Ах, как сильно завысил Критон проницательность Сократа: такого предложения от друзей узник и не ожидал!
При мысли о том, что завтра он может стать свободным, что сняты будут с ног растершие щиколотки оковы, что снова он будет в буром гиматии своем ходить по рынкам и другим людным местам, вступать в беседы и споры с горожанами. выискивать ускользающие, как арбузные семечки, зерна истины, зажигать в молодых умах тягу к познанию... - при мысли обо всем этом гулко заколотилось сердце старого философа, как тогда, в юности, когда входил он в дом Перикла. И в дом Аспасии.
Друзья в ожидании ответа уставились на него. Он переводил взгляд с одного на другого, на третьего.
"Ты настоящий друг, Критон, - думал Сократ, богатства не развратили тебя, ты по-прежнему благороден и пытаешься мне помочь, как всегда: то ввел меня когда-то в библиотеку отца, то познакомил с Аспасией, то предложил за меня выкуп афинскому суду, а теперь вот подготовил побег... Ты терпел все мои насмешки и причуды, серьезно выслушивал всякий мой вздор, а я не успел тебе отплатить добром... И ты, Платон, любимец мой, готов ради меня покинуть богатый дом в Афинах, не боишься вовсе проклятья и презрения афинян. Стою ли я жертвы этой?.. А ты, Аполлодор, совсем почти мальчишка, едва подернуты пушком румяные щеки твои, неужто и ты не боишься загубить ради меня свою молодую жизнь?.. Ага, уставились на меня ждете моего ответа... Клянусь псом, я рад бы принять все ваши предложения и даже расцеловать вас за них!.. Но я должен слушаться советника своего, а он мне говорит: нет!.."
Первым не вынес молчания порывистый Аполлодор:
- Ты согласен бежать этой ночью, Сократ?
Нежный мальчик первым понял, что ответ смертника может быть отрицательным, не понял даже почувствовал, потому в его вопросе прозвучал затаенный страх.
Сократ свесил с топчана ноги, звякнувшие оковами.
- Рассудите сами, друзья мои: если б стал Сократ беглецом, остался бы он Сократом? Ведь не из темницы бежал бы я, а от самого себя. И дети мои стали бы сыновьями беглеца, изменника Афин...
- Но ведь эти же Афины неправедно осудили тебя на смерть! - горячо воскликнул Критон, отбрасывая пятерней назад свои длинные седые волосы.
- Приговор мне вынесли не Афины, а суд присяжных, - не заводясь, продолжал спокойно Сократ. Насколько несправедливы действующие законы, настолько же несправедлив и этот приговор. Но лишь исполнение его, лишь смерть моя, могут явить афинянам осознание несправедливости этих законов...
- И ты готов стать жертвенным бараном ради прозрения афинян?! - срывающимся от волнения голосом спросил дородный не по годам Платон. Пусть другие, а не ты, играют эту роль!
- А я чем не баран, - ответил со смешком Сократ, шутливо приставив к шишковатому лбу "рога" из кулаков.
"Точно - баран! - подумал Критон. - Упрется рогами - с места не сдвинешь!" А вслух произнес:
- Не огорчай нас, Сократ, ведь мы любим тебя.
Усмешка медленно, как виноградная улитка, сползла с толстых губ Сократа.
- Клянусь Зевсом, и я вас люблю! Потому и не могу подвергать всех вас опасности, ведь сикофанты расползлись, как тараканы, по всему городу, вынюхивают, доносят. Если я не убегу - одна будет жертва, если убегу - много... Я люблю вас, неслухи мои, и хочу, чтоб ваша любовь ко мне не омрачалась ничем. Я люблю родные Афины, ужасно люблю потолкаться в людных местах, посудачить с торговцами, ремесленниками, школярами, потому и хочу, чтоб родной город обо мне вспоминал светло... Сократ может иногда быть непочтительным, неопрятным, может порой нести чушь, но любовь не способен предать!..
Хрупкий Аполлодор со слезами бросился к нему, упав на колени, обнял его свешенные с топчана ноги в оковах, заголосил почти по-женски:
- Не оставляй нас, Сократ! Умоляю тебя, не оставляй!
Узник сморщил вздернутый крупный нос - ему и самому трудно было удержаться от слез, но сказал, потрепав густые волосы Аполлодора:
- Я и так всегда буду с вами, вот увидите!.. И не смей, малыш, состригать завтра свои волосы - я не хочу, чтобы ты из-за меня походил на раба* - потом достал из-под подушки припрятанный авлос, простонародную флейту. - А давайте-ка я всех вас развеселю!
Приложив авлос к губам, он поднялся, отстранил Аполлодора, выдул какую-то веселенькую захлебывающуюся мелодию и неуклюже пустился в пляс, гремя оковами по каменному полу.
Когда-то, говорят, Афродита отбросила авлос из-за того, что при игре на нем уродливо раздуваются щеки. Но то Афродита, а Сократ сроду красавцем не был - авлос как раз для него! И раздувал он щеки, извлекая мелодию, так, что становился и впрямь похож на безобразного сатира Марсия или на Силена. Зато мелодия при всей захлебывающейся дерганности была дивно хороша!
