замкнутость, скрытность характера. Порой руководителю казалось, будто
сотрудник (который был намного старше Притта) завидует ему, тяготится его
руководством. И тогда беспокойство охватывало ученого, ему хотелось как-то
наладить свои отношения с коллегой, сделать их по возможности дружескими. Но
за все это время они так ни разу и не поговорили по-человечески о
чем-нибудь, прямо не связанном с их общей работой. Сейчас же выяснять
отношения и вовсе было не время. Интуитивно Притт выбрал заискивающий тон:
-- Да, может быть, вы правы, Пол. Даже скорей всего так оно и есть:
слишком велик риск. Но, согласитесь, не у каждого исследователя подопытным
объектом служит близкий друг... А потому, как бы вы правы ни были, уважаемый
коллега, думаю, не откажете мне в этой маленькой человеческой слабости --
уступить просьбам несчастного о свидании с женой.
Макс и Альберт выжидательно уставились на своего старшего коллегу, и
тот явственно ощутил неприязнь, которую в эту минуту оба юноши испытывали к
нему. Да и ссориться с Приттом не входило в его планы, по крайней мере на
ближайшее время. Глядя в сторону, Пол пробормотал:
-- Вы всегда, Притт, стремитесь выставить себя в лучшем свете. Но я не
хочу быть вам черным фоном. Я умываю руки. Буду работать, как все.
-- Благодарю вас,-- с чувством ответил Притт.-- Но вы не можете
пожаловаться на мое невнимание к вам. И поверьте, мне очень не хотелось бы
вносить раздоры в наш маленький коллектив.
Влюбленный в своего учителя Макс бросился к Полу и горячо пожал ему
руку:
-- Спасибо, старина Пол! Ведь доктор Притт ничего не выгадывает лично
для себя... -- и далее Макс произнес бы длинную, пылкую речь о "беззаветных
служителях науки и человечества", если бы не раздался звонок телефона и
Альберт, снявший трубку, ехидно не поманил своего друга пальцем:
-- Пойди, голубь, и отдай свой пыл даме сердца.
Юноша осекся и покраснел: как некстати звонила его
подружка Кэт!
-- Ну, что тебе? -- с напускной сердитостью, подавляя тем смущение,
сказал он, взяв трубку.-- Нет, сегодня не могу. И завтра тоже. У нас очень
важная работа, и меня не отпустят...
-- Постойте, Макс, -- вмешался Притт, -- Зачем же так? Сегодня я вас не
задерживаю, а завтра видно будет.
Юноша благодарно кивнул и, прикрыв микрофон ладонью, прошептал:
-- Ладно, Кэтти. Не дуйся. Упрошу своего шефа. Жди меня сегодня
вечером...
По мысли Притта, им надо было смонтировать специальную телекамеру с
кибернетическим устройством. Свидание должно происходить в электромобиле
Притта. На переднем сиденье, за рулем, расположится Джоан, а рядом с ней
должен сидеть ее супруг. Однако, увы, Человека Без Оболочки пока нельзя
зрительно представить в обществе таких же существ "в оболочках". Поэтому
рядом с Джоан будет "сидеть" говорящая, слышащая и видящая модель профессора
Дэвида У. Барнета. Мо- дель довольно грубая -- небольшой металлический ящик
с оптической головкой, снабженной двумя объективами, соответствующими паре
глаз Барнета. Сигналы, ранее посылаемые мозгом шейным мышцам, теперь будут
приняты и выполнены сервомеханизмами головки. Собеседник Джоан сможет не
только видеть свою супругу, но и "глазеть по сторонам", если ему
захочется.-- Кстати, это будет первой прогулкой Барнета на лоне природы,
первый выход "в свет" Человека Без Оболочки...
Вопрос "секретности" был снят просто: передачу сигналов решили
осуществить по лучу мазера, который установили над куполом лаборатории,
подняв на мачту. Довольно сложную антенну нужно было установить на одном из
самых высоких деревьев в загородном парке, что расположен в милях пяти
отсюда, на возвышенности у северной окраины Теритауна.
Таким образом канал связи повиснет высоко над городом. Никто не сможет
случайно подслушать их. А главное -- не будет помех, разве кто-нибудь
пересечет луч на летательном аппарате.
