Но строго говоря, я не вижу повода ломать копья по затронутому вопросу. Разрабатываемая тема – логика региональных ансамблей, а не государств. Границы государств – один политический аспект, состав региональных ансамблей – другой, и эти аспекты в значительной степени независимы. Так, ранее в Бенилюксе было констатировано наличие потенциального кватерниона – несмотря на то, что Фландрия и Валлония остаются в пределах одного государства и их разделение в обозримый период, возможно, не состоится, – что не препятствует функционированию ансамбля по правилам тетрады, а не триады. Сходная ситуация не исключена и в балтийском регионе. Например, Калининградская область продолжает оставаться в составе РФ (при этом – см. раздел 1.4.2- – ей не отведено самостоятельного формообразующего места в структурах СНГ), но разве это непреодолимое препятствие для вхождения в Балтийский ансамбль, для осознания общих интересов с соседними постсоветскими республиками, проведения скоординированной инвестиционной, социальной, культурной политики или принятия помощи по линии ЕС? Наличие общих типичных проблем, решение которых требует скоординированных усилий, оживленные экономические, культурные и гуманитарные связи, нарабатывающиеся годами повышенные взаимопонимание, уважение, неформальная доверительная обстановка ("особые отношения") – тот климат, который отличает большинство ансамблей. Если на Балтике сложится единство из Латвии, Литвы, Эстонии и Калининградской области, то структуры Европы здесь как бы наложатся на пространства Евразии, обеспечив их более тесную спайку.
Ситуация принадлежности отдельных регионов, даже стран сразу двум или нескольким большим системам имеет множество прецедентов. Так, В.Л.Цымбурский, анализируя балтийско-черноморскую систему (БЧС) ХVI – ХVIII вв., – кстати, также четырехсоставную, о чем, впрочем, ниже, – констатировал подобное положение, скажем, Швеции, входившей, с одной стороны, в упомянутую БЧС, а с другой – в Западную Европу [369, c. 60]. Подобной "расщепленной" принадлежностью отличалась и Турция. В.Л.Цымбурский употребляет для описания подобных ситуаций топологический термин склейки систем [там же, с. 64]. Так же обстояло дело с Чечней в СНГ (наложение территории РФ на кавказский ансамбль) или с Северной Ирландией (соуправление Великобритании и Ирландии). Что может препятствовать утверждению похожей схемы в случае с Калининградской областью?
Разве противоречит интересам России иметь своего "агента" в балтийском ансамбле и через его посредство – в Европе? Чем выше заинтересованность прибалтов и европейцев в Калининградском анклаве, тем прочнее они завязаны на Москву. Конечно, трудно представить, что у балтийского ансамбля есть шанс принять облик кватерниона в случае роста напряженности отношений между Россией и НАТО при одновременном принятии стран Балтии в состав НАТО. Калининградская область тогда превращается в бастион, и плодотворное взаимодействие поверх "фронтовых" границ становится практически невозможным.(40) При этом членство в Евросоюзе, с которым у России складываются позитивные отношения, практически ничему не препятствует.(41) В любом случае судьбы ансамбля завязаны на "большую политику": зависят от нее и оказывают обратное влияние.
С учетом сделанных поправок оправданно говорить о четырехчастном Балтийском ансамбле, состоящем из Латвии, Литвы, Эстонии и Калининградской области (3 + 1) – вне зависимости от того, произойдет отделение последней от России или нет.
Не охваченным дискурсом пока остался центр Европы, южную часть которого занимают государства бывшей Югославии, а северную – германоязычные страны.
С 1945 г. Социалистическая Федеративная Республика Югославия(42) состояла из шести союзных республик: Сербии, Хорватии, Словении, Македонии, Черногории и Боснии и Герцеговины. Падение коммунистического режима на рубеже 1980 – 90-х гг. сопровождалось распадом страны. При этом Сербия и Черногория остались в рамках одного государства, сохранившего прежнее собирательное название – Югославия, тогда как всеми другими объявлен суверенитет. Запомним этот наличествующий на данный момент результат – существование пяти конструктивных элементов: Югославии, Хорватии, Македонии, Боснии и Герцеговины, а также Словении.
Земли перечисленных государств с VI – VII вв. заселены славянами. Сербы, хорваты, черногорцы и боснийцы-мусульмане говорят на одном языке – сербскохорватском (хорватскосербском), а у двух географических полюсов бывшей Югославии – юго-восточного, Македонии, и северо-западного, Словении, – свои языки, принадлежащие той же лингвистической группе. Единое государство объединяло названные народы и до 1945 г.: с 1918 г. они входят в Королевство сербов, хорватов и словенцев, с 1929 г. – в Югославию (часть заселенных словенцами земель, впрочем, оставалась у Австрии, другая часть в 1918 – 47 гг. – у Италии). Совокупность географических, этнолингвистических и исторических фактов позволяет констатировать определенное единство всего региона, но все же исторические пути его разных частей не полностью повторяют друг друга.
