Мы указали уже раньше, что заставляя ребенка просто только испытывать тяжелые последствия его же собственных дурных поступков, родители избегают антагонизма и не дают повода смотреть на себя как на врагов. Остается только доказать, что где этой системы строго придерживаются с самого начала, там развиваются отношения активной дружбы.
В настоящее время дети большей частью относятся к отцу с матерью как к дружелюбным врагам.
Так как детские впечатления неизбежно определяются характером обращения с ними и так как это обращение колеблется между подкупом и угрозами, между ласками и бранью, между кротостью и наказаниями, то у детей складываются противоречивые мнения относительно характера их родителей.
Мать думает обычно, что достаточно сказать ей своему маленькому сыну, что он лучший друг ее, и убежденная в том, что он должен верить ей, она заключает отсюда, что он ей непременно поверит.
«Все это делается для твоего блага, я лучше тебя знаю, что тебе нужно; ты мал и не понимаешь этого теперь, а когда вырастешь, то будешь благодарить меня за это». Эти и тому подобные уверения повторяются ежедневно. А между тем мальчик ежедневно подвергается прямым наказаниям. Ему ежеминутно запрещают делать то одно, то другое, делать то, что он желал бы сделать.
На словах он слышит, что его счастье ставится конечной целью, а поступки, сопровождающие эти слова, доставляют ему большее или меньшее огорчение. Он не в состоянии понять, что это за будущее, которое готовит ему мать, и каким образом такое обращение приведет его к счастливому будущему. Он судит по тем результатам, которые он испытывает, и находя, что в них нет ничего приятного, начинает скептически относиться к уверениям своей матери в дружбе.
Да и не безрассудно ли ждать иного исхода? Разве ребенок не должен судить по очевидным для него данным? И разве эта очевидность не подтверждает его выводов?
Мать на его месте рассуждала бы точно так же. Если б кто-нибудь из ее знакомых постоянно шел наперекор ее желаниям, делал бы ей строгие выговоры, подвергал бы ее даже иногда настоящим наказаниям, она мало обращала бы внимания на уверения в заботах о ее благополучии, которыми сопровождались бы эти поступки. Почему же она полагает, что мальчик ее должен поступать иначе?
Заметим теперь, насколько иными получились бы результаты, если бы строго придерживались той системы, которую мы рекомендуем, и мать не только не брала на себя роли орудия наказания, но придерживалась бы роли друга, предостерегая мальчика от тех наказаний, которые может наложить на него природа.
Возьмем какой-нибудь случай, а чтобы он мог показать, каким образом такая система должна быть установлена с ранних пор, пусть этот случай будет самым простым.
Положим, ребенок, побуждаемый духом эксперимента (столь заметно выдающимся у детей, так как их приемы инстинктивно совпадают с индуктивным методом исследования), забавлялся бы тем, что жег на свечке бумагу и смотрел бы, как она горит.
Нерассудительная мать, каких много, желая предостеречь его от «беды» или из боязни, чтобы он не обжегся, велит ему перестать, в случае же неповиновения выхватывает у него бумагу.
Но если, на его счастье, мать окажется разумной, то она, зная, что интерес, с каким он следит за горящей бумагой, происходит из здоровой любознательности, и имея настолько сообразительности, чтобы предвидеть результаты вмешательства, – рассудит так:
«Если я запрещу это, я лишу его приобретения некоторого количества знаний. Правда, я спасу ребенка от ожога, но что ж из этого? Он наверно когда-нибудь обожжется, да это и необходимо для его же безопасности в жизни, чтобы он на опыте узнал свойства пламени.
Если я теперь не дам ему рискнуть, он, несомненно, подвергнет себя, быть может, еще большему риску в то время, когда некому будет предупредить его. Между тем, если что-нибудь случится теперь, я тут и могу спасти его от какой-нибудь беды.
Мало того, если я теперь прикажу ему перестать, я отниму у него занятие, само по себе совершенно безвредное и в сущности поучительное и приятное. Он же будет смотреть на меня более или менее враждебно.
Ничего не зная о том страдании, от которого я хочу его избавить, он будет испытывать только терзание от запрещенного желания. Он не может не считать меня причиной этого неприятного чувства.
Желая спасти его от вреда, о котором он не имеет никакого представления и который, следовательно, не существует для него, я наношу ему вред, который он чувствует довольно живо. С его точки зрения я становлюсь орудием зла.
Я лучше сделаю, если просто предупрежу его об опасности и постараюсь не допустить большой беды».
