Знаю, увидев подобное, нельзя не задуматься о прошлом: не вообразить разрушенные улицы Мемфиса и не представить себе религиозную процессию, как она тянулась по дороге сфинксов, оплакивая умершего быка; может быть, даже дать волю фантазии и сочинить собственную историю о жизни этих песнопевцев, украшенных гирляндами, и глубокомысленно делать вывод относительно зыбкости человеческих достижений. Но, думаю, можно оставить все это Голливуду. Что касается меня, то я нашел это зрелище исключительно вдохновляющим. Как забавно мы выглядели, идучи толпой по темной галерее! Впереди араб с магниевой лентой, следом, сжимая свои свечи, как шествие кающихся грешников — вся эта шушера, ищущая самоусовершенствования и духовного подъема. У некоторых лица перекошены и распухли от комариных укусов; многие со стертыми ногами, хромают и спотыкаются; кто-то чувствует слабость и уткнулся носом во флакончик с нюхательной солью; кто-то чихает от пыли; у той глаза воспалены от солнца; у другого рука на перевязи, поврежденная бог знает каким образом; каждый в компании ушиблен и пристыжен грохочущим прибоем открывшегося знания. И тем не менее они продолжают погружаться. Один, два, три, четыре… двадцать четыре мертвых быка; не двадцать три или двадцать пять. Как они могли запомнить это число? Ну да, наверняка потому, что апартаменты тетушки Мейбл в «Луксоре» имели такой же номер.
— Как умерли быки? — спрашивает один из них.
— О чем он спросил? — переспрашивают друг друга остальные.
— Как умерли быки?
— Сколько все это стоило? — спрашивает другой. — Такое место не построишь даром.
— В наше время на такое деньги не тратят.
— Нелепая блажь — все эти траты на похороны быков…
О, леди и джентльмены, хотелось мне воскликнуть, дорогие леди и джентльмены, блажь — пересекать Атлантический океан, блажь — тащиться сюда по жаре, блажь — терпеть крайнее неудобство и напряжение; блажь — платить столько денег, чтобы увидеть нору в песке, в которой три тысячи лет назад чужой народ по причинам, которые навсегда останутся необъяснимыми, захоронил туши двадцати четырех быков. Несомненно, дорогие леди и джентльмены, мы им утрем нос.
Но тут вспомнил, что я посторонний в этой компании, и промолчал.
* * *
На пару ночей я поехал в Хелуан[49].
Мы отправились в Маср-эль-Атика, иначе Старый Каир или Вавилон, коптское поселение, основанное во времена гонений в стенах старой крепости, где стоял римский гарнизон. В этих тесных трущобах было пять средневековых коптских церквей, синагога и православный греческий монастырь. Христиане, похоже, отличаются пристойным поведением от своих соседей язычников; единственный явный признак их освобождения от языческого суеверия — это толпа нищих, взрослых мужчин и подростков, усиленная женщинами, которые в мусульманских кварталах живут в строгом уединении. Впрочем, церкви здесь весьма интересны, особенно Абу Серга[50], в которой можно увидеть коринфские колонны из римского храма, византийские иконы и арабскую перегородку. Церковь возведена над гротом, который, по преданию, служил убежищем Святому семейству во время избиения младенцев Иродом. Беставрос, диакон, показал нам церковь. Завершив свою экскурсию с частыми остановками и получив на чай, он сказал:
— Подождите минуту. Я схожу за священником.
Он поспешил в ризницу и вернулся с почтенным старцем с длинной седой бородой и большим сальным узлом волос на голове, явно только что разбуженным от послеобеденного сна. Священник моргнул, благословил нас и протянул руку за платой; затем, подняв полы рясы, сунул два пиастра в карман и убежал. У двери ризницы остановился и сказал:
— Повидайтесь с епископом.
Спустя полминуты он вернулся с еще более почтенной фигурой, грызущей семечки. Понтифик благословил нас и в свою очередь протянул руку. Я дал ему два пиастра. Он покачал головой.
— Он же епископ, — пояснил Беставрос, — епископу полагается давать три пиастра.
Я добавил пиастр и епископ удалился с сияющим видом. Потом Беставрос продал мне экземпляр истории этой церкви собственного сочинения. Книжица была такой короткой, что, думаю, стоит воспроизвести ее здесь как есть, с ее орфографией и пунктуацией.
КРАТКАЯ ИСТОРИЯ
ЦЕРКВИ АБУ САРГА
Написанная
Мессихой Буставросом
ЦЕРКОВЬ АБУ САРГА
Эта церковь была построена в 1171 г. нашей эры человеком, чье имя было Ханна эль-Аббах, и он был секретарем султана Салах ад-Дина Аюби.
Церковь имеет одиннадцать мраморных колонн, на каждой красками изображен один из апостолов, и одна гранитная колонна без капители, изображения или креста связная с Иудой кто предал нашего Господа.
Алтер для святого причестия имеет 7 мазаичных ступеней (7 степеней епископов). Алтерная перегородка сделана из резной слоновой кости.
