душой, ищущей справедливости. Их можно было порицать за то, что они ещё мало знают, мало понимают, за то, что они лезут не в свои дела, вместо того, чтобы хорошо учиться и слушать родителей, но им нельзя было отказать в искренности и чистоте помыслов. Бывало, они собирались у кого-нибудь на квартире и устраивали «чтения», то есть читали книги по естественной истории, экономике или Л. Н. Толстого, делали доклады по волнующим их темам. Некоторые, как ученик 3-й гимназии Стачинский и его друг Лыткин, пошли дальше. Подражая взрослым, они, когда в городе стало известно о смерти в тюрьме политического заключённого Ливена, изготовили листовки с воззванием к рабочим устроить по этому поводу манифестацию. Было это в 1899 году.
В 1903 году у ученика шестого класса 1-й гимназии Владимира фон Вендриха агенты полиции нашли тетрадку с текстом «Марша революционеров», в котором были такие слова: «Выше взвейся, флаг свободы, чтоб все видели тебя, от Уральских гор до Яйлы, до спасённого Кремля… Песнь боевая всё громче звучит и о свободе кричит и кричит… умер борец изнурённый…» Были ещё и такие стихи: «Царь-болван сидит на троне, окружённый всё льстецами… Что же ты спишь, рабский русский народ…» Вендрих заявил, что речь в стихах идёт о Людовике XVI, а под словами «русский народ» имеются в виду французы. Ему, конечно, не поверили и правильно сделали. Полицейские и преподаватели прекрасно понимали, кого имел в виду автор этих строк под словами «царь-болван» и «рабский народ», правда, не решались сами себе в этом признаться.
Потрясение, вызванное данной историей, было настолько сильным, что директор гимназии признал крайне нецелесообразным допрашивать по нему учеников. Такой допрос, по его мнению, мог бы вызвать у них крайне нежелательное любопытство. Решили уволить Вендриха из гимназии с оценкой по поведению 4 балла по-тихому. Чтобы понять степень возмущения и испуга директора гимназии и её преподавателей, вызванных выходкой этого ученика, можно привести выдержку из постановления педагогического совета 10-й московской гимназии по поводу сделанного царём подарка гимназистам на приёме их представителей по случаю окончания гимназии в 1912 году. Царь подарил тогда гимназистам свой портрет. И вот что писали по этому случаю преподаватели: «Заслушав г. Попечителя Московского учебного округа от 4 сентября с. г. о том, что Его Императорскому Величеству Государю Императору благоугодно было всемилостивейше соизволить на пожалование портрета учащимся, имевшим счастье представляться его величеству 29 и 30 августа в Кремле, педагогический совет, осчастливленный всемилостивейшим вниманием Государя Императора к учащимся пожалованием Собственного Его Величества портрета покорнейше просит г. Попечителя Московского учебного округа повергнуть к стопам обожаемого монарха чувства искренней радости и беспредельной благодарности». Когда попечитель поверг к ногам императора эти чувства, выраженные в письменной форме, император собственной рукой начертал на них: «Прочёл с удовольствием». После этого исторического события некоторые московские гимназии «по подписке» приобрели бюсты государя императора по 100 рублей из бронзы и по 50 рублей из чугуна.
