Тем не менее вплоть до 1917 года недовольство населения проявлялось главным образом в форме глухого ропота. Время от времени случались забастовки рабочих, но бастующие очень редко выдвигали политические требования (на предприятиях, занятых выпуском продукции для вооруженных сил и переведенных под начало армейского командования, бастовать вообще было запрещено под угрозой военного трибунала). Первые два с половиной военных года стали, с одной стороны, периодом, когда происходило постепенное привыкание к войне, осознание ее сложного, необычного характера, а с другой – временем, когда ничего еще не было решено. Опасность социального взрыва, однако, ясно ощущалась правящими кругами монархии, в том числе Францем Иосифом, несмотря на его фактическую изолированность от внешнего мира в покоях Шёнбрунна. В июле 1916 года престарелый император сказал своему адъютанту: «Наши дела обстоят плохо, может быть, даже хуже, чем мы предполагаем. В тылу население голодает, дальше так продолжаться не может. Посмотрим, как нам удастся пережить зиму. Будущей весной, несомненно, я покончу с этой войной». До весны Франц Иосиф не дожил, но его преемник вступил на престол, тоже будучи убежденным в необходимости как можно скорее заключить мир.
Позиции у Вальсугана. Император Карл и генералы на передовой
К такому решению молодого императора Карла I подталкивало и надвигавшееся банкротство его страны. Проблема заключалась не столько в слабости финансовой системы монархии (по таким показателям, как величина золотого запаса, уровень инфляции, количество денежных знаков в обращении и т. д. Австро-Венгрия накануне войны выглядела вполне пристойно), сколько в общей экономической уязвимости Центральных держав. Германия и Австро-Венгрия не располагали столь мощными источниками сырья, как их противники – Россия с ее огромными ресурсами и Великобритания и Франция с их обширными колониальными империями. В особенно тяжелом положении оказалась дунайская монархия: ее промышленность, в отличие от германской, не была достаточно мощной, чтобы в необходимой мере удовлетворять потребности фронта и тыла на протяжении нескольких лет, а почти все источники импорта, который мог бы восполнить недостаток товаров на внутреннем рынке, оказались отрезаны противником. Основы финансовой стабильности исчезли очень быстро: баланс внешней торговли Австро-Венгрии после 1914 года был неизменно отрицательным, падение же промышленного и сельскохозяйственного производства сопровождалось снижением расходов населения, которое пыталось отложить хоть что-нибудь «на черный день».
Вступив в войну с самыми богатыми европейскими странами, Австро-Венгрия оказалась лишена возможности получить значительные кредиты за рубежом, чтобы удовлетворить нужды армии и удержать на плаву подорванную войной экономику. Договориться о кредитах с наиболее экономически мощным из нейтральных государств, Соединенными Штатами, Вене не удалось, к тому же весной 1917 года США присоединились к числу врагов Центральных держав. Оставалось уповать лишь на внутренние займы, которых за годы войны было проведено более двух десятков: 8 в Австрии и 13 в Венгрии. Доходы австрийской казны от военных займов составили 35,1 млрд крон, венгерской – 18,85 млрд. На самом деле, однако, немногие из них были по-настоящему успешными. В Австрии действительно крупные суммы удалось получить лишь в результате первого и третьего займов; в реальных ценах доходы от 7-го и 8-го займов составили соответственно лишь 41 и 24 % от того, что принес заем первый.
Австрийская крона (введена в обращение в 1891 году вместо прежней денежной единицы – флорина) во время войны непрерывно обесценивалась. Правда, темпы падения ее курса поначалу были не столь уж высокими: в июле 1914 года за 1 доллар давали 4,95 крон, в январе 1916-го – 8,14. К концу войны курс превысил отметку 12 крон за доллар. Гораздо более впечатляют темпы, которыми Австро-Венгерский банк – центральный банк государства Габсбургов, – пытаясь удовлетворить военные нужды страны, расходовал золотой запас: в течение одного только 1915 года его объем в денежном эквиваленте сократился почти на треть. К концу войны золотовалютные резервы монархии по сравнению с декабрем 1913 года уменьшились на 79 %.
