Однако Мышкины получили мягкий, но верный отпор, который без сомнений можно назвать ответом русского народа. Выразительницей его в романе стала генеральская дочка, милая, одновременно капризная, но достаточно умная девушка Аглая Ивановна Епанчина.
«– Слушайте, раз навсегда, – не вытерпела наконец Аглая, – если вы заговорите о чем-нибудь в роде смертной казни, или об экономическом состоянии России, или о том, что “мир спасет красота”, то… я, конечно, порадуюсь и посмеюсь очень, но… предупреждаю вас заранее: не кажитесь мне потом на глаза! Слышите: я серьезно говорю! На этот раз я уж серьезно говорю!»
Именно Аглая возглавила бунт литературных героев Достоевского против своего создателя и против всей мышкинской цивилизации наших дней. Именно ее устами Бог и народ ответили на досужую интеллигентскую демагогию мировой художественной литературы. Произошло это в конце романа «Идиот», во время решающей встречи Аглаи Ивановны и Настасьи Филипповны в их соперничестве за князя Мышкина. Именно тогда Аглая Ивановна выкрикнула роковые слова, опрокинувшие всю по-человечески гениальную конструкцию Достоевского по оправданию порока через страдания:
– Захотела быть честною, так в прачки бы шла.
С этим воплем народной души не особо выдающаяся до того героиня Аглая Епанчина разом возвысилась до главной антитезы мировой литературе XVIII–XIX вв., прежде всего антитезы Манон Леско, с одной стороны, и Сонечке Мармеладовой, с другой. Она разом отвергла самый страшный общественный порок нашего времени – самооправдание и оправдание порочности других. С явлением Аглаи человек потерял на это право, право на сатанизм – размытость критериев нравственности.
Есть право Бога и есть право человека. Достоевский все время пытается присвоить исключительное право Бога прощать грехи – человеку, тем самым освобождая человека от его обязанностей исполнять нравственные заповеди, данные Богом. Взамен он предлагает молитву и упование на Божье всепрощение. Причем всепрощение видится ему как панацея для страдающей души, творящей заведомое зло. Это главное искушение для интеллигенции: присваивание себе прерогативы Бога при нежелании исполнять заповеданный им нравственный долг.
Аглая как раз и пытается вернуть Мышкина и других к их обязанностям перед Богом. Она требует: хватит болтать и демонстрировать миру свои страдания – сделайте хоть что-нибудь: или вырвитесь из ада стыдной для вас безнравственности, или прекратите болтать о том, что вы из-за нее страдаете. Одно из двух, третьему не бывать. И никакие отговорки Мышкина о том, что Аглая не видит светлую душу Настасьи Филипповны, и никакие вопли самой красотки, что никто о ней ничего не понимает, на деле защитить не могут. Потому что поставлены четкие границы – либо туда, либо туда. И вот тогда начинается истерика духовной несостоятельности и Мышкина, и его подопечной.
Таково народное (в противовес интеллигентскому) понимание Бога на земле, а на небесах Бог сам разберется. Аглая категорически отвергает бесовский принцип рассуждений: оно конечно так, но если взглянуть с иной точки зрения, то оно вовсе не так, а скорее наоборот.
Аглая Ивановна в споре с Настасьей Филипповной есть подлинное лицо справедливости революции! Тем она и страшна современному российскому обществу. И тем приятнее ему князь Мышкин. Анализировать противостояние Аглаи и князя можно бесконечно, но постараемся избежать таких интеллигентских искушений.
В завершение остается только сказать о том, во что превращены, как передернуты слова Аглаи Ивановны в мышкинской цивилизации. Ныне слова «Захотела быть честною, так в прачки бы шла» означают свободу выбора: хочешь жить в достатке, хочешь благоденствовать в земной жизни – продавай душу и торгуй собой; не хочешь – твое дело, убирайся в прачки, губи себя, свое потомство, подыхай в нищете. Твое дело, ведь третьего более не дано, а желающих на твое место – несчетные толпы! Вот, пожалуй, должна бы быть главная тема Достоевского в школе…
Когда в толпе ты встретишь человека,
Который наг; [272]
Чей лоб мрачней туманного Казбека,
Неровен шаг;
Кого власы подъяты в беспорядке;
Кто, вопия,
Всегда дрожит в нервическом припадке, —
Знай: это я!
Кого язвят со злостью вечно новой,
Из рода в род;
С кого толпа венец его лавровый
Безумно рвет;
Кто ни пред кем спины не клонит гибкой,
Знай: это я!..