- Не устаю тебе удивляться, Сократ! - воскликнул статный Платон. - То ты под старость лет начинаешь учиться играть на кифаре, то в последние дни выучиваешься игре на флейте...
Прервав пляску и отняв авлос от губ, Сократ ответил:
- Учиться никогда не поздно, Платон! Жажда познания не должна иссякать до последнего мгновения...
- А как твои поэтические опыты, учитель? спросил, утирая слезы, Аполлодор.
- Сколько раз тебя просил не называть меня учителем! - возмутился Сократ. - Я тебе друг, и, быть может, ты меня научил большему, чем я... А поэтическое баловство я оставляю Платону. Ну, брался я переложить на стихи басни Эзопа ничего не вышло! И зачем, скажите, басни мне сочинять? Вся моя жизнь - огромная басня!..
- А гимн Аполлону и Артемиде?.. - спросил Платон.
- И это не вышло!.. - почти радостно сообщил Сократ. - Зато родилась у меня мысль, которую с удовольствием поведаю тебе: "Поэт, если он хочет быть настоящим поэтом, должен творить мифы, а не рассуждения". Каково, а?!.
- Твой ум по-прежнему ясен! - улыбнулся через силу Критон, не сводя глаз с друга, будто без того не запомнил бы каждую грубоватую черту, издавна знакомую ему.
- А я сделал, наконец, выбор, Сократ, - сообщил смущенно Платон. - Никогда больше не стану вымучивать поэтических строк, лишь философия станет моим уделом. Ты одобряешь это?
Сократ хмыкнул неопределенно, почесал шишковатую плешь и сказал:
- Любой выбор чреват ошибкой. Когда-то один меняла спросил меня, следует ему жениться или нет. Я ему ответил: "Как бы ты ни поступил, все равно будешь раскаиваться..." Вот и я свой выбор сделал. И раскаиваться буду, а не отступлюсь!.. Так что давайте, друзья, об этом больше не вспоминать... Ты, Критон, вижу, принес вина - это очень сегодня кстати! Так давайте восславим Диониса и пустим мою единственную чашу по кругу. Я вам не о чаше цикуты, понятно, толкую, а о чаше доброго вина!..
- Сократ, спаси себя! - всхлипнул Аполлодор.
- А я этим только и занят! - ответил тот, наполняя чашу вином из принесенной Критоном малой амфоры. - И хватит проливать слезы. Если ты полагаешь, что я жил хорошо, то и завершение моей жизни должно быть хорошим... А ну, друзья, расстилайте гиматии свои, возляжем прямо здесь, на полу. Это будет славный симпосий!**
Неразбавленное хиосское подействовало быстро. Угрюмый Никанор услыхал скоро песни, доносящиеся из темницы смертника. И с тревогой подумал: "Как бы не упились они, ведь, чего доброго, сорвется побег!.." А следом: "Глядишь, и к лучшему, если он не убежит: не надо будет и мне скрываться, а денежки уже заплачены... Жалко его, конечно, славный старик..."
Сократ ни в молодые, ни в зрелые годы к вину не был особо пристрастен, но если случалось бывать на пирах, то перепивал всех: у других уже языки заплетаются, глаза к носу сходятся, а он как ни в чем не бывало выстраивает свои словесные пирамиды, с усмешечкой докапывается до истины и потягивает вино, будто воду пьет.
Однако годы все-таки дали себя знать: давно за шестьдесят Сократу. Да и вино неразбавленное коварно...
Попировав с дорогими друзьями, отведя душу в веселой хитроумной беседе, уронил старый философ свою плешивую голову.
Друзья осторожно перенесли его на топчан, уложили, укрыли видавшим виды гиматием.
Критон горестно вздохнул, Аполлодор опять всхлипнул, Платон стиснул зубы до скрипа и крупные кулаки сжал так, что ногти в ладони вошли...
Тихо, чтобы не разбудить уснувшего, друзья покинули темницу. Узник лежал на спине, негромко похрапывал, шлепал толстыми губами, морщил вздернутый нос, улыбался иногда, но чаще хмурился...
8.
Вернувшегося с воинской службы Сократу сразу же прибрал к рукам скульптор Фидий, которого Перикл назначил распорядителем всех строительных работ в Афинах. А их было немало: достраивались Длинные стены, возводился на Акрополе величественный храм Девы Афины Парфенон, там же началось строительство входа на Акрополь - великолепных Пропилеев, а на южном склоне холма вырастало здание для музыкальных и вокальных выступлений - Одеон, задуманное самим Периклом, учеником и другом знаменитого композитора Дамона.
Грандиозное строительство дало работу тысячам людей - рабам и свободным. Оживилось все хозяйство Афин, процветать стали ремесла. Затраты же не очень обременяли казну, ведь Перикл, ставший к тому времени полноправным правителем, без смущения стал отпускать деньги на строительство из сокровищницы Морского Союза. Тут он следовал убеждению своему: укрепление и процветание Афин выгодно всему этому Союзу.
