Видимо, можно выстраивать самые разные гипотезы в связи с выбором активным революционером И. Джугашвили уже в зрелом возрасте именно такого псевдонима. Однако никаких сколько-нибудь достоверных сведений относительно причин того, как он пришел к выбору такого псевдонима и чем он при этом руководствовался, в распоряжении исследователей нет.
Своего рода «индустриальную» версию происхождения его псевдонима мы находим у одного из ближайших соратников Сталина В.М. Молотова. В частности, он сказал, что его собственный партийный псевдоним выбран сознательно: «Фамилия индустриальная. Я с рабочими был, в рабочих кружках.»[401] На вопрос о сталинском псевдониме Молотов ответил следующим образом:
«— Я не помню, с какого года. Как он придумал, я у него не спрашивал. Тоже фамилия индустриальная. Он хотел подчеркнуть крепость. Но ему подходит. Подходит
— А Ленин?
— Значительно раньше Ленского расстрела. Думаю — от реки Лены, хотя в ссылке он не на Лене был, а на Енисее. Елены никакой в его истории, его биографии не было. Есть версия, что с этой фамилией был жандармский ротмистр, который допрашивал его, когда первый раз арестовали. Но это так…»[402]
Конечно, действительную историю выбора, ставшего поистине историческим, псевдонима, мог бы объяснить сам Сталин, но он не оставил никаких, даже самых косвенных, признаний на этот счет. Не внушает серьезного доверия и утверждение матери Сталина в беседе с американским корреспондентом в начале 30-х годов: «Вы знаете, что именно Ленин дал ему имя Сталин. Ленин сказал, что он подобен стали. Это было хорошее имя.»[403]
Находящиеся в распоряжении исследователей факты и материалы, в том числе мемуарного плана, не дают возможности сделать сколько-нибудь обоснованного вывода о мотивах, побудивших Кобу избрать свой новый псевдоним. Вот почему прошлым, нынешним и будущим историкам остается только гадать и выдвигать разные, порой достаточно аргументированные, предположения о происхождении его псевдонима. Как говорится, тайна сия, видимо, навсегда останется тайной, возбуждая воображение и фантазию историков.
Конечно, в период правления Сталина вокруг самой его фамилии сознательно или по указке свыше создавались чуть ли не легенды. Сама благозвучность его партийного псевдонима, явная и привлекательная ассоциативность с чем-то заведомо положительным, надежным, прочным, активно использовались для его возвеличивания. И, пожалуй, самый яркий образчик такой пропаганды дал известный французский писатель А. Барбюс, имевший личные встречи со Сталиным. Итогом всего этого стала написанная им биография Сталина, апофеозом которой явилась чуть ли не литургически-возвышенная концовка книги, содержавшая следующую, ставшую знаменитой фразу: «Это — железный человек. Фамилия дает нам его образ: Сталин — сталь. Он несгибаем и гибок, как сталь. Его сила — это его несравненный здравый смысл, широта его познаний, изумительная внутренняя собранность, страсть к ясности, неумолимая последовательность, быстрота, твердость и сила решений, постоянная забота о подборе людей.»[404]
Возвратимся, однако, к предмету нашего повествования. Относительно самой природы культа личности Сталина и тех политических функциях, которые он играл в исторической судьбе страны, будет речь идти в соответствующих главах. Тот же период, которого мы касаемся сейчас, к формированию этого культа прямого отношения не имеет. Он лишь служит одним из тех кирпичиков, на котором впоследствии сформировался Сталин как политический и государственный деятель. И он, этот период, представляет несомненный интерес, поскольку позволяет проследить за самим процессом постепенного формирования Сталина как фигуры исторического масштаба.
