Меня интересовал вопрос, откуда оперы берут наркотики и деньги, чтобы "благодарить" стукачей за их деятельность. Алeксaндр Гаврилов, который просидел со мной несколько месяцев, - дольше, чем кто-нибудь другой, и который в конце концов перестал скрывать, что он стукач и посажен со мной специально, объяснил мне, что оперы отбирают это зелье у наркоманов, находят при обысках в передачах, а то и просто получают для передачи от друзей арестованных.
Что касается водки и чая, то их они покупали и приносили на те 15 рублей зарплаты в месяц, которая полагается заключенным -стукачам за их "труд". Официально этот фонд именуется "Фонд поощрения лучших" или "вставших на путь исправления". Причем, если в КГБ зарплата стукачам, переведалась на их лицевой счет и они могли на нее на общих основаниях отовариться в ларке, то в МВД оперы могли брать эти деньги из кассы якобы для отоварки "лучших". Александр Гаврилов, а потом и многие другие стукачи с негодованием рассказывали мне как их надувают оперы, давая иногда 1,5 рублевую плитку чая заставляя расписываться, что "лучший" получил продукты сполна на 15 рублей. Разницу, разумеется, оперы клали себе в карман. А если "исправившийся" начинал возмущаться, то вообще не получaл ничего, ибо на его место всегда была тьма желающих.
Иногда оперы поступали еще хитрее. Стукач получал свою плитку чая, расписывался, его уводил надзиратель, устраивал ему обыск, забирал эту плитку и отдавал оперу. Тот "награждал" этой плиткой следующего стукача, у которого вновь отбирали и т.д. Так же иногда делали и с "дрянью", с той разницей, что неугодному или проштрафившему стукачу при нахождении ее могли еще пришить дело по употреблению или распространению наркотиков.
Впрочем снабжение опером стукачей чаем, водкой, наркотиками было далеко не единственным и может даже не главным способом благодарности. Значительный доход надзиратели и оперы получали от грабежа подследственных руками стукачей, либо блатных, возможностей грабежа, которые они предоставляли стукачам, и попустительства такому грабежу.
Дело в том, что при аресте человека забирали в вольной одежде, которая стоила недешево. Это могла быть и норковая шапка, дубленка, дорогое пальто или куртка, импортный костюм, полувер, кофта, красовки или заграничная обувь. Когда арестованного привозили в тюрьму, то у него отбирали деньги, ценности, зaставляли сдавать в камеру хранения часы. Полагалось сдавать в камеру хранения и ценную гражданскую одежду и получать в замен арестанскую, но обычно это не делали. Да и кладовщик - такой же зэк, работающий в хозобслуге, мог своровать и продать надзирателям за бесценок хорошие вещи. А поскольку кладовщики постоянно менялись, то потом что-либо доказать и найти концы было просто невозможно.
Таким образом, большинство подследственных приходило в камеры в своей гражданской одежде. А если на нем было что-нибудь ценное, то надзиратели его временно "по ошибке", сажали к стукачам или блатным и те буквально раздевали его до нитки. Подобное мне часто приходилось наблюдать и испытывать самому, когда мне присылали теплые носки или варежки.
Все это за бесценок за бутылку водки или плитку чая передовали надзирателям. Часто и оперы были непрочь поживиться у такой:
кормушки. После грабежа подследственного, если нет нужды в выуживании у него каких-то сведений, перебрасывали в общую камеру.
Другой способ подкормки стукачей состоял в грабеже передач.
Кому доводилось носить передачи подследственным, тот знает с какими муками, унижениями и оскорблениями это связано.
Порой мать или близкие, потрясенные арестом родственника, сами из-за этого попавшие в трудное материальное положение, с трудом наскребают на разрешенную раз в месяц (если следователь соблаговолит не возражать) передачу подследственному. Им ни только порой трудно достать кусок колбасы или полкило масла, но приходится рано вставать, иногда целые дни проводить в тюремных очередях, наслушаться оскорблений от приемщицы, умолять ее не выбрасывать те или иные продукты, которые в большинстве вдруг оказываются "неположенными". Искромсанные продукты, вскрытые фабричные банки, в которых, вечно ищут что-то запрещенное, наконец, отправляются к подследственным. По пути тюремщица может присвоить или подменить какие-то продукты. Непрочь ими полакомиться и надзиратели - все равно подследственный не в состоянии проверить что и сколько было.