В воскресный день они отправились с Максом в парк, чтобы подобрать
подходящее дерево. Здесь был заповедник, и поэтому им пришлось оставить
машину на одной из общих стоянок. Прихватив с собой летательные аппараты,
они углубились в лес. Их интересовал склон, обращенный к городу. Песчаная
дорога петляла среди могучих деревьев. Вскоре они расступились, давая место
просторной поляне, кое-где поросшей кустарником. Очевидно, здесь некогда
была большая вырубка, а теперь белели сетками теннисные корты. Дорога
выпрямилась, и казалось, что дальше она упирается в старую секвойю. Не
сговариваясь, они сразу обратили внимание на это дерево и радостно
переглянулись: "Если бы с нее хорошо видно было купол!.." И без слов стали
быстро закреплять ранцы "Добрых ангелов".
Будто большие, диковинные птицы опустились они на толстые ветви
гигантского дерева. Отсюда просматривался весь город. Далеко-далеко
серебрился под солнцем купол здания их лаборатории. Даже простым глазом было
видно, что радиолуч, направленный отсюда на купол, не встретит на своем пути
помехи в виде какого-нибудь высокого дома. Но Макс для пущей убедительности
все же достал из кармана пристрелочный мазер. В оптический прицел он
отчетливо разглядел склепанную из титановых листов крышу купола. Нажатие
кнопки -- и яркий зайчик на миг засветил все изображение. Это на экран
индика- тора вернулся отраженный титаном радиолуч.
Довольные, они опустились на землю и по достоинству оценили свою
находку. Дерево, открытое с поляны, позволит машине свободно курсировать по
дороге почти целую милю, не теряя из виду макушку секвойи, где будет висеть
ретранслятор. Иначе им пришлось бы из электромобиля тянуть кабель на дерево
-- а тогда машина не сможет разъезжать и прогулки не получится.
Альберт с Полом уже заканчивали конструкцию модели. Они целыми днями
пропадали в мастерских, под их наблюдением рабочие вытачивали, выпиливали,
выплавляли сотни замысловатых деталей этой сложной схемы. Барнет уже
освоился со своим положением и орудовал компьютером не хуже, чем в прежние
времена.
Почти пятиметровой длины экран был постоянно исписан формулами. Перед
тем, как им исчезнуть, Барнет давал сигнал, и запись уходила в блок памяти.
Стоило профессору захотеть, как "перед его глазами" вновь возникала нужная
запись, в которой он мог бы обнаружить ошибку, вкравшуюся в расчеты, или,
скажем, увидеть другой, более удобный вариант решения задачи.
И каждый раз Притт не мог налюбоваться на это занятие своего друга. Он
тихо садился у биотрона, чтобы не отвлекать от работы математика, и делал
вид, будто углубился в свое хозяйство. А сам поглядывал на экран, радуясь
тому, как бегут строчки знаков, как вдруг наступает пауза раздумья...
Дождавшись, когда Барнет, очевидно, решил сделать перерыв, Притт
заговорил:
-- Как ты смотришь, Дэви, на то, чтобы отправиться на прогулку в парк?
-- Опять ты что-то придумал. Ну, конечно, я рад такой возможности.
Однако, боюсь, что она будет весьма и весьма условной...
-- Ты не совсем прав. Условной она будет только в том отношении, что ты
останешься здесь, в лаборатории. Точнее -- твой мозг останется на месте. Но
ведь ты -- Человек Без Оболочки. Значит, ты свободен быть всюду, где
захочешь...
Притт распалился, ухватившись за свою любимую тему -- о всемогуществе
человеческого разума в царстве слепой материи...
-- Придет время, и мозг человека будет витать где- нибудь в Космосе, а
воля его, его прихоть охватят всю Вселенную. Не сходя с места, человек будет
обладать мирами, о которых мы сейчас и понятия не имеем!.. Сегодня
человечество переживает свое детство. Люди летают на планеты Солнечной
системы так же, как ребенок впервые знакомится с комнатами большого дома
родителей... Погибают в результате ошибок пилотов, неисправно- стей
механизмов, от стихии...
А ведь я мог бы отправить тебя в космический рейс, не боясь за твою
жизнь, потому что мозг твой оставался бы здесь, со мной рядом, в то время,
как воля твоя неслась бы сквозь миры... Да, мог бы, уже сегодня, если бы в
распоряжении Земли имелись запасы энергии в пятьдесят, а, может, и в сто раз
больше, чем мы располагаем.
А потому и не можем мы пока обеспечить надежной связи с космическими
аппаратами. Но знай, Дэви, человек приобретет подлинную свободу, когда он
освободится от своей оболочки, от бренного тела.
Об этом подсознательно догадывались древние. И не случайно религия