Царская охранка с самым пристальным вниманием следила за всем, что происходило в рядах большевиков, в том числе и на Пражской конференции. Была она в курсе фактически всех основных событий, происходивших в большевистской верхушке, поскольку имела в ней свою агентуру в лице прежде всего Р. Малиновского, ставшего депутатом четвертой Государственной думы от рабочей курии. Основываясь на его донесениях, а также на агентурных сообщениях других своих источников, московское охранное отделение подготовило специальную агентурную записку с подробнейшим анализом работ Пражской конференции и тех решений, в том числе и по кадровым вопросам, которые на ней были приняты. В ней фигурировало и имя Сталина. В этом документе сообщалось: «На основании предоставленного цекистам права кооптирования избраны в члены ЦК: а) «Коба»— известный Деп. Полиции кр. Тифлисской губ. Иосиф Виссарионов Джугашвили, отбывший срок администр. высылки в гор. Сольвычегодске, Вологодск. губ., и арестованный, согласно сведений Моск. Охр. Отд., в С.-Петербурге, 9 сентября 1911 года, и б) «Владимир», бывший рабочий Путиловского завода и уч-к последней школы партийных пропагандистов и агитаторов в м. Лонжюмо; работает в настоящее время в Екатеринославской губ.; настоящая фамилия его — Белостоцкий.»[405]
Обстоятельства кооптации Сталина в состав ЦК вызывали и вызывают определенные споры среди историков. Остановимся несколько более детально как на самой Пражской конференции, так и на введении Сталина в состав ЦК. В период господства культа личности Сталина, а затем и после развенчания его культа на XX съезде КПСС Хрущевым в историко-партийной литературе велась довольно оживленная, хотя, на мой взгляд, несколько схоластическая дискуссия относительно места Пражской конференции в истории становления большевизма как идейного течения и самой большевистской партии как организационного воплощения этого течения. Суть полемики сводилась к тому, что в разряд принципиальных разночтений возводились оценки Пражской конференции, данные в «Кратком курсе», которые якобы извращали подлинную историю партии. В «Кратком курсе» говорилось: «На этой конференции были изгнаны из партии меньшевики, навсегда было покончено с формальным объединением большевиков в одной партии с меньшевиками. Из политической группы большевики оформляются в самостоятельную Российскую социал-демократическую рабочую партию (большевиков). Пражская конференция положила начало партии нового типа, партии ленинизма, большевистской партии.»[406]
Противники такой трактовки усматривали в этом чудовищную фальсификацию, поскольку, мол, большевизм как политическое течение существовал с 1903 года. Эта точка зрения отражена в многотомной истории КПСС, изданной в брежневские времена. Там, в частности, говорилось: «Ранее, в «Кратком курсе истории ВКП(б)» давалась неправильная оценка Пражской партийной конференции, указывалось, что конференция «положила начало партии нового типа, партии ленинизма, большевистской партии». На самом же деле большевистская партия, как писал Ленин, существует с 1903 года, то есть со времени II съезда РСДРП. Анализ новых материалов показывает, что в работах по истории партии, написанных под влиянием культа личности, неточно освещалась роль Сталина в подготовке и проведении Пражской конференции, утверждалось, будто эта конференция избрала Сталина членом ЦК, тогда как он был кооптирован пленумом ЦК, состоявшимся в конце конференции»[407].
Однако, как ни крути, к каким ленинским цитатам ни прибегай, но оспорить тот факт, что Пражская конференция «оформила самостоятельное существование большевистской партии», о чем говорилось в «Кратком курсе», невозможно. Ведь вся история социал-демократического движения, в том числе и большевистского крыла его, до этой конференции, все многочисленные попытки объединения большевиков и меньшевиков во имя общей борьбы с царизмом, — все это исторические факты. Сама Пражская конференция подвела закономерный и логический итог внутрипартийной борьбе и впервые оформила образование самостоятельной партии. Причем надо заметить, что и в дальнейшем, уже после Пражской конференции, объединительные тенденции в социал-демократическом движении отнюдь не исчезли, не были похоронены раз и навсегда. Достаточно обратиться к работам самого Ленина данного периода, чтобы убедиться в этом. Писал на эту тему и Сталин, в частности, в первой передовой статье газеты «Правда» от 22 апреля 1912 г., написанной им, говорилось:
«Мы отнюдь не намерены замазывать разногласий, имеющихся среди социал-демократических рабочих. Более того: мы думаем, что мощное и полное жизни движение немыслимо без разногласий, — только на кладбище осуществимо «полное тождество взглядов»! Но это ещё не значит, что пунктов расхождения больше, чем пунктов схождения. Далеко нет! Как бы ни расходились передовые рабочие, они не могут забыть, что все они, без различия фракций, — одинаково эксплуатируемы, что все они, без различия фракций, одинаково бесправны… Поскольку мы должны быть непримиримы по отношению к врагам, постольку же требуется от нас уступчивость по отношению друг к другу.»[408] Не только содержание, но и тональность процитированного отрывка дают ясное представление о том, что и после выделения в самостоятельную партию большевики вовсе не поставили раз и навсегда крест на возможности в дальнейшем общих действий с другими фракциями в рамках общего социал-демократического движения.
