я опасаюсь, что после того, как вы выслушаете меня как друг, вы поступите как начальник.
Внимательно слушавший полковник прикусил губу.
— Ну, и что ж тут такого? — простодушно сказал он. — Разве это так уж позорно?
— Нет, — отвечал лейтенант д’Юбер слабым, но твердым голосом.
— Разумеется, я поступлю так, как того требует служба. И ничто не может помешать мне в этом. Для чего же, вы думаете, я хочу это знать?
— Я знаю, что не из простого любопытства, — сказал лейтенант д’Юбер. — Я знаю, что вы поступите разумно. Но что, если от этого пострадает репутация полка?
— Репутация полка не может пострадать от сумасбродной выходки мальчишки-лейтенанта! — строго сказал полковник.
— Нет, конечно, не может, но от злых языков может. Пойдут разговоры о том, что лейтенант четвертого гусарского побоялся встретиться со своим противником и спрятался за своего полковника. А это хуже, чем спрятаться за стог сена… по долгу службы. Я не могу допустить этого, господин полковник.
— Никто не осмелится сказать ничего подобного!.. — свирепо начал полковник, но конец фразы получился у него несколько неуверенным.
Храбрость лейтенанта д’Юбера не подлежала сомнению. Но полковник отлично знал, что храбрость, проявляемая на дуэли, где встречаются один на один, расценивается — правильно или ошибочно — как храбрость совершенно особого рода. И, разумеется, было безусловно необходимо, чтобы офицер его полка обладал и тем и другим родом храбрости и мог бы доказать это, если понадобится.
Полковник выпятил нижнюю губу и уставился куда-то в пространство странно остекленевшим взором. Это было у него выражением недоумения, и такого выражения никто никогда не видел в полку, ибо недоумение есть чувство, несовместимое с рангом полковника кавалерии. Полковник и сам испытывал какое-то неприятное ощущение новизны от этого чувства. Так как у него не было привычки размышлять над чем бы то ни было, что не входило в его служебные интересы, связанные с заботами о вверенных ему людях и лошадях и надлежащем использовании их на поле славы, то все его мозговые усилия свелись к тому, что он мысленно разразился проклятиями.
"Экая чепуха дьявольская! Вот чертовщина!" — думал он.
Лейтенант д’Юбер мучительно кашлянул и слабым голосом добавил:
— Найдется немало злых языков, которые будут говорить, что я увильнул. А я полагаю, вы не сомневаетесь в том, что я не потерплю этого. И тогда может оказаться, что мне придется вести целую дюжину дуэлей, вместо этой одной.
Ясная простота этого аргумента дошла до полковника. Он пристально посмотрел на своего подчиненного.
— Сядьте, лейтенант, — ворчливо сказал он. — Черт знает что такое… Сядьте!
— Господин полковник, — снова начал д’Юбер, — я не боюсь злых языков. Есть средство заставить их замолчать. Но не могу же я поступить против своей совести! Я никогда бы не мог примириться с мыслью, что я погубил товарища, офицера. Что бы вы ни предприняли, это непременно пойдет дальше. Расследование не состоялось. Прошу вас, не поднимайте этого снова. Так или иначе, это погубит Феро.
— Как! Что вы говорите? Он так гнусно себя вел?
— Да, достаточно гнусно, — прошептал лейтенант д’Юбер. Но, будучи еще очень слабым, он почувствовал, что вот-вот расплачется.
Так как другой офицер был не из его полка, полковник без труда поверил лейтенанту д’Юберу. Он зашагал взад и вперед по комнате. Он был хороший командир и истинно сердечный человек, но у него были и другие человеческие свойства, и они тут же обнаружились, ибо он не был способен к притворству.
— Черт знает, что за чепуха, лейтенант! — простодушно воскликнул он. — Я же ведь сказал всем о своем намерении докопаться до сути этого дела. А слово полковника, вы сами понимаете, это что-нибудь… Н-да…
— Умоляю вас, господин полковник, — горячо заговорил лейтенант д’Юбер, — поверьте мне! Клянусь вам честью, мне не оставалось ничего другого. У меня не было выбора: как человек и как офицер я не мог поступить иначе, не уронив своего достоинства… И в конце концов, господин полковник, это и есть самая суть дела. Вот теперь вы все знаете. Остальное — просто подробности.
Полковник хотел было что-то возразить, но удержался. Репутация лейтенанта д’Юбера как человека здравомыслящего и уравновешенного говорила в его пользу. Ясная голова, горячее сердце, открытая, чистая душа, всегда со всеми корректен — как ему не поверить? Полковник мужественно подавил чувство нестерпимого любопытства.
— Гм… Так вы утверждаете… как это вы сказали?.. Как человек и как офицер не могли поступить иначе? Так?
— Как офицер — да, и офицер четвертого гусарского, — горячо продолжал лейтенант д’Юбер. — Ничего другого мне не оставалось. И в этом и есть вся суть дела, господин полковник.
— Н-да… Но все-таки мне непонятно. Как это, своему полковнику… Ведь это все равно, что отцу родному! Черт побери!
Лейтенант д’Юбер слишком рано поднялся с постели. С чувством унижения и отчаяния он обнаружил свою физическую слабость. Но какое-то болезненное упрямство нашло на него, и в то же время, весь сгорая от стыда, он не мог удержать навертывающиеся на глаза слезы. Это было слишком для его нервов. Слеза покатилась по впалой, бледной щеке лейтенанта д’Юбера.
Полковник поспешно повернулся к нему спиной. В комнате наступила мертвая тишина.
— Какая-нибудь дурацкая ссора из-за женщины? Так или нет?
И с этими словами командир круто повернулся в надежде поймать истину на лету. Ибо истина — не прекрасное создание, живущее на дне колодца, а пугливая птичка, которую можно поймать только хитростью. Это была последняя попытка полковника проявить дипломатию. Он увидел эту истину безошибочно по тому жесту, каким лейтенант д’Юбер, подняв глаза к небу, вскинул свои исхудалые руки в явном протесте.
— Не ссора из-за женщины? А? — ворчливо спросил полковник, глядя на него в упор. — Я не спрашиваю вас, кто и где, я только хочу знать, не замешана ли тут женщина.
Лейтенант д’Юбер опустил руки, и его слабый голос жалобно дрогнул.
— Ничего похожего, господин полковник!
— Честное слово? — продолжал допытываться старый воин.
— Честное слово офицера.
— Хорошо, — сказал полковник задумчиво и прикусил губу.
Доводы лейтенанта д’Юбера и невольное расположение, которое он внушал к себе, убедили его. Однако с другой стороны, получалось в высшей степени неудобно, что его вмешательство, из которого он не делал тайны, не привело ни к каким очевидным результатам. Он задержал лейтенанта д’Юбера еще на несколько минут и ласково отпустил его.
— Полежите еще несколько дней в постели, лейтенант. С чего это наш доктор поторопился выпустить вас?
Выйдя из квартиры полковника, лейтенант д’Юбер ничего не сказал товарищу, который ожидал его на улице, чтобы отвести домой. Он никому ничего не