Следуя такому решению, мать говорит ребенку: «Как бы ты себе не повредил этим».
Предположим теперь, что мальчик, упорствуя на своем, что очень вероятно, обожжет себе в конце концов руку. Что же выйдет?
Во-первых, он приобретет опыт, который должен во всяком случае приобрести, и для его блага – чем скорее, тем лучше.
Во-вторых, увидит, что мать, останавливая его и предупреждая, желала ему добра: он лишний раз убедится в ее положительном расположении к нему, в том, что можно полагаться на ее суждение, на доброту, что следует любить ее.
Разумеется, в тех случаях, когда ребенок рискует сломать ногу, руку или получить какое-нибудь иное серьезное повреждение, там требуются насильственные меры. Но оставив в стороне крайние случаи, в остальных, следуя этой системе, не надо оберегать ребенка от тех маленьких опасностей, которым он подвергается ежедневно. Надо только советами предупреждать его остерегаться их.
При такой системе у детей развивается привязанность, которая гораздо сильнее обычной. Если придерживаться системы естественных последствий, если не запрещать детям ни лазить, ни резвиться на прогулках, а дома предаваться таким экспериментам, которые могут даже нанести им вред, сдерживая их только и уговаривая более или менее серьезно, смотря по опасности, то доверие детей к родительской дружбе и руководству будет все больше усиливаться.
Придерживаясь такой системы, родители, как указано выше, не только могут избежать ненависти, которая сопряжена с наложением наказаний, но и такой ненависти, которая сопряжена с постоянными запрещениями.
При такой системе даже случаи, которые являются обыкновенно причиной ссоры и брани, обращаются в орудие укрепления взаимной дружбы.
Вместо того, чтобы слышать на словах, которым противоречат поступки, что родители расположены к ним, дети убедятся в этом на деле путем ежедневного опыта. И, убедившись, приобретут такое доверие и привязанность, каких нельзя было бы достигнуть другим способом…
Александр Нилл
Саммерхилл – воспитание свободой[7]
Во многих семьях Я ребенка подавляется, потому что родители обращаются с ребенком, как с вечным младенцем. Мне приходилось видеть девочек 14 лет, которым родители не доверяли зажечь огонь. С самыми лучшими намерениями родители берегут детей от ответственности.
«Дорогой, ты должен взять свитер, я уверена, что будет дождь. Никогда не ходи около железнодорожных путей. Ты вымыл лицо?» Однажды в Саммерхилл поступила новая ученица. Ее мать сказала мне, что девочка – ужасная грязнуля, что ее по десять раз на день приходится отправлять умываться. С первого дня своего пребывания у нас девочка принимала душ каждое утро и ванну по крайней мере два раза в неделю. И руки, и лицо у нее всегда были чисто вымыты. Ее нечистоплотность дома – если только она не плод материнского воображения – была вызвана тем, что с ней обращались, как с ребенком.
Детям необходимо предоставлять почти неограниченную ответственность. Малыши, обучающиеся по системе Монтессори, переносят бачки, полные горячего супа. Один из наших самых младших учеников, семилетний мальчик, пользуется всеми разнообразными инструментами – сверлами, топорами, пилами, ножами – и у него пальцы бывают порезаны гораздо реже, чем у меня.
Не следует, однако, путать ответственность и долг. Чувство долга приобретается в жизни гораздо позднее, если приобретается вообще. Слово «долг» вызывает довольно много тяжелых ассоциаций. Я имею в виду, например, женщин, упустивших и жизнь, и любовь, потому что чувство долга заставило их остаться в семье, чтобы ухаживать за стареющими родителями. Я имею в виду супругов, которые давным-давно перестали любить друг друга, но продолжают несчастливо жить вместе из чувства долга. Множество детей в интернатах или летних лагерях ощущают свой долг писать домой как докуку, особенно если ребенок обязан отсылать письмо каждое воскресенье после обеда.
То, что ответственность измеряется возрастом, – заблуждение, и оно отдает жизнь нашего юношества в руки немощных стариков, которых мы называем государственными деятелями, а лучше окрестить их деятелями застоя. Именно это заблуждение заставляет нас считать, что любой член семьи является защитником и руководителем для всех, кто младше его. Родителям нелегко осознать, что их шестилетний сын не настолько разумен, чтобы понимать логическое построение: «Ты старше, чем Томми, и в твоем возрасте уже следует знать, что ему нельзя разрешать выбегать на дорогу».