Обратим внимание на две доминанты, каждая из которых оставила глубокий след в национальном сознании и самоидентификации и в других, уже рассмотренных региональных ансамблях Европы: юго-восточном (Румыния, Болгария, Греция, Кипр) и Вышеградском (Венгрия, Чехия, Польша, Словакия). А именно: народы первого из них пережили турецкое иго, за спиной второго – опыт пребывания в Австрийской империи. Для бывшей Югославии значимы оба фактора.
В 1389 г., после поражения сербско-боснийских войск на Косовом Поле, Сербия попадает в вассальную зависимость от Османской империи, с 1459 г. – включена в ее состав. В 1463 г. та же участь постигает значительную часть Боснии, а в 1482 г. – Герцеговину. На Черногорию тень легла с 1499 г. Однако Словения с начала ХVI в. – под эгидой австрийских Габсбургов. Хорватия, согласно данному критерию, занимает промежуточное положение. В 1102 г. она входит в Венгерское королевство (сохраняя внутреннее самоуправление), с 1526 г. – под Габсбургами. При этом с конца ХVI в. до начала ХVIII б? льшая часть ее территории побывала во власти Османской империи. До сих пор сербы, македонцы, черногорцы, боснийцы, окончательно добившиеся свободы лишь в последней четверти ХIХ в., хранят память о турецком владычестве. Словенцы, соответственно, не сбрасывают со счетов габсбургское прошлое, продолжавшееся до 1918 г. Хорваты помнят о том и о другом. Такие факторы нельзя не учитывать при изучении положения дел в регионе, где сегодня история вновь ожила, при анализе настоящего новых независимых государств и их перспектив.
Упомянем и о конфессиональной окраске. Нынешняя Югославия (Сербия с Черногорией) и Македония преимущественно православны, большинство населения Словении и Хорватии исповедует католичество, в Боснии и Герцеговине проживают православные сербы, католики-хорваты и соизмеримая с ними по численности мусульманская община. Согласно религиозному признаку, сквозь регион пролегает культурный фронт между Западным Римом и Византией, не считая исторически более позднего исламского анклава. Как и во всех постсоциалистических государствах – в качестве реакции на десятилетия засилья интернационалистской атеистической идеологии – общественно-психологическое и политическое значение национальной и религиозной принадлежности возрастает.
На фоне соседнего, юго-восточного ансамбля (Румыния, Болгария, Греция, Кипр), культурная идентичность которого опирается на общую веру, православие, но этнически разнородного, югославский ансамбль демонстрирует обратную картину: этнолингвистическая однородность и конфессиональная гетерогенность. В таком контексте едва ли возможно считать случайностями как объединение южнославянских народов в одно государство в 1918 г., так и его распад в 1991. Впрочем, воздержимся от чрезмерной деталировки, нас по-прежнему занимает лишь один, весьма специальный аспект.
Взоры всех новых независимых государств после крушения коммунистических режимов с надеждой обращаются в сторону Запада, особенно его наиболее развитых представителей. Миллионы югославских рабочих еще ранее побывали на заработках в ФРГ (ныне в ФРГ проживает 850 тыс. югославов [81]), немецкая марка до сих пор имеет широкое хождение в регионе в качестве эталонного платежного средства. Поэтому обозреватели не без оснований фиксируют "вторую волну германизации" – после упоминавшейся первой, австрийской.
Все страны региона сталкиваются с острыми экономическими проблемами, обязанными как характеристически "южному" (плюс "восточному") типу хозяйства, так и социалистическому наследству. Перед всеми стоят задачи ускоренной модернизации. Ансамбль, кроме того, отличается высоким конфликтным потенциалом. Война в Боснии, Сербии с Хорватией, события в Косово не покидали телеэкранов и газет всего мира. У Македонии возникает спор с Грецией по поводу собственного названия, и, поскольку на территории Македонии компактно проживает крупная община албанцев, не равнодушная к идеям Армии Освобождения Косово (АОК) и, возможно, планам строительства "Великой Албании", угроза межнациональных столкновений существует и здесь. Лишь одной стране бывшей Югославии удалось продемонстрировать надежный иммунитет к насильственным методам решения возникающих вопросов – Словении. Ее стычка с армией Сербии продлилась всего неделю, после чего (сербов в Словении практически нет, отсутствуют общие границы и словенцы показали свое единодушие) не возникает ни поводов, ни причин для новых конфликтов. В Словении осуществляются наиболее успешные экономические и демократические реформы, это государство – в первых рядах на вступление в ЕС и НАТО [232].