С северной его стороны имеются дфа изящных пенала резного дерева: один изображает тайную вечерю, другой — Вифлем. На южных сторонах — св. Деметрий, св. Георгий и св. Феодор.
Крипта высечена в скальной породе окало 30 г. до н. э. и использовалась как приют для странников. Когда Святое семейство бежало из Иерусалема в Египет, чтобы спрятаться от царя Ирода, они нашли эту крипту, где оставались, пока царь Ирод не умер.
Когда св. Марк начал проповедовать в Александрии в 42 г. н. э. и мы на Фаросе, кто приняли веру в Христа, использовали эту крипту как церковь в течении 900 лет, пока не́ был построен этот храм над ней. На другой стороне крипты вы можете видеть источник, в котором крестят христианских детей, трижды окуная их в воду. В этой церкви имеется многа византийский живопись 9 и 10 веков.
Месиха Беставрос, диакон.
* * *
Из Порт-Саида я отправился на Мальту на «Ранчи», пароходе индийской компании «Пи энд Оу». Покидая Египет, вы обязаны заплатить несколько шиллингов «карантинного сбора» как последнюю дань местной алчности. Кажется, никто ничего не знает об этом налоге, какой закон разрешил его и какая часть собранного попадает в казну или идет на «карантин». Многие местные жители утверждают, что это исключительно штучки портовых чиновников, которые не имеют на это никаких законных прав.
Благодаря любезным сотрудникам местного управляющего я смог получить каюту во втором классе. В Порт-Саиде мне сказали: «После войны вы встретите выдающихся людей, путешествующих вторым классом. Там куда приятней, чем в первом классе, особенно на индийских пароходах — в первом классе сплошь нувориши. Увидите, что второй класс на „Ранчи“ не хуже первого класса на иностранной линии. Моя жена всегда плывет вторым классом, когда возвращается домой».
Но мною на самом деле двигало не столько стремление встретить приличных людей, сколько желание сэкономить. После сумасбродств в «Мена Хаус», меня начало беспокоить состояние моих финансов, так что я задумал хитроумный план. Перед отбытием из Каира я написал — на почтовой бумаге порт-саидского «Юнион клуба» — управляющим двух главных отелей в Валлетте, «Великобритании» и «Осборна», между которыми, как мне сказали, было острое соперничество, и вложил в конверты подборку отзывов в прессе о моей последней книге; каждому я написал, что по возвращении в Англию намереваюсь опубликовать свои путевые заметки и что, как я слышал, его отель — лучший на острове. Не согласится ли он обеспечить мне бесплатное проживание на время, что я буду находиться на Мальте, в обмен на благожелательное упоминание о его отеле в моей книге? Они не успевали ответить до моего отплытия из Порт-Саида, но я поднялся на борт в надежде, что в Валлетте случится некоторый перерыв в постоянном истощении финансов, от которого я страдал последние два месяца.
Было объявлено, что «Ранчи» прибудет в воскресенье, предположительно вскоре после полудня. В воскресенье утром уточнили, что прибытие ожидается в девять часов вечера. Наконец пароход прибыл далеко за полночь; стоянка продолжалась всего два часа. На эти два часа город, который, как обычно, страдал от последствий субботней ночи, проведенной в казино, внезапно вновь ожил. Открылся магазин «Симон Арцт»; в кафе включили свет и протерли столики; чистильщики обуви и продавцы почтовых открыток высыпали на улицы; пассажиры, остававшиеся на борту во время прохода по Суэцкому каналу, сошли на берег, чтобы прокатиться на колясках, запряженных парой лошадей; те, кто покинул пароход в Адене ради нескольких часов в Каире и провел весь этот день на причале, тревожась, как бы не пропустить его, торопливо заняли свои каюты; половина жителей Порт-Саида совершали какие-то сделки на борту. Я спустился в порт среди суматохи, напоминавшей Лондон в полдень. Внезапно ярко освещенные улицы и бурление жизни вокруг казались совершенно нереальными. Я взошел на пароход, нашел своего стюарда и каюту, оставил в ней багаж и ненадолго вышел на палубу. Пассажиры, совершившие бросок Аден — Каир — Порт-Саид, пили кофе, ели сэндвичи и делились впечатлениями о пирамидах и отеле «Шеферд» в Каире. «Два фунта десять шиллингов просто за номер с одной кроватью и без ванной. Только подумай!» — говорили они с явной гордостью. — «И мы катались на верблюдах — ты бы видела меня. Я сказала: вот бы Кати смеялась. И погонщик верблюда гадал мне по руке, и мы пили кофе, приготовленное фактически в храме Сфинкса. Тебе следовало поехать. Да, конечно, это немного утомительно, но потом, когда выйдем в море, будет много времени, чтобы отдохнуть. И там был очаровательнейший мальчик, который чистил нашу обувь. А еще мы заходили в мечеть, где молились мусульмане, — это так необычно. Представь себе, в „Шеферде“ просят пятнадцать пиастров — это больше трех шиллингов — за чашку утреннего чая, причем не очень хорошего. Тебе следовало поехать с нами, Кати!»
