— Юр! Ты не поверишь! Помимо жен, этот человек еще налево ходил. Имел малолеток, любил городскую панель и не обходил ее никогда.
— Это при пяти женах? Силен барбос!
— Представь, что он, когда привез в морг первую жену, Аннушку, нашу уборщицу, за задницу ущипнул и звал прокатиться с ним за город. Ну, она съездила, только по морде. Султан очень удивился — впервые в жизни ему баба по роже дала.
*
— В морге приставал? Животное!
— Туповатый мужик. Он, как мне кажется, весь в хер вырос. Все силы и разум там. Остальное — показуха и дебилизм, — говорил Петрович.
— Нет, я не согласен. Недостатки, конечно, есть. А у кого их нет? Но он, вполне приличный человек. Его беда — его болезнь…
— Юра! Родственники двух жен после похорон перестали помогать. Не присылают фрукты вагонами.
— Так и правильно! — согласился Бронников.
— Султан так не считает. От них осталось пятеро детей. Их учить, одевать, обувать и кормить надо. Понятно, на одну зарплату не разгонишься. Старшая дочь уже написала, и старики прислали два вагона арбузов и дынь. На лечение. Теперь другие старики тряхнут мошной.
— Но Султан действительно болен, — сказал главврач.
— Я не спорю с тобой! Кстати, ты знаешь, что его родной дед был эпилептиком?
— Знаю. Это мне больной говорил.
— А недавно у сестры Султана приступ был. Сразу в Алма-Ату отвезли лечиться. Старая баба, но болезнь и ее достала, как родовое проклятие.
— Наследственность сработала у обоих, — сказал Бронников.
— Да, но никто, кроме Султана, не пытался покончить с собой! Кстати, и дед и сестра мучаются больше от гипертонии. Приступы их не валят часто.
— Лень, у этой болезни древние корни, но ее природа изучена недостаточно.
— А я думаю, что за свое распутство получил!
— Ты доктор, а рассуждаешь как примитивный обыватель. Приступ провоцируется мозговыми клетками, — упрекнул Петровича Юрий Гаврилович.
— Я не хочу с гобой спорить! К одному веду — не носись ты с этим Султаном как петух с яйцами! У тебя и без него хватает через макушку. Ему нужно одно — подольше задержаться у тебя в больнице, чтоб получше тряхнуть родню.
— Ты сам увидишь, как он похудел. Сдал чуть ли не наполовину. Такое не спровоцируешь. И еще. Многие мужики отпрашиваются домой на выходные, чтоб побыть в семье. Султан — никогда!
— Юрка! Да у него перебор! Он у тебя отдыхает от своих шалашовок. Сейчас кайфует. Ни одну ублажать не надо. Он выкручивает душу наизнанку. А ты, псих, ночами не спишь. Все звонишь сюда, чтоб глянули, живой ли Султан? А куда денется? У него дома три бабы заждались! Чего ему помирать? Он не дурак! Это мы умеем убегать на работу среди ночи от единственной!
— Лень! Этот от трех сбежал! И не куда-нибудь в чайхану, а в психушку! Во как скрутило человека!
— Не веришь? Ладно! Докажу! Но хоть тогда ты перестанешь подскакивать ночами?
— Петрович, славный мой дружище! Может, ты снова окажешься прав. Но ведь в больнице, помимо Султана, на сегодня триста двадцать шесть человек. За каждого душа болит даже у тебя.
— За психов? Ничуть! — рассмеялся Петрович.
— Иначе не помогал бы, не советовал!
— Черт его знает! Я хочу помочь тебе! Ведь у меня в морге ни подсказки, ни советы уже ни к чему. Все мимо! Ведь морг — ворота кладбища, здесь ничего уже не изменить. А у тебя хоть и психи, но живые люди! С ними интересно. У твоих не живот с задницей, сама душа болит. Главное, что есть у каждого…
— Юрий Гаврилович! А Султан домой ушел! Насовсем! Сказал, что не вернется, что надо ему разгрузку четырех вагонов организовать! Совсем свихнулся! Мы его вчетвером не удержали! Он сказал, что ему некогда! Жена позвонила. Султан только выскочил на дорогу, его уже машина ждала. Ее мы не догнали! — влетел в кабинет запыхавшийся Харитон. И спросил потухшим голосом: — Нас теперь уволите?
— Нет. Иди к ребятам. Успокойся. Султан еще вернется к нам!
— Ага! После разгрузки. Месяца через полтора! — рассмеялся патологоанатом.
А Бронников, когда санитар ушел, произнес улыбаясь:
— Как бы там ни было, теперь Султан не вспомнит о самоубийстве. Появился и у него смысл в жизни, нашел в ней себя. Живым ушел домой, к детям и женам. Значит, кем-то он дорожит, а прежде всего — собой. Решил побороть свою болезнь сам и вызов ей бросил. Думаю, этот справится, такое бывало — чем меньше думают о болезни, тем быстрее она отступает, — сказал Бронников вполголоса.
