А. Черняев
Совместный исход. 1982 год.
16 января 82 г.
Свершилось! Итальянцы провели 11-13 января Пленум, а до этого (30 декабря) принято было постановление руководства Итальянской компартии по Польше, и отлучили нас от социализма. Логика давно уже просматривалась. Польский кризис и в особенности - военное положение, введенное 13.12, побудили их окончательно заявить, что им с нами не по дороге.
Схема проста: социализм советской модели исчерпал себя так же, как в свое время исчерпала себя социал-демократическая фаза развития революционного процесса, которая обнаружила свой тупик и несостоятельность крахом II Интернационала. Великая Россия в революции 1917 года (что она великая они не отрицают) и Ленин своим решительным разрывом с устоявшимися догмами положили начало новой фазе, которая в свою очередь закончилась. Импульс, данный революционному процессу в Октябре, иссяк. Общества, которые возникли из нее, а в Восточной Европе они были навязаны Советским Союзом, утратили способность к развитию.
И ни для кого уже не могут быть ни стимулом, ни примером, ни источником вдохновения, ни даже оплотом, ибо их укрепление - Советского Союза и перевес сил в мире в его пользу - означало бы лишение свободы выбора для всех других, кто хочет социализма, т.е. укрепилась бы ситуация навязывания советской модели.
Судьба революционного процесса зависит теперь от способности западноевропейского рабочего движения преодолеть капитализм и создать социализм, интегральной частью которого были бы все демократические завоевания европейской цивилизации. Т.е., говоря нашими штампами, центр мирового революционного движения переместился теперь в Западную Европу, причем наибольший вклад в обеспечение этого «третьего пути» на третьей фазе революционного процесса может внести именно итальянская компартия.
Не могу отказать себе, чтоб не процитировать главный пункт. тем более, что тут видна и фразеология, которая, казалась, (если не считать китайцев) совсем немыслимой среди коммунистов в отношении нас.
Итак - выдержка из доклада Берлингуэра.
«Случалось и может случиться, что общества и государства, зародившиеся в результате революций радикального характера, переживают состояние застоя, регресса, переживают моменты кризиса. Если мы обратимся к странам социалистического типа (отвлекаясь от того факта, что для некоторых из них трудно считать основой подлинное и самобытное революционное движение, т.е. массовое, народное и национальное), то произошло следующее. В силу переплетения международных и внешних условий, которые были тяжелыми, а также ошибок, допущенных, в частности, в экономической области (форсированное развитие, авторитарная централизация и т.д.), в силу явлений бюрократизации (государство - партия, монолитизм, утрата особой политической роли партии, марксизм, превращенный в государственную идеологию), в силу преобладания замкнутого догматизма и даже с налетом фанатизма (и следует отметить, что особенную опасность это представляет для уравнительных концепций, как это в течение веков происходило с христианством), стало происходить своеобразное извращение главного философского новаторства Маркса - его критики идеологии.
На первом плане вместо действительности, преобразующей и творческой практики новых фактов и новых идей оказалась идеология, даже своего рода идеологическое «кредо», каким является так называемый марксизм-ленинизм, понимаемый как окостеневшая доктрина почти метафизического типа и как совокупность формул, которые должны обосновывать и гарантировать определенный тип экономическо-политической структуры, универсальную модель, к которой должны приспосабливаться различные формы действительности и социальные субъекты и которую в силу незыблемого принципа партии надлежит осуществлять или навязывать. В этом заключается одна из основных причин трудностей, косности, кризисов. Вот почему мы утверждаем, что эти общества нуждаются в обновлении демократического характера.»
Итальянцы видят свой интернациональный долг в том, чтобы сказать о нашем кризисе и тупике, ибо иначе партия, коммунисты могут оказаться неподготовленными перед лицом гораздо худшего, чем кризис, который мы переживаем сейчас, когда, в частности, должны закупать 25 млн. тонн зерна у своего «главного антагониста».
Они ждут потрясений в нашем лагере, по сравнению с которым польский кризис может показаться детским садом.
Пономарев рвет и мечет. Он еще после их первой реакции на военное положение в Польше (интервью Натты, Наполитано, Берлингуэра, статьи в «Уните») велел написать статью в «Новое время», чтоб призвать их к порядку, и письмо к ЦК ИКП. Письмо пошло 31.12., но они даже не удосужились на него отреагировать. Статью давно написали, еще до моего отпуска, но не успела она пройти все наши инстанции, как итальянцы выступили с заявлением по Польше от имени Руководства ИКП. Стали учитывать эту их декларацию, а пока чикались - они провели Пленум, на котором выступил Берлингуэр с докладом, а все другие, кроме Коссуты, выражались еще более резко. и без оглядки, в том числе наши, казалось, закадычные друзья, вроде Черветти.
