Необходимо указать, что, еще находясь во Владимире, граф Ростопчин начал активно собирать сведения о лицах, подозреваемых в сношениях с неприятелем. По сути, практически всех подозреваемых военные и гражданские власти губерний задерживали и отправляли к нему. Арестованных помещали во Владимирском остроге. Из тех, кто попал к Ростопчину, можно выделить прапорщика лейб-гвардейского Литовского полка Одеде-Сиона (был арестован по прямому приказанию М. Кутузова). Сион обвинялся по доносу французского шпиона в сношениях с неприятелем и отправке писем вестфальскому королю Иерониму – брату Наполеона. На допросе он показал, что, будучи ранен при Бородино, отправился для лечения в Москву, где остановился в доме генерал-майора Татищева. Узнав об оставлении Москвы российскими войсками – собирался бежать, но уже не смог. Стараясь не попасть в плен, прапорщик переоделся в крестьянское платье, и французы, совершенно принимая его за мужика, заставляли носить воду, тушить пожары. При этом приходилось сносить и побои. Через десять дней после появления неприятеля в городе Сиону удалось ночью бежать из Москвы и явиться к барону Винценгероде, который командовал «летучими» (партизанскими) кавалерийскими отрядами русской армии. Последний отправил его с бумагами к Кутузову, а тот на основании показаний французского шпиона приказал арестовать прапорщика. В качестве свидетелей Сион ссылался на дворовых генерал-майора Татищева. Впоследствии дворовые в точности подтвердили его показания, и, не найдя более ничего подозрительного, комиссия записала в журнале «отправить его, Сиона, куда следует». Как результат, в январе 1813 г. Сион был отправлен в Петербург к председателю Комитета министров С. Вязмитинову, а после был признан невиновным.
Собрав все необходимые документы и свидетельства, указанная комиссия составила общий список обвиняемых, разделив их на несколько групп:
– чиновники, состоявшие на государственной службе или находившиеся в отставке;
– купцы;
– иностранцы, принявшие присягу на русское подданство;
– иностранцы, не принимавшие присягу;
– в отдельную группу были выделены три человека – дворовый Е. Ушаков, вольноотпущенный И. Ермолаев и воспитанник военно-сиротского отделения Н. Репников.
Естественно, что вина чиновников или иностранцев, принявших присягу, считалась значительно большей, чем купцов или иностранных подданных. В общий список подследственных были включены фамилии 69 человек. Позже к ним добавили имена помощников Находкина – Бестужева-Рюмина и Коробова.
Среди содержавшихся во временной тюрьме было также трое помещиков Смоленской губернии, занимавших полицейские должности при оккупации Смоленска и не подлежавших ведению Московской комиссии. В связи с тем, что они не имели знакомых в Москве, за них долго никто не мог поручиться, и они оставались под арестом до начала 1814 года.
16 февраля 1813 г. Комиссия представила оконченное следствие министру юстиции Д. Трощинскому, который направил его в Сенат. Сенат затребовал по некоторым подсудимым дополнительные сведения, в частности формулярные списки тех чиновников, которые ранее не смогли это сделать. Это задержало окончательное решение, которое было принято только в 1814 года.
В конце концов Сенат разделил всех обвиняемых на пять групп в зависимости от степени вины. Максимальное наказание получили 22 подсудимых, вошедших в состав первой группы – большая часть ее (17 человек) состояла из иностранцев. Подсудимые этой группы характеризовались как люди «сомнительной нравственности и правил, противных святости присяги верноподданного и доброго гражданина». 10 человек иностранных подданных были приговорены к высылке за границу, русские подданные иностранного происхождения (Виллерс, Паланж, Реми, Бушот, Дюлон, Прево) – к ссылке в Сибирь на поселение с лишением доброго имени, дворянства и чинов (если таковые имелись); чиновникам Бестужеву-Рюмину и Щербачеву запрещалось вновь вступать на службу. Купца Смирнова приговорили к наказанию плетьми и отдаче в рабочие, а Капустина и Татарникова – к содержанию под арестом в течение месяца.
Во вторую группу было включено 37 человек, которые обвинялись:
– в подписании журналов заседаний московского муниципалитета;
– в закупке продовольствия для французских войск;
– в исполнении обязанностей переводчиков.
Сенат признал, что хотя они «приняли на себя от неприятеля должности, но в том, что добровольно, а не из-за неприятельских угроз, не изобличены». Среди них был и бывший городской голова Москвы Находкин.
В третью группу были включены те подсудимые, которые в исполнении должностей в неприятельских учреждениях не признались и других доказательств не было (21 человек).
В четвертую и пятую группы вошли действительный статский советник Загряжский, квартальный поручик Лакроа, купец Позняков и канцелярист Орлов. Необходимо отметить, что последний обвинялся в измене и шпионаже и совершенно не был связан с деятельностью московского муниципалитета.