— Знаешь, Юр, я часто думал, почему именно тебя сюда распределили. Потом понял — другие не справились бы здесь. Не хватило бы сердца у них. И только ты раздаешь свое по капле. Но я как друга прошу тебя: остановись! Ведь оно у тебя не бесконечное и тоже единственное!
— Петрович! Что суждено, то будет, сколько отведено, столько проживу. Мне не о чем жалеть. И доведись жить заново, повторил бы нынешнее, день в день, не задумываясь. Сам видишь и знаешь, как настигла болезнь тех, кто лечится у меня. В мужском, да и в женском корпусе основная часть — из-за потери денег: кого-то рэкет вытряхнул, других — мошенники обставили, третьих — друзья обманули или родня. А я сплю спокойно. На мою зарплату даже нищий не позарится. Но не все в нашей жизни измеряется деньгами. Сколько их ни имей, все на твоем столе окажутся. Но, черт побери, почему состоятельные люди в последние минуты жизни жалеют о прожитом и сетуют, что ничего нельзя вернуть, исправить и очистить душу? Они просят прощения у тех, кто остается жить. Подло, конечно, и все ж очень стараются быть услышанными. Выходит, для них это важно — уйти из жизни налегке, без груза обид и проклятий. А те, кто излечивается, чаще всего начинают иную жизнь, будто здесь, в больнице, прозрели на душу. И раскаялись…
— Ну да! Не хотят возвращаться в психушку. Это уж точно! О чем говоришь, Юрка? То-то твой Султан погреб на переделку! Душу он станет очищать! С какого конца и с кем? Не смеши! И таких, как он, все больше становится! Они не станут просить прощения, а пожалеют лишь о том, что в своем гареме имели всего пять, а не пятьсот баб! Пойми, иные люди приходят в жизнь! Нам не дано смириться с их укладом. Старыми остаются лишь болезни. Можно многое вылечить, но не душу! Ей нет замены! Она, заболев однажды, вскоре покидает человека. И никто не удержит, не пришьет и не привяжет заново, даже ты!
— Но ведь удавалось вылечить!
— Погасить! Такое случалось у тебя! С молодыми пациентами. Им давался еще один шанс, последний. Всели выдержали? Ведь вон какая очередь на лечение здесь! А выздоравливают немногие.
— Я только врач. И мои возможности не безграничны, — вздохнул Бронников и добавил: — Мы все надеемся на чудо, верим, что оно случится и в этот раз, и с этим человеком. А разве ты не жалеешь своих клиентов, не просишь о воскрешении кого-нибудь, хотя бы для той, что любил? Ведь она и сегодня живет в твоем сердце и памяти, ты и нынче, хотя стал безжалостным циником, мечтаешь о встрече с ней, пусть в следующей жизни, и надеешься на свое счастье. Вот так и я верю, что пощадит судьба и этого больного, и следующего. Я тоже живу своей мечтой. Обо всех, кто обратился ко мне в последней надежде. Потому дорожу каждым успехом как подарком.
— Юрий Гаврилович! В мужском корпусе новый больной кипеш устроил, из подследственных! Харитошку за жабры взял! На водку хочет расколоть! Грозится, козел! Укол ему впороли, чтоб успокоился гнус, а он на него не подействовал! — просунул голову в кабинет санитар Федя.
— Значит, этот новый — заядлый чифирист! — подскочил Бронников, нажав кнопку вызова санитаров. Сам поспешил во второй корпус. Следом за ним поторопился Петрович.
В палате, где содержались подследственные, доставленные в больницу из милиции под охраной двоих сотрудников, гудела, материлась, грозила, махалась драка. Кто кому вламывал, за что избивали, понять было трудно. Лица всех искажены злобой, кулаки сжаты в гири. Они бьют без промаха и жалости.
— Я тебя самого натяну, козел! Родная не узнает ублюдка своего!
— Мент проклятый! Шкуру сдерну с падлы!
— Опусти хвост, легавый хрен! Шею сверну!
— Тихо! Прекратить всем! Успокоиться! — перекрыл всех голос Бронникова. Санитары волокли шланг на случай, если дерущихся придется разливать водой. Голос главврача был услышан, но драка не прекратилась. Подследственные наехали на милицейскую охрану и отрывались на ней по полной программе.
Тугая струя холодной воды ударила внезапно. Она хлестала по головам, лицам, спинам, валила на пол.
— Ложись! — командовали санитары. И вскоре драка была погашена. Из палаты вывели зачинщика, бородатого коренастого мужика по кличке Шмель.
— И не надоело тебе жить за решеткой? Сколько помню, ты ко мне в пятый раз попадаешь. Все озоруешь? Уже старым стал, а никак не поймешь, что жизнь небесконечна. Когда образумишься? — не выдержал главврач.