Германия взяла на себя обеспечение обоих государств резиной и изделиями из нее, а Австро-Венгрия – текстилем и кожей. В то же время до полного объединения экономического пространства Центральных держав дело так и не дошло. Манифестом политических и деловых кругов, стремившихся к максимальной интеграции центральноевропейского пространства вокруг Германии (и под ее главенством), стала вышедшая в 1915 году книга Фридриха Наумана «Срединная Европа» (Mitteleuropa). Науман писал о различных аспектах возможной центральноевропейской интеграции, тесного всестороннего взаимодействия стран и народов, живущих на пространстве, «что лежит между Вислой и Вогезами…между Галицией и Боденским озером». Это пространство, по его мнению, должно рассматриваться «как единство…, как оборонительный союз, как экономическая область». При этом, однако, автор «Срединной Европы» подчеркивал, что осуществление выдвинутых им планов должно вести к созданию не некой суперимперии, а «союза существующих государств… Решающими, ответственными носителями развития были и остаются заключающие договор современные суверенные государства. Они делают друг другу взаимные уступки, однако… не прекращают быть субъектами будущих совместных действий». Науман придерживался оригинальных «социал-империалистических» взглядов, считая, что социальные реформы должны сочетаться с экономической экспансией сильного германского государства и его успешной борьбой за политическое доминирование в Европе. Автор «Срединной Европы», однако, не был зашоренным немецким шовинистом, о чем свидетельствуют его контакты с чешскими политиками, которым Науман пытался помочь достигнуть компромисса с австро-немцами.
Тем не менее его идеи были взяты на вооружение немецкими политиками, стремившимися к гегемонии Германской империи не только на центральноевропейском пространстве, но и в континентальной Европе в целом. Речь шла о теснейшей хозяйственной и политической привязке к Германии как Австро-Венгрии, так и Польши, Румынии, балканских стран и Турции, в перспективе также Бельгии, Голландии, Дании и даже – после удачного для Центральных держав завершения войны – побежденной Франции. При этом модель взаимодействия разных стран в рамках Mitteleuropa должна была быть достаточно гибкой. Как отмечал помощник германского канцлера Бетман-Гольвега Курт Рицлер, «Германская империя – акционерное общество с прусским большинством акций, любое включение новых акционеров разрушило бы это большинство, на котором… стоит империя. Отсюда вокруг Германской империи – союз государств, в котором империя точно так же имеет большинство, как Пруссия в империи».
Хотя большинство идей Наумана осталось на бумаге, экономическая экспансия Германии и постепенное подчинение ей хозяйственного механизма дунайской монархии имели место и без их воплощения на практике. Уже в ноябре 1914 года банки Германии при поддержке правительства приобрели австрийские и венгерские государственные ценные бумаги на сумму в 300 млн марок. За четыре года войны сумма кредитов, предоставленных Германией Австрии, превысила 2 млрд марок; Венгрия получила более 1,3 млрд. Все возраставшая экономическая зависимость Австро-Венгрии от Германии имела и негативные политические последствия. На смену видимому единству подданных императора-короля и массовым проявлениям лояльности в первые дни и недели войны пришли опасения «непривилегированных» народов по поводу резкого усиления немецкого и венгерского влияния. Война подлила масла в давно тлеющий огонь межнациональных противоречий, и это было ее самым губительным следствием.
* * *
После роспуска рейхсрата в марте 1914 года политическая жизнь в дунайской монархии на несколько лет замерла. Даже в Венгрии, где парламент продолжал работать, премьер Тиса фактически установил авторитарный режим, главной задачей которого была концентрация усилий страны на достижении военных целей. Между тем в обществе патриотический подъем быстро сменился усталостью от войны и первыми признаками если не разочарования в монархии, то серьезных опасений за ее будущее. Тем не менее вплоть до смерти Франца Иосифа I и возврата к парламентской форме правления в Австрии весной 1917 года массовой оппозиции в обеих частях страны не было. Тенденция к ее формированию лишь намечалась, и если в июле 1914 года габсбургское государство переступило роковую черту, то вплоть до 1917-го еще сохранялись шансы «перетащить» его обратно. Однако власти, перейдя к политике «закручивания гаек», не только не использовали эти шансы, а, наоборот, способствовали усилению центробежных, антимонархических сил, резкая активизация которых произошла уже при Карле I.
