замер и воззрился на меня.
– Не вижу ни одного.
– Мы часто обсуждали односторонность образования Рамзеса. В некотором смысле он так же невежественен, как Нефрет. О, разумеется, никто не мумифицирует мышей и не смешивает взрывчатые вещества лучше, чем Рамзес, но применение этих навыков ограничено. Что же касается поведения в обществе...
Эмерсон грозно заворчал – как и всегда при упоминании правил поведения в обществе.
– Я говорила тебе, – продолжала я, – как девчонки насмехались над Нефрет.
Красивое лицо моего мужа покраснело. Как бы он ни привык взрываться по любому поводу, но в этом случае совершенно не мог прибегнуть к своим обычным методам возмездия за несправедливость. Нельзя наносить юным дамам удары в челюсть или лупить респектабельную пожилую директрису. Он стоял с несчастным видом, сжав кулаки, и его плечи бугрились, как у огромного быка, мучимого уколами и ударами пикадоров. Несчастный – но величественный, поскольку, как я уже неоднократно замечала, впечатляющая мускулатура Эмерсона и благородные черты никогда не могут утратить свою значительность. Я поднялась, подошла к нему и взяла за руку.
– Разве это так ужасно, Эмерсон? Только мы вдвоём, и больше никого, как в прежние годы. Неужели моё общество так неприятно тебе?
Мышцы руки расслабились.
– Не мели чушь, Пибоди, – пробормотал он, и, как я и надеялась, заключил меня в объятия.
Вот так всё и устроилось. Излишне говорить, что Эвелина и Уолтер с восторгом выразили согласие. Я поспешила принять необходимые меры для нашего путешествия, прежде чем Эмерсону придёт в голову передумать.
Он слегка хандрил и до отъезда, и после него. Должна признаться, что и я внезапно испытала чувство потери, когда пароход выходил из дока, и я махала на прощание оставшимся внизу. Я даже не замечала, как сильно вытянулся Рамзес. Крепкий, надёжный, он, разумеется, стоял рядом с Нефрет. Эвелина обнимала девочку с другой стороны, Уолтер держал руку жены и энергично махал носовым платком. Они выглядели одной большой красивой семьёй.
Поскольку нам удалось захватить самое начало сезона, мы решили отправиться на корабле из Лондона в Порт-Саид вместо того, чтобы следовать по более быстрому, но менее удобному маршруту: на поезде до Марселя или Бриндизи, а затем – на пароходе. Я надеялась, что морское путешествие умиротворит Эмерсона и приведёт его в соответствующее расположение духа. Луна любезно бросала рябь серебристого света по воде, когда мы гуляли по палубе, рука в руке, и скользила по иллюминатору нашей каюты, чтобы пробудить нежные проявления супружеской привязанности. И не могу не отметить приятные изменения – возможность испытывать эти проявления, не задаваясь вопросом, не забыли ли мы запереть Рамзеса в соседней каюте.
Но Эмерсон не отзывался так быстро, как я надеялась, и часто хмурил брови, отстраняясь от окружающей действительности. Однако я была уверена, что его мрачное настроение развеется, как только мы ступим на землю Египта. Этот миг теперь был отдалён от нас всего несколькими часами пути. Мне показалось, что я вижу тусклый контур побережья, и я пододвинула свою руку к сильной коричневой руке, которая лежала на перилах.
– Мы почти приехали, – сказала я весело.
Эмерсон, нахмурившись, фыркнул. И не взял меня за руку.
– Что, чёрт побери, творится с тобой? – спросила я. – Всё ещё дуешься из-за Рамзеса?
– Я никогда не дулся, – проворчал Эмерсон. – Что за словечки! Тактичность не относится к твоим сильным сторонам, Пибоди, но должен признаться, я ожидал от тебя сочувствия, благо ты вечно утверждаешь, что ощущаешь меня и мои мысли. По правде говоря, у меня странное предчувствие...
– О, Эмерсон, как великолепно! – воскликнула я, не в силах сдержать восхищения. – Я знала, что в один прекрасный день ты тоже...
– Я выбрал неподходящее слово, – свирепо рявкнул Эмерсон. – Твои предчувствия, Амелия – всего лишь продукт твоего необузданного воображения. Мои… м-м… трудности вызваны разумными причинами.
– Как и все подобные намёки на приближающуюся катастрофу, включая мои. Надеюсь, ты не думаешь, что я суеверна! Я? Нет, предзнаменования и предчувствия являются следствием неосознанного хода мыслей пробуждающегося сознания, а затем бодрствующая часть мозга сохраняет и интерпретирует их, после чего...
– Амелия! – Я взволновалась, увидав, как синие глаза Эмерсона сверкнули сапфировым блеском, свидетельствующим о повышении настроения. Ямочка (которую он предпочитает называть «расщелиной») на твёрдо очерченном подбородке зловеще задрожала. – Амелия, тебе интересно узнать мои взгляды или выразить своё мнение?
Обычно мне нравились такие воодушевляющие споры, немало оживлявшие наши взаимоотношения, но я не желала испортить блаженство этого момента.
– Прошу прощения, мой дорогой Эмерсон. Пожалуйста, выражай свои предчувствия без препятствий с моей стороны.
Эмерсон снова фыркнул. И надолго замолчал – то ли проверяя моё обещание, то ли собираясь с мыслями – а я занималась тем, что смотрела на него с восхищением, которое всегда вызывал внешний вид моего мужа. Ветер играл тёмными локонами на интеллектуальном лбу (потому что он, как обычно, отказался надеть шляпу) и топорщил рубашку на его широкой груди (поскольку он отказался надеть пальто до высадки). Его профиль (он отвернулся от меня, чтобы смотреть сквозь голубые воды) мог бы послужить образцом для Праксителя [30] или Микеланджело [31] – смело вылепленная дуга носа, твёрдые подбородок и челюсть, сильный, но чувствительный изгиб губы. Губы разошлись. (Наконец!) Он заговорил:
– Мы останавливались в Гибралтаре и на Мальте.
– Да, Эмерсон, останавливались. – Крепко сжав губы, я не промолвила больше ни слова.
– В обоих местах нас ожидали письма из дома и газеты.
– Я знаю, Эмерсон, их доставили на поезде, быстрее, чем мы... – Предчувствие заставило дрогнуть мой собственный голос. – Прошу, продолжай.
Эмерсон медленно повернулся, держа руку на перилах.
– Ты читала газеты, Пибоди?
– Некоторые.
– А «Дейли Йелл»?
Я не лгу, если в этом нет крайней необходимости.
– А она была среди газет, Эмерсон?
– Интересный вопрос, Пибоди. – Голос Эмерсона понизился до рычащего мурлыканья, которое обычно предвещает взрыв. – Я подумал, что тебе, возможно, известен ответ, потому что я не проверял этого до утра, когда мне случилось увидеть пассажира, читающего эту презренную тряпку. Когда я спросил, откуда он её взял – газету от семнадцатого числа, через три дня после того, как мы покинули Лондон – он сообщил мне, что на Мальту доставили несколько экземпляров.
– В самом деле?
– Ты пропустила одну, Пибоди. Что ты сделала с остальными – бросила их
