Налицо были имплицитные телесные ощущения боли и заученная ментальная модель «если ты возьмешься за что-нибудь новое, волнуясь, то непременно плюхнешься лицом в грязь, выбьешь зубы и сломаешь руку». Это воспоминание в виде имплицитной памяти прочно засело в подсознании Илейн. На фоне волнения перед окончанием курса, получив предложение великолепной работы, она испытала панический страх, поскольку имплицитная память вырвалась на поверхность. В процессе продвижения через напластования сознания вертикальная, горизонтальная интеграция и интеграция памяти помогли Илейн освободиться от нисходящей темницы прошлого. Она смогла не только принять предложение о новой работе, но и избавиться от страха перед волнениями любовных отношений, поскольку сумела понять, что всё это ментальные события, которые и надо воспринимать как таковые: как потерявшие актуальность уроки, унаследованные из прошлого.
В процессе внимательного осознавания мы можем наблюдать эти элементы имплицитной памяти, которая ранее могла захватывать нас своим сенсорным изобилием, понимая теперь, что это всего лишь элементы прошлого опыта. Такое разотождествление и избавление от имплицитной памяти как мнимой тотальности нашего бытия может стать первым шагом на пути к интеграции памяти в ее эксплицитной форме. Это может стать фундаментально важным шагом в разрешении психотравмы, что позволит свободно всплывающим имплицитным элементам, портившим жизнь своему носителю постоянными странными напоминаниями, без напряжения интегрироваться в эксплицитную автобиографическую память.
Нарративно-повествовательная интеграция
Для Энн и Билла, о которых шла речь в разделе о горизонтальной интеграции, погружение в глубины истории их жизни оказалось благотворным и способствовало исцелению. В работе с супружескими парами большую пользу приносит создание коллективной, объединенной ступицы сознания, что позволяет соединять ступицу каждого пациента с любой точкой обода партнера. Такое «мы-колесо» осознавания катализирует совместную внимательность, соединяющую и сближающую людей. Оставаясь внутри своей индивидуальной жизни, каждый из них смог тем не менее ощутить боль другого, боль, с которой они боролись, ошибочно стараясь приспособиться к образу жизни, в котором их базовая потребность в сонастройке не могла найти удовлетворения в их родных семьях. Небезопасная и неустойчивая привязанность в ее разнообразных формах – результат того, как наша потребность в связях перекрывается адаптивными приспособлениями к тому, чего нам не хватает.
Когда родители не способны увидеть наше сознание, когда они не вступают в резонанс с нашим внутренним миром и не отражают то, кто мы в действительности есть, в выражении своих лиц, мы впадаем в хроническое состояние разъединения с ясным осознаванием своего сознания как такового. Приспособление Билла к эмоционально отчужденным родителям осталось с ним, и когда он стал взрослым. Его ступица была связана лишь с первыми пятью чувствами. Он не чувствовал и не сознавал свое тело, не понимал собственного сознания и не чувствовал связи ни с собой, ни с другими. Эта слепота к шестому, седьмому и восьмому чувствам была очевидна и в том, как он не открывался навстречу этим чувствам к Энн. Он был невосприимчив к ее телесным сигналам, лишен умо-зрения (видения сознания другого), способного дать ему возможность сопереживать жене, чувствовать ее внутренний мир. Он был не способен уловить отсутствие резонанса между собой и женой. Билл был прав: он и в самом деле не понимал, почему Энн пришла в такое отчаяние. Ей не хватало интегративных контуров его мозга. Билл даже не смог понять идею сонастройки, когда я попытался объяснить ему, что это такое.
Мы можем понять, почему Энн думала, будто у Билла нарушение эмпатии. Но, к счастью, оказалось, что нарушение умо-зрения у него не носило генетически обусловленного характера, а было следствием приспособления к отчуждению родителей, которое привело к избегающему типу привязанности у их сына. Повторю, что, к счастью, это была приобретенная черта характера, которую можно было исправить – в данном случае с помощью психотерапии.