Пришлось опять статью доделывать с учетом Пленума и переориентируя ее уже на «Коммунист». Но пока она выглядит как мелкий окрик, тявканье - поскольку произошло событие покрупнее, чем выступление Эдуарда Бернштейна в конце XIX века и чем даже возникновение троцкистской оппозиции в 20 -ых годах. Объявлено открыто о том, что все видели давно, причем с трибуны самой крупной партии капиталистического мира, - а именно, что международного коммунистического движения не существует. Рубби сказал это в прениях буквально в таких словах. И что партии, которые продолжают идти в фарватере Москвы, обречены на прозябание и исчезновение.
Но даже этот пономаревский окрик пока не проходит. Уже неделю проект упомянутой статьи лежит на столе у Суслова, а тот даже ее не прочел. и не захотел рассылать по Политбюро. Б.Н. жаловался: мол, ссылается на то, что сейчас главное - «польский фронт и необходимость отбить атаки НАТО, не допустить срыва переговоров по ракетам. А вы, мол, предлагаете открыть новый фронт борьбы. «Зачем это нам нужно?!»
Но я думаю, что эта проблема геронтологическая, а не политическая и идеологическая. Возможно, он изменит точку зрения, когда прочтет шифровку Лунькова о докладе Берлингуэра (текст-то его доклада по ТАСС’у получен лишь вчера вечером, хотя он состоялся 11. 01.).
Парадоксальность ситуации состоит в том, что полностью доклад Берлингуэра никто в нашем руководстве вообще не будет читать (за исключением, может быть, Зимянина - по старой памяти журналиста), а прочтут лишь цитаты из посольской телеграммы, которые вне контекста выглядят как голая антисоветчина.
И значение придадут итальянскому Пленуму (о котором, кстати, в нашей печати ни слова) лишь как антисоветскому и, конечно, ревизионистскому шабашу. И именно поэтому упускают из виду его историческое значение. Под этим я разумею не то, что итальянцы своей концепцией вывели марксизм и революционный процесс действительно на новый этап и дали ему якобы новое дыхание. Совсем нет! Я просто имею в виду тот действительно исторический факт, что вслед за китайцами, албанцами и многими другими наши бывшие лучшие друзья во всеуслышание осмелились заявить, что король-то голый.
Прочитал за каникулы Вл. Крупина «Сороковой день. Повесть в письмах» («Наш современник» № 11) - о том, как журналист, несостоявшийся писатель, попал в родные вятские края и что он там увидел. Как раз то, что имеют в виду итальянцы, ставя крест на реальном социализме. Поразительно, как такое выпустили. Мне говорили, что была большая выволочка и редактору и автору. Но решили (в Отделе культуры ЦК) ограничиться только этим и не поднимать шума. Но это - еще одно разительное подтверждение моих «рассуждений» о том, что наши культурные власти либо уже не могут запретить естественный процесс возвращения русской литературы к своей классической функции совести и философии жизни, либо сознательно попульстительствуют.
Кстати, насчет философии в России. В этой самой повести есть такой пассаж.
«Но вот поразила меня современная русская литература - ведь это историческая линия подхвачена: в России лучшая литература всегда философична. А на Западе - в начале философия, а литература сама по себе. Там сызмальства Монтень, Паскаль, Лихтенберг и прочие католики. А для меня, потомка православных, должны были быть свои философы: Флоренский, Федоров, Федотов, Карамзин, Вернадский, Циолковский, Ухтомский, а когда мы их читали? Уже в позднее, потерянное время».
Меня это размышление толкнуло продолжить - чего он в советском журнале автор повести сделать не мог, если даже у него это и было на уме. В самом деле, по определению Горького, классическая литература была в России и философией. Собственно философы типа Леонтьева, Вл. Соловьева, а еще Бердяева, Шестова, Розанова или тех, кого перечисляет Крупин, оказались на обочине, их знали не более десятка людей. Почему так получилось, можно найти историческое объяснение. (и потому, что в отличие от католичества, с которым слились такие фигуры, как Монтень, Паскаль и прочие, наше православие так и осталось на уровне суздальского боженьки, и в силу национального характера, и потому, что нам ускоренно пришлось догонять Европу, а значит и перескакивать через ступеньки). Не о том сейчас. Эта традиция (великая литература - философия, национальное самосознание, национальная мораль, образ мысли) была прервана большевизмом. Великая революция, сама по себе, а потом, воплотившись в великое государство, создала совершенно новую философию, - политическую идеологию, которая приобрела действительно народный, всеохватывающий характер и стала могучей движущей силой нашего общественного развития на протяжении почти 30 лет, 20-ти то во всяком случае. А чем оказалась на этот период литература, советская литература? Даже и прежде всего в своих пиковых моментах, в своей классике («Тихий дон», «Хождение по мукам», Федин, Леонов, Маяковский. - можно называть десятки имен) - вся она была и приспособлением и этой господствующей, большевистской в основе, философии жизни, и старалась ее конкретизировать в образах и образцах, развивать, применять, усиливать ее воздействие, давать ей самые разнообразные формы выражения, проявления, влияния и т.д.