В моих устах спокойная улыбка,
В груди – змея!
Да, это он! Бессмертный гений русской поэзии, патологический графоман Козьма Петрович Прутков – единственный в своем роде, великий и непревзойденный. Ведь в мировой литературе по сей день имеется только один литературный герой – выдуманный писатель с полной биографией и целым собранием сочинений. Не псевдоним, не мистификация, а самый настоящий литературный герой. Да еще и такой, что не любить Пруткова при всей его напыщенности, фанфаронстве и самодовольстве просто невозможно.
А началось все с пьесы «Фантазия», которую двоюродные братья А.К. Толстой и А.М. Жемчужников накануне нового, 1851 г. представили в Дирекцию Императорских театров. Премьера спектакля состоялась 8 января в Александринском театре. Присутствовавший на ней император Николай I пьесой остался недоволен и ушел с середины действия, нестрого пожурив авторов (Алексей Толстой был другом наследника престола, и император в целом ему благоволил). Николай сказал: «Много я видел на своем веку глупостей, но такой еще никогда не видел». Спектакль сняли из репертуара в тот же вечер.
Братья были обескуражены, но с 8 января 1851 г. начался отсчет литературному творчеству Козьмы Пруткова.
Первоначально создатели его решили немного похулиганить в отместку императору и стали сочинять анонимные пародии на угодных властям поэтов. Публиковали их в журнале «Современник». Длилась эта игра почти четыре года, пока из разрозненных стишков не вырос сам по себе и их автор. В феврале 1854 г. читателям был представлен поэт Козьма Прутков, и в него поверили.
К примеру, Федор Михайлович Достоевский некоторое время не сомневался в существовании такого горе-творца.
Надо сказать, что имя «классика» имеет существенное значение. Если фамилия его была выбрана созвучно с розгами, которыми пародисты стегали современных им поэтов и писателей, то имя Козьма, а точнее Косьма, является особо возвышенным написанием имени Кузьмы. Так называли только самых выдающихся в истории людей – святой Косьма, Косьма Минин, Косьма Медичи и другие. Поскольку в советское время этот принцип почетного написания некоторых имен был отвергнут, приведем несколько примеров. Если обыкновенного человека называли Иваном, то царя звали Иоанном; если у простого человека имя Сергей, то у святого – Сергий Радонежский; если простого человека зовут Дмитрий, то великого князя или святого – Димитрий, и так далее. Именем Козьма создатели Пруткова подчеркнули понимание их героем собственной великой исторической значимости.
Со временем братья Жемчужниковы придумали биографию писателя. В IV книге журнала «Современник» за 1863 г. был опубликован некролог на смерть гения, из него мы и черпаем необходимые сведения.
Козьма Петрович Прутков родился 11 апреля 1803 г. и умер 13 января 1863 г.
Службу Прутков начал в гусарском полку, но в ночь с 10 на 11 апреля 1823 г. он лег спать после дружеской попойки и увидел во сне голого бригадного генерала с эполетами, по причине чего вышел в отставку и поступил на гражданскую службу в Пробирную Палатку. В честь знаменательного сновидения все свои произведения Прутков помечал только 11-м числом.
В Пробирной Палатке великий писатель прослужил всю жизнь и умер в должности ее управляющего, будучи действительным статским советником, кавалером ордена Св. Станислава 1-й степени.
Вплоть до 1850 г., когда Прутков познакомился с группой молодых людей, а именно с Алексеем Толстым и братьями Жемчужниковыми, он был весьма доволен своей службой в Пробирной Палатке и не помышлял о литературных трудах. Но братья уверили, что видят в Козьме Петровиче великий драматический талант. Прутков взялся за перо. Так появилась комедия «Фантазия».
За годы плодотворных трудов Козьма Петрович проявил себя как выдающийся стихотворец, баснописец, историк, философ, драматург и государственный реформатор. (Не правда ли, как схожи его таланты с «заслугами» бесконечного ряда назойливых лиц, не сходящих нынче с наших телевизионных экранов?)
Слава пришла к Козьме Пруткову в первый же год его публичной деятельности. И хотя он всегда скромно указывал на благородную помощь своих опекунов-создателей, от славы и почестей не отказывался и принимал их как должное. Более того, подобно многим великим людям, Прутков оставил потомкам свои великие «Плоды раздумья. Мысли и афоризмы», которые по сей день пользуются в народе неувядающим почитанием.
