антинаучные взгляды, наука, конечно, всегда представляет опасность. Наука всегда будет создавать политическую угрозу для некоторых общественных институтов просто в силу того, что ее законы подразумевают отсутствие уважения к любым авторитетам – только к данным и логике. Что ж, тем хуже для этих институтов. И в этом еще один признак отличия таких «дебатов» от споров вокруг основ квантовых принципов – те, кто в них выступает против сложившегося в науке консенсуса, объединяется (и часто финансируется) группами, открыто выступающими против самой идеи науки, такими, например, как некоторые религиозные фундаменталисты.
В противоположность этому все, кто дискутирует об основах квантовых принципов, изначально исходят из признания адекватности научного подхода – иначе и дискутировать было бы не о чем. Невзирая на глубокий, а иногда и болезненный конфликт по поводу копенгагенской интерпретации, никто из упомянутых в этой книге физиков не сомневался в истинности квантовой физики или по крайней мере в том, что она дает прекрасное приближение какой-то более глубокой теории. Никто из них не ставил под сомнение достоверность экспериментальных данных – ни тех, которые привели к самому появлению квантовой физики, ни тех, которые впоследствии подтвердили предсказания, вытекающие из развития квантовой теории Гейзенбергом, Шрёдингером и другими. Не предпринималось скоординированных, организованных усилий с целью сохранить доминирующее положение копенгагенской идеи. В этих дискуссиях не было признаков какого-либо «заговора», от их исхода не зависели ни корпоративные, ни политические интересы – это был профессиональный спор физиков о значении теории, которая, по их общему мнению, истинна. Да, спор об основах квантовых принципов в целом сводится к тому, насколько серьезно следует относиться к квантовой физике, – но «отступники» от копенгагенской позиции были как раз теми, кто доказывал, что относиться к квантовой физике надо со всей возможной серьезностью, как к универсальной «теории всего».
И все-таки есть один аспект, в котором у истории основ квантовых принципов действительно есть кое-что общее с публичными дебатами между наукой и псевдонаукой. Своей туманностью, обманчивыми намеками на фундаментальную роль человеческого сознания во Вселенной и обилием внутренних противоречий копенгагенская интерпретация превратила квантовую физику в неистощимый источник мнимо-серьезных аргументов, постоянно питающих бурный и мутный поток оккультной чепухи и лженаучных домыслов. В телевизионном шоу «Футурама» это едко и точно отметили, изобразив профессора физики, в 3008 году заявляющего: «Как учил Дипак Чопра, квантовая физика утверждает, что все что угодно может случиться когда угодно и без всякой на то причины». Чопра действительно заявляет, что сознание порождается квантовой запутанностью и что «квантовое целительство» позволяет чистой силой духа лечить любые телесные недомогания. «Наши тела в конечном счете представляют собой информационные, интеллектуальные и энергетические поля, – говорит он. – Квантовое целительство включает в себя сдвиг поля энергетической информации с целью внесения коррекции в идею, которая дала сбой» [707]. Чопра далеко не одинок в своих домыслах о мифических возможностях применения квантовой физики в медицине. Бесчисленные жулики, называющие себя «квантовыми целителями», уверяют, что способны направить ваши мысли на перестройку тела на квантовом уровне – что бы это ни значило. Возможно, самый одиозный пример – это такие бестселлеры, как «Секрет», тиражирующие абсолютно фантастические вымыслы о мощи квантовой физики; они продаются так успешно, что породили целое семейство пиратских книжонок с названиями вроде «Почему у квантовых физиков не бывает неудач» и «Почему квантовые физики не толстеют». (Мой личный опыт позволяет категорически утверждать, что оба заголовка – ложь.) Авторы этих книжонок, задыхаясь от восторга, внушают вам, что вы легко можете достичь всего, чего пожелаете, надо просто очень сильно этого захотеть! Тогда вы перестроите вашу реальность – ведь квантовая физика «доказала» фундаментальную роль сознательного наблюдателя в сотворении окружающей нас Вселенной.
В этой ситуации бездна иронии: ведь критики некопенгагенских интерпретаций квантовой физики часто говорят, что недовольство копенгагенским подходом проистекает из желания сохранить разумную, «нормальную» картину мира, какой она представала в классической физике. Но на деле копенгагенская интерпретация восходит к гораздо более древнему и более комфортному видению мира, чем то, что предлагается любой другой квантовой интерпретацией. «Копенгагенцы» ставят человека, и тем самым, конечно, самих себя, в самый центр Вселенной. Человек оказывается в этой картине важнее всего остального, а весь остальной мир вращается вокруг него – совсем как у древних. Именно поэтому квантовая физика и сохраняет такую притягательность для «альтернативщиков». Копенгагенская интерпретация делает физику привычной и удобной, она во многом отказывается от непонятного и заставляет смириться с современным видением Вселенной. И если мы хоть немного надеемся достичь понимания Вселенной, мы должны осмелиться представить себе мир, не ограниченный нашим локальным кругозором.
* * *
Но какое все это имеет значение? Ведь если принцип «заткнись и вычисляй» работает – а он работает, – зачем физикам нужно что-то еще? И значит ли это хоть что-нибудь для тех, кто физиками не является?
Да, конечно, квантово-механические вычисления дадут один и тот же ответ, независимо от того, предпочитаем мы интерпретацию копенгагенскую, многомировую, основанную на идее волны-пилота, или какую-нибудь еще. Даже теории, альтернативные по отношению к квантовой физике как теории спонтанного коллапса, дадут такие же ответы почти во всех ситуациях. Некоторые поэтому говорят, как, например, Вольфганг Паули говорил Бому: поскольку различные интерпретации не приводят к новым предсказаниям, давайте придерживаться копенгагенской. Это, пожалуй, глупый аргумент – вы ведь могли бы с тем же успехом сказать и «давайте придерживаться многомировой интерпретации» или любой другой.
Другие считают, что поиски альтернатив «копенгагенской идее» обусловлены желанием сделать мир менее таинственным и запутанным, чем его делает копенгагенский подход. А это, по их мнению, значит, что нам следует не бежать от этой таинственности, а принять ее. Любое неудобство, связанное с копенгагенской интерпретацией, всего лишь признак ограниченности нашей человеческой способности понять мир квантов. Этот аргумент приобрел бы больший вес, если бы у копенгагенской интерпретации не было реальных альтернатив, если бы ее выводы оказались вынужденными. Но здесь есть и другая проблема. «Все предложения по поводу решения проблемы измерения в том или ином отношении необычны и таинственны, – говорит Дэвид Альберт. – Теорема Белла как раз и доказывает их вынужденную странность <…> [Но] между “странным” и “противоречивым”, с одной стороны, и “невразумительным” – с другой, огромная разница». Многие физики, добавляет Альберт, этого различия, по-видимому, все еще не осознают. «Эти физики говорят: “Ну да, копенгагенская интерпретация выглядит странно, но ведь и все остальные тоже!” Хочется стукнуть их хорошенько и сказать: “Да нет! Копенгагенская интерпретация не странная. Это просто невразумительная ахинея, вот и все”» [708].
Некоторые физики как хорошие позитивисты говорят, что поскольку никакой эксперимент не способен помочь нам понять, в чем разница между разными интерпретациями, бессмысленно и проводить между