При этом оперы подкармливали стукачей так. Перед тем как вручить передачу подследственного срочно переводили в камеру к стукачам, вслед за этим приносили передачу или посылку. Стукачи, конечно, набрасывались на нее, устраивали коллективное пиршество вместе с владельцем (мол в камере все общее), после чего владельца перебрасывали в прежнюю камеру. При этом хорошо, если стукачи хоть что-то разрешали ему взять из его же передачи (мол забирать с собой передачу не принято).
Но особо страшные слухи ползли по тюрьме о так называемых пресс -хатах, специальных камерах со стукачами, в которые бросали, как к волкам в яму подследственных, не желавших признавать предъявленные им обвинения. Их подвергали там издевательствам, избиению и террору, а иногда и убийству, оформляя это как "самооборону". Впоследствии мне пришлось непосредственно столкнуться с одним из таких случаев, когда в больнице скончался человек, забитый в "пресс-хате" до полусмерти.
В отдельных случаях оперы шли на прямое нарушение закона, подбрасывая стукачам неугодных малолеток, т.е. арестованных детей. Оказывается у нас в Союзе могут арестовывать детей с 14-летнего возраста. По закону до 18 лет их должны содержать отдельно. Нарушая этот закон детей бросали в камеры к стукачам, у которых было только одно желание - изнасиловать, удовлетворить свою похоть, научить курить "дрянь", превратить в стукачей, блатных, предстать перед ними некими "героями", образцами для подражания.
Многие стукачи пытались скрывать свои фамилии и выступали под кличками, которые сами себе присвоили. В частности, Олейчик выступал под кличкой "Синий". Под этой кличкой он вступал в общение с другими арестованными и в перекличку через разбитые окна с другими камерами. Свою фамилию он никогда не называл и был страшно недоволен, когда один из надзирателей рассекретил его, назвав по фамилии в моем присуствии.
Вообще мания к кличкам у уголовников буквально у всех. Мне приходилось слышать как молодой парень, впервые попавший в тюрьму, не мог придумать себе кличку и кричал в окно: "Тюрьма, тюрьма - дай кличку?" Какая только похабщина не неслась ему в ответ развеселившихся уголовников. Причем часто кличками они снабжали и других, даже политических, помещенных в их среду. Они знали, что я доктор технических наук, но путали это понятие с врачом и часто обращались за медицинскими советами. Когда же я им пытался объяснить, что я специалист по кибернетике, то понимали это с трудом, а слово доцент для них было вообще за семью печатями. Впрочем, впоследствии в концлагере (по официальной терминологии в ИТК) ко мне обращались "Сан Саныч", хотя за глаза окрестили "профессор".
В Улан-Удэнской тюрьме я столкнулся с прямым лжесвидетельством. Однажды в камеру, где находился я и трое стукачей Александр Гаврилов, Илья Исанюрин и Олейчик бросили, на короткое время некого Супонкина. Он рассказал, что его обвиняют в убийстве, но он не имеет никакого отношения к этому преступлению. Весь разговор был в моем присуствии. Спустя несколько месяцев я узнал, что Супонкина осудили на основании показаний Олейчика, Исанюрина и Гаврилова. Якобы Супонкин им сказал, что убийство совершил он. Это был обычный прием, когда человека арестовали, ничего доказать не могли, но не признаваться же следствию в своей ошибке, не выпускать же его на свободу и не портить отчетность по раскрытию преступлений? Тем более, когда такое серьезное преступление как убийство, где "виновный" должен быть обязательно наказан. Я знаю, что иногда таким образом страдали десятки людей, не имевшие никакого отношения к данному преступлению и арестованных просто по подозрению. Всем им в конечном счете пришивалось какое - нибудь "дело", часто не имевшее никакого отношения к причине ареста, как это было в знаменитом деле Пешехоновой, в котором пострадали около 30 ее случайных знакомых. Начальник оперчасти Улан-Удэнской тюрьмы Иванов был особенно наглым и пустил кровь тысячам людей.
15. ВТОРОЙ СУД. КОНЦЛАГЕРЬ ОВ-94/2
Суд под председательством судьи Жанчипова Э.Б. состоялся в начале августа 1978г. Когда я выступил с заявлением о том, что смешно судить человека за то, что якобы государство платило ему больше, чем положено, стал говорить о преступных методах следствия, уничтожении неугодных квитанций, подделке документов, фальшивой экспертизе, политической подоплеке всего этого "дела", меня грубо прервали и в тот же день в камере отобрали все мои выписки из дела; заметки к судебному процессу, копии жалоб и вообще всю бумагу и ручки. Мои устные протесты в суде прокурор Байбородин тут жe прерывал и начинал кричать о том, что я антисоветчик, клеветник так и не ставший на путь исправления. Короче мне влепили 3 года концлагерей строгого режима. Виновным сeбя я не признал.