Повествовательный нарратив Энн был совсем иным. Вместо отсутствия доступа к деталям автобиографической памяти и убеждения в том, что отношения «ничего не значили и не значат», которое было характерно для Билла, история Энн раскрыла ее увлеченность остатками «всякого мусора», сохранившегося после навязчивых и запутанных отношений с родителями. Алкоголизм отца и тревожность матери после развода, состоявшегося, когда Энн было 10 лет, оставили ее с ощущением ненадежности всех человеческих отношений. Мать полагалась на Энн, обращаясь с ней как со взрослой, которая может позаботиться не только о младших брате и сестре, но и о ней самой. Когда Энн познакомилась с «самодостаточным» Биллом, ей показалось, что ее сказочная мечта стала явью. Как это часто бывает, нас привлекают люди, способы адаптации которых к жизни дополняют наши. Но потом, когда мы дорастаем до интеграции и обретаем способность заглянуть под покровы нисходящих повествований, то вдруг обнаруживаем, что эти поверхностные черты – как раз то, чего мы не можем вынести. Энн была нужна надежная связь, а не разобщенность. Первоначальная тяга к отсутствию у Билла всякого намека на навязчивость была вполне объяснима, но теперь эта отчужденность сильно ее расстраивала.
Исследуя повествования обоих супругов, мы сумели разглядеть схемы адаптации, которые возникли как темы историй их жизни. Существуют личностные признаки, которые мы носим, как маску, но внимательное осознавание позволяет заглянуть под эту маску. Используя навык рефлексии, полученный в ходе психотерапии в результате обучения внимательности, Билл и Энн смогли пробиться к своей подлинной самости, прятавшейся под слоями вторичной адаптации. Таким образом, повествовательная интеграция – это нечто большее, чем составление истории: это глубинный, телесный и эмоциональный процесс разгребания навоза, в котором мы увязли.
Нарративная (повествовательная) интеграция позволяет нам составить связную историю своей жизни. В этой сфере мы используем уникальное свойство своего биологического вида – вида, обладающего даром рассказчика. Наш мозг, по всей видимости, имеет склонность обращаться к левому полушарию, чтобы употребить его нейронные сети для сортировки, упорядочения и отбора нейрональных карт, позволяющих сочинить историю, объясняющую логическую взаимосвязь событий, происшедших в нашей жизни. Историю можно представить как линейное изложение цепи событий, в котором соединены действия и внутренняя душевная жизнь людей, совершавших эти действия. Внимательное рассказывание нашей истории может способствовать исцелению от неразрешенных внутренних конфликтов и травм.
Создание повествования о собственной жизни включает «свидетельствующее “я”», также способное наблюдать и комментировать, сопоставляя грани внимательного осознавания. Исследования психологии развития привязанности показывают, что один из лучших предикторов качества привязанности ребенка к родителю – непротиворечивая история жизни последнего, обладающая так называемой нарративной (повествовательной) связностью. Связное повествование – по сути история, имеющая смысл на глубинном, висцеральном, уровне, то есть состоящая не только из рационализации и умолчаний. Те ограничительные адаптации, помогающие игнорировать то, что мы знаем имплицитно, могут создать сцепленную, но отнюдь не связную историю. Такой адаптивный нарратив ограничивает нас нашими историями о себе, но блокирует истинную интеграцию, которая позволит возникнуть согласованности и связности. Наше обсуждение рефлексивной связности в главе 9 высветило природу этого связного повествовательного процесса: с помощью внимательности мы получаем доступ ко всему ободу своего сознания и можем, таким образом, придать смысл любым воспоминаниям и текущим ощущениям. Интересно отметить, что исследователи привязанности обнаружили также и «рефлексивную функцию», которая проявляет корреляцию как с сонастроенными взаимоотношениями детей и родителей, так и со связностью нарративного повествования родителей. Таким образом, нарративная, или повествовательная, интеграция – скорее всего, фундаментальная часть рефлексивной согласованности, которая возникает при достижении внимательного осознавания.
Достигаемый во время психотерапевтического лечения переход в состояние большей восприимчивости к собственному внутреннему миру помогает индивиду продвигаться к «заслуженно безопасной» форме привязанности, когда жизненный нарратив-повествование обретает связность и согласованность. Этот процесс часто включает в себя гибкое состояние открытости всему, что есть, не ограниченное тем, в чем человека хотят убедить его приспособительные адаптации. Понятно, что параллель между внимательным осознаванием и нарративно-повествовательной связностью ярко высвечивает возможную роль рефлексии и нейрональной интеграции, лежащих в основе обоих феноменов. Черты внимательности у родителей предсказывают одновременно связную родительскую историю и устойчивую, безопасную привязанность к ним детей. Будущие исследования позволят исследовать соответствующую гипотезу о том, что развитие у детей безопасной и стабильной привязанности к родителям приведет к формированию и у них черт внимательности по мере взросления. Именно это и лежит в основе нашего подхода к психотерапии: поддерживая межличностную сонастройку для создания безопасной и стабильной привязанности, мы одновременно способствуем внутренней сонастройке внимательного осознавания.