Окончательное решение (на основании Манифеста 30 августа 1814 г.) было принято Государственным Советом только 17 мая 1815 г. Те из подсудимых, которые обвинялись еще и в совершении уголовных преступлений, были преданы суду других инстанций (например, купец Позняков, который кроме участия в закупке хлеба для неприятельской армии обвинялся еще и в присвоении чужого имущества). Остальные были или прощены, или признаны совсем невиновными.
Так гуманно завершилось дело об изменниках, вступивших на службу к императору французов Наполеону.
«Так искусно сделаны»: фальшивые российские ассигнации Наполеона
Одним из методов Наполеона, с помощью которых он хотел добиться победы над Российской империей, была так называемая «монетарная интервенция» – изготовление фальшивых русских денег с целью нанести существенный ущерб экономике противника и таким образом ослабить его в войне.
Как известно, Наполеон заранее готовился к вторжению в Россию. И в то время как в 1811 г. французский посол в Петербурге убеждал императора Александра I, что действия Парижа направлены исключительно против Англии, сам Бонапарт на самом деле планировал поход на Восток. Одним из аспектов этой подготовки было изготовление клише для печатания фальшивых русских ассигнаций. Эта схема с подделками уже применялась в Англии и прекрасно там себя зарекомендовала.
Что касается Российской империи, то следует отметить, что когда во время правления Екатерины II, в 1769 г., появились первые бумажные деньги, их было очень просто подделать. Ассигнации первого выпуска 1769–1786 гг. прочно вошли в русское денежное обращение. Они не были обязательны к приему частными лицами, однако для этого времени их курс был очень высок – от 98 до 101 коп. серебром за рубль ассигнациями, то есть они были равноценны серебряной монете. Однако усиленный выпуск ассигнаций, превысивший обеспечение, привел к падению их курса. В 1797 г. правительство решилось на изъятие части выпущенных на рынок ассигнаций; состоялось торжественное сожжение в присутствии самого Павла I ассигнаций на сумму 6 млн рублей. Но постоянные войны требовали экстренных расходов, и к 1802 г. общая сумма ассигнаций с 151 млн поднялась до 212 млн рублей, что окончательно снизило курс бумажного рубля.
Ассигнации второго выпуска (с 1786 г.) выпускались «к воспрепятствованию впредь подлога», но все-таки не отличались высокой степенью защиты. Бумага с водяными знаками, два тиснения плюс подписи-автографы чиновников – этого на то время казалось вполне достаточно. Изготовление качественных подделок кустарным способом было просто делом невыгодным, особенно если учесть, что к началу войны 1812 г. за 100 рублей ассигнациями давали только 25 металлом. Тем не менее, опыт войны показал, что защита от фальшивок является вопросом государственной безопасности.
Над фальшивками в Париже работали в режиме особой секретности. Иначе и быть не могло. Современные историки не придерживаются единого мнения по поводу времени начала печатания французами подделок. При этом называются даты от 1810 г. до апреля-мая 1812 г. Писавший об этом во второй половине XIX в. француз А. де Бошан утверждал, что соответствующее решение Наполеон принял еще в 1807 г., когда в Тильзите подписали мирный договор. Еще позже, в 1874 г. была обнародована адресованная одному из братьев Наполеона записка французского гравера Лаля, из которой следовало, что фальшивые ассигнации начали делать «после приостановки» работы по подделке английских банкнот.
Механизм изготовления подделок был следующим. Сначала готовили бумагу, защищенную водяными знаками, на нее наносили тиснение и затем печатали типографским способом текст. Индивидуальные порядковые номера, которыми различались настоящие ассигнации, проставлялись при помощи специальной машины. При этом французы не учли того, что в Российской империи на завершающем этапе готовые деньги подписывали от руки банковские чиновники. Последнее во Франции не стали соблюдать, выполнив подписи печатным способом. Привлеченный к этому делу гравер Лаль, который служил до этого в Главном военном управлении, вспоминал, что они оказались чрезвычайно сложными, но их можно было довольно быстро выгравировать «царской водкой». Руководил процессом начальник отделения министерства полиции Шарль Демаре, причем, несмотря на немалое количество задействованных в подготовке людей, конечную цель знали лишь единицы. «Доверие было оказано только гг. В. и Ф.; первый, словолитчик, получал от художников гравированные буквы, цифры и виньетки и составлял так называемую доску. Г-ну Ф., типографу, было поручено тиснение», – утверждает Бошан. Типографом стал Фэн, брат личного секретаря Наполеона. Хотя называлось и другое имя – Мало. Сам же Лаль в отчете о проделанной работе писал: «Не мое дело вникать в цели настоящего правительства и разбирать причины, побудившие его принять подобную меру, чтобы нанести своим врагам удар, который должен был совершенно подорвать их финансы, парализовать со временем главную силу их военных действий и принудить уважать независимость Франции».
